Ретт Батлер, как никто, понимал тяжесть утраты бывших борцов за Правое Дело, ибо и для него миссис Уилкс была единственным утешением, светочем добра в его далеко не легкой и не слишком праведной жизни. Будучи истинной леди, она и в нем видела джентльмена, не способного на дурные поступки. Он не встречал женщин, подобных ей, по-настоящему хороших, искренних, благородных, бескорыстных. Никто уже не будет относиться к нему с такой теплотой, как она, согрев его напоследок счастьем, какое испытывала сама в последний месяц жизни, воодушевленная надеждой на долгожданного ребенка. Только Ретт догадывался о ее состоянии, что возможно и помогло ему выйти из пьяного безумия, в которое его ввергла потеря дочери.

Сосредоточенный и бесстрастный, он посчитал своим долгом разделить тяжесть этих дней с супругой, принявшей на себя, как во времена осады Атланты, нелегкие траурные хлопоты. Уважение к памяти Мелани заставило их быть рядом в эти скорбные дни, а потом они разъехались в разные стороны, как двое случайно встретившихся людей без надежды, да и без желания когда-либо увидеть друг друга…

Ретт покидал Атланту на этот раз навсегда. Пора было, наконец, оборвать череду лет, бессмысленно, как ему казалось теперь, проведенных в этом городе. А как много обещал первый день его пребывания здесь – тот апрельский лучезарный день 1861 года, круто изменивший его жизнь!

…Предвидя, что с началом военных действий порты будут заблокированы, поставки хлопка сократятся, и, значит, цены на него поднимутся, Батлер предпринял вояж в Джорджию с тем, чтобы скупить, сколько будет возможно, сырья и загодя вывезти его в Англию. Одним из поставщиков был его знакомец мистер Кеннеди – владелец хлопковой плантации и торговец. У него он и остановился в имении. Выгодная для обеих сторон сделка состоялась, и довольный Фрэнк пригласил чарльстонца на барбекю к очень уважаемому в графстве плантатору Уилксу.

Батлер любезно принял приглашение, полезное знакомство не помешает, хотя обычно уклонялся от посещения подобного рода праздников, ибо непременно ухитрялся привлечь к себе внимание либо спорщиков, либо картежников, а то и того хуже – девиц на выданье, о чем потом всегда сожалел. Жениться он не собирался и уж тем более не стал бы за ними волочиться.

– Ни глазу удовольствия, ни телу, ни пищи для ума, – говорил он приятелям после очередных барбекю, вечеринок и балов.

Между тем, он числился, сам того не зная, одним из самых завидных женихов – наследник огромного состояния, нескольких тысяч акров земли, сотен рабов. Дальновидные папаши не придавали значения тому, что отец лишил его наследства.

– Как лишил, так и вернет. Куда денется, когда не сможет сам управлять таким хозяйством? Ну, а то, что в гостиных не принимают, и подавно не беда, – наставляли они своих жен. – Проучить, конечно, нужно, впредь будет осторожнее.

Утро было ослепительным: ласковое солнце, легкий ветерок, благоухание цветущих садов, утопающих в бело-розовой пене, свежая весенняя зелень, пестрые ковры жимолости, птичьи гнезда в живых изгородях, радостное щебетание. Даже дорожная пыль не помешала Ретту проникнуться прелестью сельской природы.

– Нет, не зря я согласился на эту поездку, что может быть прекраснее? – залюбовался Ретт непривычным для него пейзажем, – разве что морские просторы!

Затопленные рисовые поля, наблюдаемые им с детства, как-то не внушали ему подобных впечатлений, и он всегда предпочитал йодистый запах волн аромату роз и фиалок, а легкий плеск прибоя – трелям жаворонков. Предчувствие чего-то необычного, поджидающего его здесь, возникло в душе и уже не покидало всю дорогу.

– Экое величественное сооружение, словно храм! Это и есть Двенадцать Дубов? – спросил он Фрэнка, когда перед ними возникло белое здание безукоризненных пропорций.

– Оно самое. Я знал, что вам понравится. Здесь все усадьбы неплохи, но эта лучшая!

Они приехали раньше, впрочем, как и большинство молодых людей, которые толпились на веранде в ожидании прибытия приглашенных дам. Познакомившись с хозяином, Батлер тоже было остался здесь, но Джон Уилкс посоветовал, пока гости не собрались, подняться на второй этаж и с балкона осмотреть окрестности.

– Вы ведь впервые в нашем краю? Уверяю, что захотите вернуться сюда.

Вид действительно был полон неповторимого обаяния. Усадьба одной стороной как бы ступенями спускалась к высоким соснам в пойме реки, замечательной по своей живописности. А вокруг – просторы полей, в которые вторгались кизиловые леса на холмах, глыбы гранитных валунов, темнеющие на красной глине, густые рощи и овражки. Дом тоже полностью отвечал вкусу Батлера, особенно привлекало его местоположение на вершине холма.

– Пожалуй, я бы не отказался от такой плантации, благоуханной, цветущей, безмятежной, даже если все это великолепие бывает только весной. Может, уже пора бросить якорь в такой вот тихой гавани? – подумал моряк, медленно спускаясь по широкой лестнице. – Разумеется, о чем же еще можно мечтать накануне войны, как не о тихой гавани?

Стоя несколько поодаль от остальных гостей, Ретт без помех мог наблюдать как, то один, то другой юноша, подбегал к подъехавшей коляске с тем, чтобы встретить зардевшуюся от удовольствия девушку, поклонником которой он являлся, подать ей руку и помочь выйти из коляски. В прежние годы он посмеялся бы над ними, но сегодня почему-то эти невинные ухаживания, первые проявления взаимной симпатии, показались ему трогательными.

Девочки все как одна были юными, зачастую хорошенькими, у него уже начало рябить в глазах от ярких платьев, когда Джон Уилкс спустился с веранды и предложил руку хрупкой молоденькой девушке, очевидно первой красавице этих мест, судя потому, как ее тотчас окружили поклонники и подружки. Она явно привыкла ко всеобщему вниманию, знала силу своих чар и милостиво улыбалась направо и налево, но ее беспокойный взгляд искал кого-то, пока не был остановлен пристальным взглядом незнакомца. Всего лишь на мгновение встретились их глаза, но он понял – это она! Не зря он ждал и верил, что найдет свою прекрасную принцессу, которую в детстве предрекла ему мать.

Серьезных романов в его жизни не было, он предпочитал ни к чему не обязывающие отношения с женщинами полусвета в Европе, или в Новом Орлеане с креолками и квартеронками. Обычно он брал на содержание самую красивую из них на определенное время, тем самым сразу показывая, что расставание неизбежно. И все-таки, каждый раз он видел в их глазах желание удержать его. Их привлекала его щедрость, фигура атлета и энергичное смуглое лицо. Среди них было немало девушек образованных, воспитанных, вполне достойных предложения руки и сердца, но в его душе жила мечта о юной принцессе.

Чтобы скрыть, какое впечатление произвела на него незнакомка, он вполне привычно улыбнулся ей насмешливо и нагло. Ему ли бояться маленьких кокеток, и тут же почувствовал себя полным идиотом под её серьезным и очень чем-то озабоченным взглядом, в котором светился живой ум, пока еще незрелый, но острый и наблюдательный. Она, без сомнения, была польщена его вниманием и чуть смущена дерзкими взглядами, вон как порозовела прекрасная для её возраста грудь, но не испугалась и не оскорбилась, даже успела в свою очередь хорошенько рассмотреть его, прежде чем отвела взгляд, не ответив на его улыбку.

– Ретт Батлер! – окликнул его Фрэнк, – Идите сюда! Я представлю вас самой жестокосердной девушке Джорджии! Скарлетт О’Хара.

У Ретта пересохло в горле – алые губки красиво очерченные, немного тонкая верхняя и чуть приоткрытая пухленькая нижняя, были так близко. Он поклонился, она приостановилась, будто, пытаясь что-то вспомнить, но заметив, что взгляд незнакомца устремлен на ее губы, тотчас отвернулась к близнецам Тарлтонам.

– Вы правы, мистер Кеннеди, девушка не отличается сердечностью и даже обычной учтивостью.

– Нет, нет, она милая и добрая, не знаю, что с нею, наверное, просто сконфузилась, – засуетился Фрэнк, – впервые вас видит, вы не бывали у них дома, незнакомы с родителями.

– Хорошо, если так, – поддакнул Ретт, но про себя огорчился, – сдается мне, что я ей не приглянулся.

Внешность её была так же необычна, как и имя. Тонкие черты аристократки, ослепительно белая кожа, которой так гордятся южанки, легкий румянец, словно лепестки цветущей яблони подарили свою свежесть её личику. Несколько широкие скулы не портили его, лишь подчеркивали жизнестойкость и смягчались нежной линией щек и подбородка, бархатностью кожи. Довольно высокий благородной формы гладкий лоб говорил о чистоте и невинности, а своевольные брови выдавали не робкий характер. Особенно удивительными были её глаза в обрамлении густых трепетных ресниц – прозрачные, как росинки, выразительные, принимающие все оттенки зеленого – от совсем светлого с золотыми искорками, когда она улыбалась, до изумрудного, если сердилась.

Он встречал и более совершенных красавиц, но её лицо отличалось особой прелестью, пленительной изменчивостью, движения были естественны, изящны, грациозны, кокетство забавным. Она была так мила в своей юности, нетронутости, что хотелось взять этого желтого цыпленка на руки, коснуться его нежнейшего пуха. И вместе с тем с первого взгляда она внушила ему такое жгучее желание, какое только может испытывать мужчина к женщине, в ней угадывался недюжинный темперамент. Он подошел к ней совсем близко, настолько, что, стоя за спиной очередного ошеломленного лукавством кокетки юнца, заикающегося от волнения, видел её глаза, ямочки на щеках, обворожительную улыбку. Воображение дорисовало ему упрятанные под кринолин части тела, несомненно, достойные поклонения. Ретт был опьянен ее пленительной женственностью, взором, полным страсти, еще вполне невинной, но уже много обещающей и даже не задавался вопросом, не влюбился ли он, старый морской волк.

Он знал, что влюблен, влюблен отчаянно, так же, как эти глупые мальчишки, толпящиеся возле неё, и был рад, что оказался способен на такое чудо. Мощная фигура, дурная репутация и нагловатая усмешка надежно скрывали трепетную душу, жаждущую найти себе подобную. Он давно ждал от жизни такого подарка и был готов жениться хоть сейчас, чтобы только заполучить этот чудный бутончик.