— И все-таки, — я остановился, глядя на Власова, — думаю, есть еще что-то, чего ты пока не готов мне раскрыть для более красочной картинки, — друг ухмыльнулся, понимая, что я разоблачил его. — Как будешь готов поделиться, ты знаешь где меня найти, — теперь мы оба посерьезнели, и вновь в машине воцарилась тишина, только теперь без искрометного напряжения, словно прежнего разговора не существовало. И мы с другом, как в старые, былые времена обсудили свои жизни.

— Ты продолжаешь поиски? — с интересом Степан задает мне вопрос, который без пояснения мне ясен. Я киваю, а в горле комок образовался, который не дает мне сказать даже слова.

— Все тщетно, — кое-как выдавливаю из себя, уставившись на машину, что ехала перед нами, а потом затормозила, и следом Власов тоже жмет на тормоз. Снова, чертов, красный свет, и теперь я буду вынужден признаться частью своей проблемы с другом. Это нормально — делиться с близкими своими переживаниями, но, мне всегда казалось, что я лишен этого права, возлагать на плечи другого свои эмоции. Жизнь, работа наемника и настоящая профессия — все в купе определили во мне замкнутость, но не внешнюю, а именно духовную, и если раньше, еще до того, как я женился, и мог открыться своим внутренним переживанием или сомнением перед мамой, доверяя свое состояние, то после, будто пароль установили, и кроме моей Оли, никто не мог понять, что внутри меня бушует настоящий ураган. За четыре года брака со своей пушинкой, понял, что мы чувствуем друг друга на интуитивном уровне, и не всегда спрашивая «как дела», мы знали, что сейчас возможно не подходящее время для разговоров. Всегда было намного проще обняться и посидеть перед телевизором, насладиться обществом друг друга, а потом все прошлые проблемы становились настолько мизерными, что просто уходили на второй план, оставляя наши сознания открытыми для более прекрасного, чем самоанализ своих поступков. — Куда не обращусь — всюду закрыт доступ.

— Как-то подозрительно, тебе не кажется? — Степан нахмурился.

— Еще как, — я соглашаюсь с ним. — Долго не решался произнести вслух, надеясь, что это не может касаться нас, но, скорее всего это не так, Степ. Моя «работа», — я в воздухе обозначаю кавычки, — наложила свой отпечаток на семью. И теперь, мне предстоит понять, где я совершил ошибку, и подверг опасности свою жену.

— Ты все еще надеешься, что она жива? — Степан не намеренно задал самый распространённый вопрос, но, а мне показалось, что анатом только что прошелся своим скальпелем по моей грудине, жаля до безумной боли сердце, которое наполовину все еще живет. Увидев мою реакцию, Власов поспешил оправдаться, но я покачал головой, ведь это самая больная и жестокая правда. А, что, если моей пушинки уже нет? Все это время мысль всплывала, но я упорно отказываюсь верить, это не так и я чувствую, что она все еще дышит воздухом.

— Оля — жива, — твердо произношу, не давая возразить анатому и подкинуть камней в мою израненную душу. — Пока я не увижу собственными глазами ее тело, — я сглатываю нервный комок в горле, — она жива, Степ. — Друг кивает головой.

В машине воцарилась тишина, вновь повисла облаком над нами, и то напряжение, которое вдруг охватило нас обоих после моих слов, начало постепенно спадать.

— Прости, — говорю другу, понимая, что я ответил ему на повышенных тонах, пусть он не имел ничего плохого и задал мне тот вопрос, что у самого периодически всплывал в мозгах. Я хлопнул Степана по плечу, сжимая, Власов кивнул, говоря, что все в порядке и это нормальная реакция. — Пойми, одно дело знать, что твои родные теперь на том свете и ты видел их тела, — Степан замер и метнул в меня взглядом, соображая, что я привожу в пример ситуацию, что случилась с нашим общим другом — Максимом Бесовым. — А, другое, когда крупица надежды все ещё живёт в душе и чувствует, что нужно просто верить, и скоро я получу все ответы, которые меня измучили. Долгие полтора года, вырванные из нашей с Олей семейной жизни, уже не вернуть, но, — нервно сглатываю. — Но, я надеюсь, что мы сможем их наверстать. — Я выдохнул, делясь с другом своей болью и, наконец, сумел произнести эти мысли вслух. Власов ничего не ответил, оставляя меня в подвешенном состоянии, он уставился на дорогу, сосредоточив свое внимание на движение машин, объезжающих нас.

— Ты только Максу так не вздумай ответить, — Степан говорит тихо, но я слышу каждое слово, сказанное с некоторым подтекстом. Мотаю отрицательно головой, слегка улыбаюсь, но только уголками губ, остальная часть лица остаётся неизменной в мимике.

— Знаю, что я эгоист, Степ, — кивнул. — Знаю, что будь бы он вместо тебя, то я бы получил уже по лицу, но, — я замолкаю, и смотрю в окошко, мы уже выехали за пределы города, и теперь Власов прибавил скорости, везя меня к дому моих родителей. — Но, такова правда, и какой бы она не была, все равно останется жестокой и подлой игрой суки судьбы.

— Согласен, — выдохнул Власов. — Ладно, — фыркает, тряхнув головой, — с приездом, Лёнь, надеюсь, ты останешься с нами на долго, и не укатишь в Америку.

Оставшуюся часть времени до пригорода мы ехали в тишине. Мне стало гадко от того, что сравнил себя и своего друга Макса там, где ситуации не поддаются никакому объяснению. Но и контролировать каждое свое слово ещё сложнее, особенно, если они крутятся по бесконечному кругу и фактически стоят перед глазами. Съезжая с главной на проселочную улицу, Власов немного замедлил ход, чтобы убедиться, что я действительно готов встретиться с прошлым лицом к лицу. Перед нами в дали виднелся особняк, все такой же, без изменений, и это ощущение, будто все осталось так, как прежде, охватило мою душу, но всё-таки сердце ёкнуло, когда разглядел несколько машин, припаркованных у стальных, массивных ворот. Степан остановился перед ними, и те автоматически разъехались по обе стороны.


— Вот видишь, как тебя ждут, — друг подмигивает, но сам всё ещё напряжен.

— Да, вижу.

Мы остановились и вышли. Степан нажал на блокировку, и машина с характерным щелчком пискнула, оповещая хозяина, что все под контролем. Нас двоих на пороге встречает моя мама. С распростертыми объятиями, она рванула вперёд.

— Сынок, — со слезами радости на глазах целует в обе щеки и улыбается, когда гладит по отросшей бороде. — Приведи себя в порядок, — с укором журит, в это время к нам подошёл Степан. Друг хлопнул меня по спине, и расхохотался.

— Зоя Степановна, — обращается он к моей маме, подмигивая на ходу. — Видимо нашему Лёньке просто необходима конспирация, но мы с Максом подправим это дело, — тут же достает из кармана тонкий футляр и крутит перед нами, — Это тебе, — передает мне и ухмыляется, — подарок.

Я принимаю вещицу, мгновенно убирая ее к себе в сумку, а на возмущенное лицо друга просто проигнорировал, уделяя все свое внимание матери.

— Как ты себя чувствуешь? — с беспокойством осматриваю женщину. Совсем недавно мама одной ногой была уже там на том свете, но спасибо Самиру и семье Кхан, что вовремя среагировали и увезли ее к себе в эмираты. Когда мне сообщили, что мама и ее ученица подверглись заказному нападению, первая мысль в голове была, что это мне мстят, но оказалось, все наши семьи имеют свои подводные камни и тайны, только, когда они всплывают на поверхность, страдают все окружающие, включая и тех, кто никакого отношения не имеет вовсе. Но, судьба милосердна, не отобрала у меня еще одного самого дорого человека, будь бы все иначе, не знаю, точно сошел бы с ума, или еще хуже — натворил бы дел. Зоя Степановна взяла меня под руку, подбадривающе, стала тянуть в дом.

— Все хорошо, цела, как огурчик, — шутит, значит все в порядке, и мне становится легче дышать, понимая, что мама в полной безопасности. Пусть штаб и обещает, что семья абсолютно под контролем, и никто не осмелится подойти на шаг, чтобы навредить мне в отместку, и все-таки это случилось, только пока не считают нужным признать свои ошибки, что, где-то допустили свои промахи. Мы все втроем входим в дом — в огромный зал, в котором нас встречают позванные гости и мой отец. Среди всех остальных незнакомых мне лиц, возможно, что раньше я пересекался в разговоре или на встрече, устроенной в очередной раз, но сейчас для меня все эти личности абсолютно лишние, и хотелось просто семейной идиллии. Мама почувствовала мое напряжение, поэтому просто одернула за руку, безмолвно прося не показывать своего недовольства при всех, потому что мы привыкли, так это гребанное общество вынуждает показывать, что наша семья единое целое. Отец делает все возможное, чтобы мы играли по его правилам, ведь статус прежде всего показывает внутренне отношение всего семейства.

— Здравствуй, сын, — Владимир подходит ко мне, когда все прекратили жужжать и наступило безмолвие. Гости обратили свое внимание на воссоединение отца и сына, прекрасно зная, какие отношение у нас на самом деле, но мы надели свои дежурные маски, показывая всем остальным, как рады видеть друг друга, затем в крепком пожатии, но на расстоянии, жмем друг другу руки. Никто из нас не ослабляет хватку первым.

— Здравствуй, отец, — голос не дрогнул ни на тон, показывая мое безразличие к нему и к его статусу. Мама тактично разорвала нашу хватку, приглашая всех остальных за застолье, которое уже было готовым.

— Где Марк? — пробежавшись взглядом по всем людям, я не увидел своего старшего брата, который для отца был главнее всех. Старший братец родился на несколько минут раньше меня — мы близнецы, но если он пошел весь в отца, то я абсолютная противоположность. Всегда вдвоем, как единое целое, и все же я чувствовал, что каждый из нас гораздо сильнее и независимее, чем, когда мы вместе. Мама отрицательно покачала головой, говоря безмолвно губами, что не знает. Зато, рядом с нами шел отец, немного сбавляя свой шаг, теперь он взял меня под руку и, улыбаясь для публики, но слегка грубым тоном ответил.

— Марк несколько месяцев провел в заточении, — начинает объяснять, а я хмурюсь. В нашем доме вопрос об увлечениях детей слишком ранимый, особенно для отца. Владимир Островский — владелец клуба «Бурлеск», организованного самой преступной элитой, потому что сам отец является одним из них. Помню при проверке в штаб, мне с порога заявили, что знают о всей подноготной на отца, и фактически я продался спецслужбам, только ради того, чтобы нашу семью не трогали, но и мне было проще, потому как меня в клубе знали, и это служило мне хорошей поддержкой и основой для слежки за главарями преступной элиты. Марку предложили немного другого рода службу, о которой даже я не мог знать. То задание, которое привело меня к моей пушинке должно было отойти к Марку, но, как я счастлив, что в тот день штаб просто перепутал нас в лицах, и вместо него направили меня — навстречу к своей судьбе.