— Объясни, мама, сначала ты! — заорала на нее, хотя хотела начать разговор на тихих тонах, чтобы не привлечь внимания людей за этими проклятыми стенами. — Что это? — взмахиваю рукой, указывая на обоих. Владимир держится стойко, и по глазам вижу, ему стыдно быть разоблаченным, тем более мной. А мама, она в своем репертуаре, скрестила руки на груди и приподняла подбородок, в осуждающем виде.


— Как ты смеешь? — в ответ получила удар по своей щеке, и от жалящей боли, я немного вскрикнула, тут же хватаясь за щеку, что теперь пылает огнем. Владимир схватил Каролину за поясницу, предотвращая нападение на меня, чему я безусловно ему благодарна. Опять ощущаю в себе позывы, и рвусь мимо них двоих к унитазу, где меня выворачивает наизнанку. Мама замирает на мгновение, понимая, что не просто так я тут и бледная, как смерть. — Ольга, — Каролина обращается ко мне, все же вырываясь из цепких рук Островского-старшего. Я в свою очередь закрываю дверцу перед ее носом, потому что боюсь ее, ведь мама может выкинуть и не такой финтить. — Ты беременна? — с испугом задает вопрос, на который я не хочу отвечать, но все же произношу тихое «да». — Авраам знает? — не унимается Каролина, осыпая меня кучей вопросов.

— Еще нет! — кричу, — Но узнает все завтра! — тут же распахиваю дверь перед ней. Настороженно гляжу в черные глаза своей матери, готовясь к чему угодно. — А ты ему скажешь о вас?

— Замолчи, — зло выплевывает, — и только посмей свой рот открыть.

— Каролина, — встревает мужчина, — успокойся. — Он с улыбкой смотрит на меня, по-прежнему стыдясь случившегося. Блядь, как мило с его стороны. — Не кричи на девушку, иначе только хуже сделаешь.

— Куда еще хуже! — теперь под удар попадает Владимир. — Эта мерзавка доложит Аврааму, — говорит так, будто меня нет в помещении.

— Это ваши с папой разборки, — вклиниваюсь в разговори, напоминая о себе.

— Проваливай отсюда, — наставляет на меня указательный палец, а рука вся дрожит. — И только посмей рот свой открыть, тебе же будет хуже.

Впервые в жизни я была не удивлена поведением Каролины Эдуардовны, которая показала свое истинное отношение ко мне, как к дочери. Пусть и папа, и она всегда были холодны в моем воспитании, но если в детстве папа дарил свою родительскую любовь, то мама всегда сторонилась меня, словно я для нее была ни кем. Не даю ей сказать мне еще что-либо, выбегаю из уборной, будто только что меня поразило током. Обращаю внимание на уже пустой столик, где с точностью могу быть уверенна, там сидел мой муж. В кармане зазвонил телефон, оповещая о смс-сообщении. Вынимаю его, а на экране высвечивается текст от Власовой. Девушка потеряла меня, и начинает уже волноваться. Быстро печатаю ей ответ, что я буду ждать на улице, потому что плохо себя чувсвую — это не ложь. В данный момент ощущаю сильную острую боль снизу, конечно, инстинктивно защищаю своего ребенка, будто ладонью могу уберечь от надвигающейся трагедии, но умом понимаю — это неизбежно. Слезы душат меня, и хочется заорать во все горло, но только боюсь, что станет еще хуже и нарвусь на еще большие неприятности. Ирина выскакивает из клуба, вся разгоряченная, и я рада, что Власова смогла немного скинуть с себя свой пыл.

— Ты чего? — она нахмурилась, когда я обернулась к ней лицом и обняла. Она ответила, немного обескураженная моим поведением. — Оля, с тобой все хорошо? — уже более серьезно она интересуется, замечая в моих глазах наплыв эмоций и вот-вот я взорвусь, как атомная бомба.

— Я плохо себя чувствую, живот немного болит, давай вернемся домой, — прошу ее, а сама уже торможу такси и забираюсь на заднее сидение. Власова слова не сказала против, мигом прыгнула в машину, сев рядом со мной. И мы укатили подальше от этого гребанного заведения, где вся моя иллюзия идеальной жизни, пусть не совсем, но в миг превратилась в тартар со своими неминуемыми последствиями.

Я останавливаюсь, падая на пол, выполнив свой собственный рекорд пируэтов. Крепко сжимаю голову в своих руках, пытаясь заглушить приступы боли и отчаяния, что я испытала в момент, когда вернулась домой, но все тщетно. Воспоминания, как вспышка проносились в мозгу, картинки моего ужаса сменялись одна за другой: сначала кровь, что хлынула по приезде домой, и как только я вошла ванну, на лету раздеваясь, затем эти тесты — один за другим, трясущимися руками, делала их, в надежде, что я ошибаюсь. Но мой малыш только что ушел от меня. Ушел от нас с Лёней, даже не давая нам обоим шанса почувствовать радость. Я плачу — навзрыд, истязая все еще так ощутимую боль утраты, будто снова все теряю. Кое-как встаю, утирая свои слезы на щеках. Устала, так устала от безысходности, но держит одно, что это когда-нибудь кончится, и я увижу своего мужа. Нутром чувствую, что Лёня не поверит во все подставные факты, будто я ушла от него сама. Никогда. Без объяснения — никогда.

— А-а-а! — закричала, что было сил, а мой крик отскочил эхом от пустых стен. Все четыре камеры видеонаблюдения уставились на меня. — Что вам нужно от меня!? Где я, черт возьми! Ответьте!!!

Но никто не пришел и не ответил на ряд моих вопросов. Опустила свою голову на колени, и, наверное, минут двадцать сидела, дышала. Дыхание было затрудненно из-за нахлынувших воспоминаний, а потом я просто уплыла в бессвязные мысли, не несущие в себе смысловой нагрузки.

Глава 10

Оля

Голова раскалывается на части, когда вихрем проносятся события давно ушедшего прошлого. Самое ужасное, что мне не дали возможности что-то исправить самой, но, что я могла. Ничего. Устранили, как ненужную вещь, скрывая собственные провалы. Каролиной завладел страх. Знаю, отчего-то мама всегда побаивалась Авраама, считая его слишком жестоким. Но я не понимала, в чем проявлялась его жестокость. Любой выход в свет, праздники дома, концерты и показы — всюду возносил свою жену, говоря только нежное в ее адрес. Глаза мои не могли меня обмануть, мужчина любит мать желанно и отчаянно, и, увы, даже не подозревает, какая прогнившая душа у его жены. Сильно сжимаю коленями голову, будто сдавливаю воспалённый мозг, чтобы, наконец, перестать думать о ней — о матери, которая засунула своего родного дитя в психушку. Слышу писк, а потом механический голос в граммофон, который установлен рядом с одной из четырех камер видеонаблюдения.

— Танцуй, — безжизненный тон, будто робот.

— Не буду, я выполнила весь танец. С меня хватит! — запротестовала, прокричав слова.

— Танцуй, — снова этот голос.

Кое-как поднимаюсь на ноги, которые успели уже опухнуть от тугого плетения, удерживающего пуанты на моих стопах. Удерживаю равновесие, но понимаю, что ступлю шаг, я окончательно выдохнусь и больше не встану. Сквозь слезы, все же начинаю выполнять элементы, заученные до дыр. Шаг. Острая боль. Снова шаг. Вновь иглы пронзают икры ног. Еще два, прыжок, приземляюсь на носочки, радуясь, что сумела выдержать боль и принять равновесие. Всего пару секунд и я падаю на жесткий пол, из левого пуанта фонтаном хлынула кровь.

— А-а-а! — закричала так, что горло жечь начало. Белая атласная ленточка впилась в кожу от сильного напряжения, разрезав венку над щиколоткой, мгновенно пропитывая ткань в алый цвет. Зажимаю обеими руками порез, даваясь слезами. Несколько минут спустя, и ко мне врываются два санитара в сопровождении врача. Дышу прерывисто и надрывно. Врач присел на корточки передо мной, не глядя мне в глаза, приступил осматривать повреждения. Сама даже не заметила, что оба его помощников внесли носилки с чемоданчиком. Мужчина прощупал всю ногу, начиная с колена, а потом резко нажал над порезом, и кровь перестала течь.

— Ножницы, — скомандовал он, и хмурый парень, одетый во всё белое, передает ему режущий предмет. Другой же встал около меня, приготовившись к любому моему выпаду. Только мне в данную секунду совершенно не до побегов или желания навредить мужчине: мне самой больно, да так, что готова волосы рвать на голове и истошно орать. Врач разрезает ленту, снимая со стопы пуанту, затем передает ножницы помощнику, тот освобождает мою вторую ногу. Ощущаю прилив крови к отекшим пальцам, частично радуясь, что все обернулось таким образом. Теперь несколько дней, а то и недель они прекратят истязания по приказу матери.

— Вы намеренно перекрутили ленту? — осматривая порез, врач, мужчина лет за пятьдесят, поднимает на меня свои серые и тусклые глаза. Отрицательно мотаю головой, прикусывая нижнюю губу, заглушая свой рвущийся рык. — Хорошо, — согласно кивает, продолжая. — Запишем, что пуанты попались бракованные. Каролина Эдуардовна не должна прознать об этом инциденте. — Он внимательно уставился на меня, ожидая кивка.

— Если прознает, что случится? — решила поинтересоваться, и скривилась от боли, когда мужчина начал перебинтовывать всю лодыжку целиком.

— Ничего хорошего, Ольга, — нахмурился, продолжая манипуляции. Затем на секунду остановился и велел двум помощникам удалиться из зала. — Уйдите.

— Но, — первый пытается возразить.

— Я сказал, выйти вон! — повысив голос, врач искоса поглядел на меня. — Не ее бояться надо, а тех, кто упекает в камеру за четырьмя стенами.

Впервые я ахнула, удивленная его словам. Не верила своим ушам, что врач это произнес, громко и четко. Но сам мужчина не придавал никакого значения на мое выражение лица, словно перед ним сидела бездушная кукла, которой вдруг понадобилась помощь. Мужчина продолжил бинтовать мою рану на ноге, игнорируя безмолвную тишину. Ощупав стопы, что-то говорил про себя, но едва ли могла расслышать.

— Послушайте, — он первым нарушает безмолвие, и я с волнением уставилась на него. По телу прошла дрожь, которая сотнями иголок ощущалась во всех местах моих истерзанных ног. Кажется, что врач боится говорить, но и смолчать не может. На миг загорается надежда, что сумею убедить его в своей адекватности. — Вы говорите, что ваш муж — психиатр, — это не вопрос, но он ожидает от меня подтверждения.