— Как давно ты была в курсе? — прерываю вопросом гнетущую тишину пространства. Я сижу напротив матери, слежу за каждым движением, с подозрением принимаю ее эмоции и чувства. Это глупо, конечно, но отчего-то моя душа сопротивляется довериться родному человеку, которому я всегда безоговорочно верил.

— Лёня, — мама все же глядит на меня, выражая глубокое сожаление. От этого факта, ощущаю неловкость, потому меняю позу, положив ногу на ногу. Сейчас сражаются наши умы, анализируя каждый вздох, ведь это словно битва, в которой мы сопротивляемся друг другу. Мама поджимает губы, и задрожал ее подбородок от приближающегося всхлипа. Еще никогда не видел, чтобы мама так быстро сдавалась, и я почувствовал свою вину, потому что сделал поспешные выводы в ее участии. — Прошу, не закрывайся от меня, — взмолилась, все же проронив слезу. Она тут же утирает салфеткой щеку. А я остаюсь неподвижным.

— Значит, твой звонок тогда, в Америку, был не спроста, — начинаю с самого главного. — Все это время ты ждала подходящего момента? — чуть повышаю тон голоса. Она молчит. — Почему? — подаюсь немного вперёд, положив локти на коленки. — Почему ты скрывала от меня, что нашла Олю и смогла вызволить без моей помощи?

— Кто знает, как бы ты поступил тогда на горячую голову, — сокрушает с первых слов очевидной правдой. Мама ссутулилась, опустив свои глаза на руки. Она вся дрожит, и мне становится не по себе, что теперь мы будто стали чужими. — Я не могла подвергнуть опасности ни тебя, ни Олю. Могло произойти что угодно, Лёнь. Я бы не простила себе, если одному из вас причинили боль, или еще чего, — виновато поднимает взгляд на меня, донося безмолвно смысл сказанного.

— Черт! — соскакиваю с кресла, и упираю руки в бока. Я закрыл глаза, стараясь обуздать в себе злость, смешанную с отчаянием. Старался понять свою мать трезвым умом. Как бы я сам поступил, будь бы на ее месте. Мама вздрогнула, затем встала. Положив свои теплые ладони мне на плечи, она буквально встряхивает меня, приводя в чувства.

— Леонид! — воскликнула мама. — Пойми, я не могла рисковать вами двумя. Если бы мой план рухнул только потому, что я позволила бы тебе принимать участие, я бы тогда не простила ни себя, ни тебя.

— Мама, но это нечестно по отношению ко мне, — поднимаю голову, упираясь взглядом в ее синие глаза. — Я… — срываюсь.

— Нечестно, да, — соглашается со мной. — А кто сказал, что вся наша жизнь проходит в исключительной честности? — хмурится. — Думаешь, честно, когда я вижу, как ваш отец издевается надо мной? Честно ли, что я терплю его, потому что не могу отпустить своим сердцем Островского, — голос мамы надрывается. — Все заблуждаются в честности, сынок. Честно ли поступила Каролина с Олей. Она ее дочь — единственная, которая так похожа на мать, ее продолжение, ее гордость. Но так ли это?

— Нет, — одно короткое слово отрезвляет нас двоих. Оля стоит с подносом, на котором от ее дрожи дребезжит посуда. Я мигом оказываюсь возле нее, принимая из рук вещь. — Нет, нечестно, — кивает, соглашаясь с моем мамой.

— Прости, что мы начали без тебя, — извиняюсь перед женой.

— Ничего страшного. В любом случае половину правды я знаю, — искоса посматривает на меня, затем присаживается на мое место.


Комната погрузилась в тишину, но ее иногда прерывали звуки чаепития. Мы словно давали друг другу перевести дух, чтобы вновь приступить к самому сложному разговору, который когда-либо случался у меня. Оля ушла в себя. Видел ее хмурый взгляд, как она пыталась самостоятельно проанализировать сложившуюся ситуацию. Видел ее борьбу, словно она хотела что-то узнать, но никак не решалась произнести слова вслух. Вдруг бы они оказались сущей правдой, или грязной ложью. Не вытерпев жуткого напряжения, я поставил на столик свою полную чашку. Не притронулся из-за комка в горле, который застрял и теперь царапает мою глотку.

— Значит, Игорь Андреевич тоже причастен ко всему? — голос практически сухой, но я в упор смотрю на мать. Женщина кивает, отпивая пару глотков из своей чашки, затем тоже ставит ее на столик и собирается с духом, рассказать все, что произошло на самом деле. Оля по-прежнему в своих мыслях. И, чтобы привлечь ее внимание, я кладу на ее бедро свою руку, и моя пушинка, дернувшись, оборачивается.

— Ох, простите, — извиняется, получая от нас с мамой улыбки в ответ. Ничто теперь не заставит меня оставить любимую один на один с проблемами — только вместе. — Мне в лечебнице помогали врач и два санитара, полагаю, вами подосланные, — Оля обрела в голосе твердость, мгновенно меняясь на наших глазах. Вся легкость в миг испарилась, и теперь передо мной настоящая волевая женщина. Кажется, в этот момент я даже взглянул на нее иначе, удивляясь силе, которую Оля обрела при ужасных обстоятельствах.

— Да, Власов знаком с тем врачом, но, Олечка, прежде всего спасибо той женщине. — Оля хмурится, не понимая, что мама имеет в виду, и Зоя Степановна решает уточнить: — Психиатр, которая осматривала тебя в первые недели твоего пребывания там.

Пушинка ахает, закрывая ладонями рот. Она вскакивает, взметнув руками. Пушинка никак не могла осознать, что та женщина все-таки поверила ей. — Я знала! Знала, что она видела во мне нормального человека. Все ее неудобные вопросы фиксировались на диктофон, и я думаю, в комнате стояла прослушка. Мама тщательно подготовилась, — на последнем предложении пушинка срывается. Сначала она замирает, и только собираюсь встать, Оля хватает вазу, которая стояла на тумбочке и метнула ею в стену. — А-а-а! — закричала, а эхом по квартире разнесся звук битого стекла. Я все-таки встал и обнял жену. Мама неловко опустила лицо вниз, пряча руки. Скрывает дрожь от нашего взгляда. Она всегда так делала, чтобы казаться сильной женщиной несмотря ни на что.

— Да, она поверила тебе, дорогая, — ласково произносит мама, вставая с дивана. Она подошла к нам двоим и положила руку на плечо Оле. Пушинка обернулась. — Но не сразу поняла, что тебе нужна помощь. Только спустя пару месяцев, господи, даже больше, решила поделиться со мной. Я боялась, что Каролина могла перевести тебя из-за того инцидента. Но, к счастью, этого не случилось.

— Мама мстила не только мне, но больше моему отцу. Так она однажды заявила: за искалеченную жизнь и сломанную карьеру. Она говорила, что он переломал ей ноги, когда была беременной мной. Но, — пушинка всхлипывает, — не могу я поверить в ее слова. Папа бы никогда не поднял руки на нее. Была ругань в доме, это знали все наши родные и близкие. Мама постоянно психовала, но, чтобы отец ее обидел физически… — моя жена отрицательно мотает головой.

— Дорогая, твоя мама психически не уравновешенная личность. Она больна, и ей нужна помощь, только этого никто не хочет понять, — говорит мама.

— Она хорошо держится, чтобы казаться нездоровой, — уточняю, чтобы внести более конкретнее значение. — Я замечал за ней вспышки, но даже сам не смог отличить приступ от вспыльчивости, — с сожалением проговариваю, вспоминая все наши беседы с тещей.

— Это еще не все, дети, — наконец, мама вернула себе спокойствие. И теперь перед нами с Олей стояла решительная духом женщина. — Островский, твой отец, любовник твоей матери, — мама думала, что шокирует нас этой новостью, но, когда увидела наши кивки, села на диван от удивления. — Вы уже в курсе, — подтверждает сама себе; глаза остекленели. Оля присела рядом со свекровью, а я на свое место.

— Я узнала в тот роковой вечер перед выступлением. Застала их в клубе. Вы тогда приехали днем ранее, и, видимо, они воспользовались моментом.

— Боже, — всхлипывает Зоя Степановна, закрыв лицо ладонями, она опускается на свои колени. Тело содрогается от тихого плача, я хотел было утешить маму, но Оля остановила меня взмахом руки. Она сама обняла ее, и что-то прошептала на ухо. Мама выпрямилась и вытерла заплаканные, красные глаза салфеткой. — Спасибо, дорогая, — благодарит за что-то пушинку, ласково поглаживая ее руку. — Знаю и ценю твою поддержку, даже в самый тяжелый момент для тебя самой.

— Отец знал, что Оля находится в психушке? — задаю вопрос в лоб, понимая, что мама намеренно оттягивает этот момент. Она побледнела и все этим сказала. Да, знал и возможно даже участвовал в похищении. — Сука! — до боли сжимаю кулаки, ударяя по столику. С этой минуты у меня нет отца. Я буквально озверел, затем соскочил, направляясь к выходу. Обе женщины ахнули и тоже поспешили остановить меня. Оля повисла у меня на шее, только бы я пришел в себя и не натворил поспешных дел.

— Лёня! — кричит она, а мама стоит чуть поодаль, сотрясаясь от испуга. Вся жизнь буквально рухнула у меня под ногами, а вокруг оказались сплошные предатели. Зная правду, утаивали, вселяли в мою размеренную жизнь хаос. Заставили мою жену пройти через череду испытаний. И кто знает, что стало фатальным для потери нашего малыша: мое предательство, или всех нас. — Лёня! — пушинка держит мое лицо в ладонях, ищет своими глазами мой затуманенный яростью взгляд. Внутри огонь полыхает, и судорогой сводит душу. — Родной, прошу тебя, остынь, — умоляет; ее руки дрожат, а на глазах выступили слезы. Я будто очнулся. Встряхнул головой, затем притянул в объятия жену. Только так сумел обуздать в себе порыв, как только ощутил тепло своей пушинки, почувствовал аромат ее кожи. Сколько времени прошло я не знаю, но ни Оля, ни мама не нарушали идиллию, боясь моего срыва вновь.


— Мама, — я обращаюсь к женщине, и она вздрогнула от моего сурового голоса, наверняка уже поняла, что я сейчас ей скажу. — С этого дня… Нет, — я приподнимаю голову с плеча любимой и в упор смотрю в глаза матери. — С этой минуты не проси меня ни о чем, что касается отца. Для него в моей жизни нет места. — Мама вздрогнула, словно получила пощечину от этих слов, но стойко приняла мою правду. Она согласно кивнула. — Где Марк? — тут же спрашиваю, намереваясь переговорить с братом. Отчего-то именно сейчас я хочу с ним переговорить, понять, имеет ли он хоть какое-то отношение к нашим проблемам.