— Вовсе нет. Сознание человека постоянно меняется. — Он уже не смотрел на меня, а уставился в потолок, поглощенный какими-то своими мыслями. Может быть, они были о его книге? Или обо мне? Как бы то ни было, проблемы женского равноправия больше его не занимали.

Я хранила вежливое молчание, выжидая, пока он додумает свою мысль, глядя на симпатичную сверкающую люстру над его головой. Она состояла из восьми латунных стержней и пергаментных абажуров. В меблированных комнатах таких никогда не встретишь. Сам, наверно, повесил.

Наконец он вернулся из своих мысленных странствий.

— Я опять думал о реинкарнации. Мне пришло в голову, что я бы, пожалуй, не прочь родиться этаким бродягой старого типа, который ест бобы, испеченные на костре где-нибудь у железнодорожных путей.

— Но они были гомосексуалистами. Вы не читали о них у Хэмингуэя?

— Ну, гомиком бы я не был.

— Интересно, все одиночки лелеют подобную мечту?

Он рассмеялся. Кажется, ему понравилось, что я назвала его одиночкой. Он с хитрецой посмотрел на меня.

— Хотя, в какой-то мере мне понятно ваше желание. Я имею в виду — быть мужчиной. Я бы не хотел быть художницей, разрыв&ющейся между домом, мужем и творчеством, к тому же вовсе не загребающей кучу денег. Но в один прекрасный день успех может прийти к вам. И ваша жизнь не так уж плоха. У вас есть дети. Джой говорила, что вы очень гордитесь ими.

— Так оно и есть.

— Значит, кое-что у вас все-таки есть.

— Но у мужчин тоже есть дети.

— Знаете, а вы мне нравитесь такой, какая вы есть. У мужчин не встретишь столь привлекательную внешность.

— Моя внешность не является сейчас предметом обсуждения. Она определяется моей принадлежностью к женскому полу. Всего лишь навсего.

— А мне она нравится.

— Спасибо.

— И беседовать с вами нравится.

— О, Бог мой! Может, вы вставите меня в свою следующую книгу?

— Да перестанете вы, наконец? — спокойно спросил он меня.

Взгляд его голубых глаз стал мягким. Эти глаза были похожи на подушечки из бархата цвета сапфира, излучающие понимание и симпатию. Глядя в них, вполне можно было потерять голову. Джой была так занята своими кознями, что, скорее всего, даже не заметила, какие у него глаза, как не удосужилась рассмотреть книги на его полках. Но, с другой стороны, мошенник по природе своей не может относиться к своей жертве с уважением, тем более отмечать за ней какие-либо достоинства.

Он поднял руку, словно хотел, преодолев разделяющее нас расстояние, протянуть ее ко мне и погладить меня. Но что-то заставило его изменить это намерение. Может быть, расстояние показалось слишком велико. А может, он испугался, что я оттолкну его.

Страх сдерживает.

И все-таки мы все так тоскуем по любви.

— Не могу допить, — сказала я, напустив на себя строгий вид, как и он. — Мне пора возвращаться домой, но я забыла бумажник. Вы не могли бы одолжить мне на такси?

— Конечно же. Неужели вам действительно пора уходить? Ведь вы все еще расстроены.

— Нет, я не расстроена. Я сказала все, что хотела. Теперь могу отправляться домой и посвятить остаток жизни размышлениям на эту тему.

— Мадлен…

— Да?

Молчание. Он застенчив. А тогда, в Метрополитен-клубе, я приняла его застенчивость за сухость. И вообще считала его авантюристом с головы до ног. Но тогда, конечно, я смотрела на него глазами Джой. А в действительности за этой застенчивостью вполне могли скрываться совершенно честные устремления.

Стремление к некой общечеловеческой правде, которую сумела распознать Франни Фаген. Теперь стал понятен и тот страх, который я почувствовала в нем в тот вечер. И мои собственные более глубокие страхи.

Страх неизбежно сопутствует людям, рвущимся к правде. Мы боимся, что не найдем ее, а если даже и найдем, то у нас может не хватить мужества высказать ее вслух.

Я встала с места и прошла небольшое расстояние, разделяющее нас. Моя рука опустилась на его плечо. Сердце мое сильно колотилось. Не в моем характере первой делать шаг навстречу другому человеку.

— Послушайте, извините меня. Извините за то, что накричала на вас.

Он легонько коснулся моей руки и отвернулся. Он не верил мне. И у него были все основания для этого. Конечно, я могла бы рассеять его сомнения. Если бы опустилась рядом с ним на подушки. Обвила его руками. Притянула бы его к груди.

И тут мы услышали скрежет ключа во входной двери. Вначале повернулась задвижка верхнего замка. Не в ту сторону. Затем — нижнего. Опять не в ту сторону. Она дернула дверь за ручку, поняла, что ошиблась и начала все заново. Мы молча наблюдали за ее стараниями. И только когда дверь наконец отворилась, я убрала руку с его плеча.

— Уф! — произнесла Джой, входя в квартиру. — С этим замком просто невозможно иметь дело. Привет, Скотт. Привет, Мадлен.

— Привет, — сказали мы оба.

— Я явилась сообщить тебе, Скотт, что отправляюсь на побережье, но раз ты тут, Мадлен, я могу убить двух зайцев сразу.

На ней была ночная рубашка в викторианском стиле и брошь с камеей. Она великолепно владела собой и чувствовала себя хозяйкой положения, ничем не выдавая удивления или раздражения по поводу того, что застала меня в квартире Скотта.

— Дать тебе что-нибудь выпить? — спросил Скотт.

— Немного перье, спасибо.

Он тут же встал и удалился на кухню, словно рад был любой возможности уйти от общения с ней, пусть даже на минуту-две.

— Моя сестра пригласила меня к себе в Лос-Анджелес, — сказала Джой пока его не было. — Она заплатила за мой билет. Ее дела в последнее время идут довольно неплохо. Хочет, чтобы я посмотрела ее дом, бассейн, познакомилась с ее новым мужем. Он режиссер на телевидении. И я подумала — отчего бы не прокатиться? Мне необходимо переменить обстановку.

— А дети у нее есть?

— Два сына от первого брака.

— Тогда замечательно.

— Племянники — это то, что надо. Ответственности за них не несешь, а позабавиться можно.

— Да-а. — Словно и речь никогда не заходила о том, как она жаждет собственных детей.

Вернулся Скотт с фужером.

— Когда ты покидаешь нас?

— Ты имеешь в виду свою квартиру?

— Нет. Когда ты едешь в Калифорнию?

— Послезавтра. Мебель я сдам на хранение, а квартиру оставляю — и так не сегодня-завтра меня выселят.

Она села, взбила волосы. Они были чистыми, и перистые завитки у лба имели веселый и бодрый вид. Всем своим поведением она давала понять, что теперь, подбив бабки, она намерена переместиться на другие пастбища, ближе к западу и более солнечные.

— Муж моей сестры говорит, что хотел бы снять серию короткометражных фильмов по «Ответному поцелую судьбы». Вы теперь вместе, да?

Она так мастерски вплела воедино этот вопрос и заявление насчет фильмов, что все это можно было прямо вписать в телевизионную комедию.

— Нет, мы не вместе, — быстро ответила я. — Я пришла сюда за тем, чтобы выразить Скотту свое негодование по поводу того, что он использовал тебя.

— И что?

— И замолчала. Замолчала за несколько минут до твоего прихода.

— Так вот просто и замолчала?

— Ага.

Глава двенадцатая

С того вечера у Скотта прошло четыре месяца. Кеннет работает над проектом торгового центра в долине Гудзона, местные муниципальные службы против, но я уверена, что проект будет принят. Гарольд уехал в Испанию, у него там какой-то особый летний курс. А Роберта в Нью-Хэмпшире, работает воспитательницей в летнем лагере, в том самом, в котором когда-то отдыхала сама. В промежутках между встречами с агентами по продаже недвижимости в связи с покупкой земельного участка в Хэмптоне я хожу на занятия в Студенческую лигу искусств. Я записалась в натурный класс и снова учусь изображать человеческие фигуры.

Джой в Калифорнии сочиняет новый сценарий по своей книге «Ответный поцелуй судьбы», той самой, ради которой Фредерик У орт угробил все свои сбережения и карьеру. Поскольку она до сих пор не писала сценариев, ей помогает в этом деле муж сестры — несчастненький, он так устал от своей жены.

— Он такой милашка, Мадлен, — сообщила она, позвонив сегодня утром из Калифорнии. — Настоящий плюшевый медвежонок, с седой пушистой бородой и кругленьким упругим животиком. Так и хочется надавить на него, чтобы он зарычал.

— И ты давишь?

— Иногда. О Господи, узнай об этом моя сестрица, она бы меня прикончила на месте.

У нее была полночь, у нас три часа утра, ну да ничего. Все равно я не спала. Последнее время я вообще сплю плохо. Слишком много размышляю.

— Знаешь, а ведь она и вправду может это сделать, — сказала я.

— Что?

— Убить тебя.

— Не говори так. У меня от этого мурашки ползут по коже.

— А почему бы нет? Рано или поздно ты так выведешь кого-нибудь из себя, что человек не выдержит, замахнется и…

— Большое спасибо.

— Но я этого не сделаю никогда. Ручаюсь. Теперь, когда я понимаю тебя, я не держу на тебя зла. В какой-то мере я даже восхищаюсь тем, как многого ты сумела достичь. По-моему, просто замечательно, что по твоей книге ставят фильм.

— Телесериал, а не фильм. Это гораздо лучше, потому что он рассчитан на более широкую аудиторию, а значит тираж книги станет выше.

— Скажи мне, ты говорила со Скоттом? — спросила я.

— Нет, ни разу после той встречи у него на квартире. — Она не поинтересовалась, виделась ли я с ним. Ее это уже не волновало.

Тогда, у Скотта, после того как она опорожнила свой фужер с перье, я спросила у нее, почему она сказала мне, что его книга направлена против Маризы, но ей даже в голову не пришло извиниться. «Наверно, я неправильно поняла, — только и заметила она своим тоненьким голоском пятилетней девочки. — У меня в голове все перемешалось, когда Скотт сообщил мне, что продал свою книгу Франни. Я тогда была очень расстроена, а он торопился на встречу с ней». И в таком же духе, при этом она беспрестанно поправляла складки на своей викторианской рубашке и приглаживала и без того уложенные волосы.