Пендери разжал кулаки, попытался — мускул за мускулом — расслабить напрягшееся тело.

— Когда-нибудь я расскажу тебе о своем прошлом, — сказал он, не зная, когда это произойдет, — но сейчас твоя очередь.

Отблески факелов, горевших в зале, причудливыми тенями скользили по лицу девушки.

— Мой отец и… два брата работали на полях отца Эдвина, — шепотом начала она. — Клей был старше, а Винтер — моложе меня.

Сказав это, саксонка замолчала, и Максен с нетерпением ждал продолжения рассказа.

— Знаешь, Винтеру исполнилось только пятнадцать, когда он отправился к Гастингсу, — заговорила Райна, и в голосе ее слышалась боль. Казалось, она больше не сможет говорить, но вот опять зазвучали ее слова:

— Я родилась в хижине, где была одна комната. Все, что я имела — собственная соломенная подстилка, но этого мне вполне хватало. Моя мать и я занимались хозяйством, работали в поле и обшивали лорда и леди Харволфсонов. Голос ее опять прервался.

— Мы с Клеем часто ссорились, но мать знала, как успокоить нас, а отец обращал наши ссоры в шутку. Знаешь, мы были счастливы.

Она вздохнула:

— Нам было хорошо.

Максен рос в огромном замке. Отец встречался с ним, когда учил обращаться с оружием и готовил в рыцари. Сейчас он позавидовал Райне.

— А Эдвин? — не удержался норманн. — Как получилось, что вы стали женихом и невестой?

— Он не был старшим сыном, но и его ждало прекрасное будущее: ему прочили в жены единственную дочь северного барона — наследницу немалого состояния. Харволфсон оставил двор короля Эдварда, приехал в Этчевери, чтобы сыграть свадьбу, но тут узнал, что его невеста умерла от лихорадки.

— Что дальше?

— Мне и прежде доводилось видеть его, но я никогда с ним не разговаривала. Я стирала гобелены в реке, когда на берегу появился Харволфсон. Я хотела уйти, оставив его наедине со своим горем, но юноша попросил остаться. Он начал говорить о своей нареченной, которую никогда в глаза не видел, но теперь оплакивал. Особенно Эдвин сокрушался о сыне, которого надеялся нажить через год. Выстирав, наконец, гобелены, я попросила разрешения уйти, но он удержал меня, усадил рядом, и я побоялась возражать сыну хозяина. Прошел какой-нибудь час, и мы уже надрывали животы от смеха, подшучивая друг над другом. «Хорошие друзья», — подумала я тогда. «Моя жена», — решил он и сказал мне об этом в тот же день. Конечно, я не приняла всерьез его слова, но на следующее утро его отец пришел к моему с брачным соглашением.

Максен предпочел бы испытывать какое угодно чувство, только не ревность, однако именно она впилась в сердце леденящими коготками:

— А ты хотела выйти за него замуж?

Будто бы почувствовав его состояние, Райна поспешила успокоить:

— Максен, Эдвин сильно изменился, но хорошее и доброе, что осталось в нем, спрятано где-то в глубине души. Потеря того, кого ты когда-то любил, переносится очень трудно.

Увы! Слова девушки произвели на Максена совсем другое впечатление.

— Так ты хотела выйти за него замуж? — вновь, еще более настойчиво, спросил он.

Саксонка, помедлив, пожала плечами:

— Он такой же мужчина, как и все. Мне он нравился.

— Почему вы не поженились сразу?

— Так бы оно и было, но не успел мой отец принять условия соглашения, как Эдвина вызвали в Лондон — умер король Эдвард, А затем король Гарольд…

Все, что произошло тогда, Максен знал. Правление Гарольда, длившееся не более десяти месяцев, сопровождалось раздорами, которые и привели в конце концов к поражению при Гастингсе.

— Твой отец и братья встали на сторону Гарольда, — произнес рыцарь, знавший об этом со слов Гая.

Девушка, вздохнув, кивнула:

— Они и отец Эдвина участвовали в битве.

— А мать и ты?

— Мы остались дома.

— Что произошло, Райна?

— Максен… я… я не…

Он почувствовал приближение взрыва, но настаивал на продолжении:

— Пришли норманны, да?

Райна собралась с духом:

— За несколько дней до битвы они заняли нашу деревню.

— А дальше?

— А мы сопротивлялись. Их было намного больше, чем нас. А мы — это «войско» женщин, стариков и детей. Подавив бунт, они грабили, насиловали, убивали, поджигали дома.

— Как тебе удалось спастись?

— Мы с матерью спрятались в конюшне, но норманны подожгли и ее.

Девушка задрожала и прошептала:

— Только я спаслась.

Максен прижал ее к себе, и она положила голову ему на грудь.

— А мать?

— Она была со мной рядом, когда рухнула крыша. Огонь сжег мои юбки, а вот мама… Я пыталась добраться до нее, вытащить из-под обломков, но пламя обжигало мне лицо и руки. Тут появились норманны…

Райна всхлипнула:

— Я до сих пор слышу крики матери. А я убежала в лес.

Пендери ощутил влагу на своем плече — Райна плакала.

— И все же они тебя не догнали.

— Да, в этом мне повезло, — голос у нее прерывался, она боялась разрыдаться. — Днем и ночью я молилась, чтобы вернулись отец и братья, но они, как и многие другие, остались на поле брани.

Может, он лишил жизни кого-нибудь из ее родных? Но тут же Максен эту мысль отбросил. Райна разразилась рыданиями, уткнувшись в его грудь. Что с ней делать? Раньше он, сталкиваясь с женскими слезами, просто поворачивался и уходил. Максен обнял ее и начал нашептывать ласковые, бессвязные, успокоительные слова. Прежде он и не догадывался, что способен на такое, да и девушка не ожидала ничего подобного.

Сколько это длилось, Пендери не знал, но, наконец, рыдания стихли.

— Все будет хорошо, Райна, — норманн ласково гладил ее по голове, словно ребенка, — клянусь, все будет хорошо.

Проснулась Райна от того, что на нее навалилась какая-то тяжесть. Это были ноги Максена. Открыв тяжелые веки, которые саднило от слез, она взглянула на него — он спал, измученный бессонной ночью. Не раз его тревожные всхлипы будили ее. Сон был недолгим и тяжелым, но все равно надо вставать и приниматься за дело.

Осторожно выбравшись из объятий Пендери, опустив ноги на ковер, она встала и обошла кровать. На полу валялась ее и его одежда, сброшенная ночью.

Встряхнув головой, Райна подняла и положила одежду на постель. Не успела она надеть рубаху, как услышала звук шагов, подбежала к ширме и выглянула в зал.

Кристоф, заметив ее, остановился. Выплеснулась вода из ведра, которое он нес. Озабоченное его лицо осветилось улыбкой. Юноша поспешил к ней. Девушка прижала к груди рубашку и спряталась за ширму. В воде, которую он нес, плавали лепестки роз.

— Это мне? — спросила она, боясь услышать что-то обидное.

— Я подумал, что вам пригодится, — тихо ответил он.

Не глядя ему в глаза, саксонка опустила руку в воду:

— Хм, она еще теплая.

— Как вы?

Девушка, наконец, подняла на него глаза:

— Хорошо.

— Я слышал…

— Знаю, — перебила его Райна, залившись краской стыда. Ясно, что все в зале слышали крик страсти, сорвавшийся с ее губ прошлой ночью.

— Я слышал, как ты плакала. Максен сделал тебе больно? Если это так…

— Нет, Кристоф, я плакала по другой причине.

— Не понимаю.

Она не хотела ворошить былое, но нужно что-то объяснить юноше:

— Я вспоминала свое прошлое.

Кристоф знал о гибели ее семьи.

— Вы рассказали Максену? — изумленно спросил он, высоко подняв брови.

Она кивнула.

— И он утешил меня.

— Верится с трудом.

— Мне тоже.

Кристоф задумался, подав девушке ведро, и отступил в сторону:

— Вряд ли мой брат станет извиняться за свое вчерашнее поведение. Поэтому примите мои извинения. Это не должно было случиться!

— Не надо никаких извинений, Кристоф. Максен лишь взял то, что ему я предложила.

Юноша смутился.

— Надо бы получше все объяснить, но я не могу. Я сама не все понимаю.

А вот Кристоф понял:

— Вы любите его?

Теперь Райна выплеснула воду из ведра. На этот раз пострадали не половики, а ее рубашка.

— Я… — она не могла лгать ему, но признаваться в своих чувствах тоже не хотела.

— Нет, не надо отвечать.

Он понял чувства, теснившиеся в ее душе, как и то, что девушка догадалась об этом. Саксонка не стала отрицать свою любовь, хотя сперва и намеривалась. В их дружбе никогда не было лжи, а теперь она, похоже, появилась.

— Я ухожу, — произнес юноша и, прихрамывая, пошел прочь.

Убедившись, что Максен все еще спит, Райна подошла к сундуку и поставила на него ведро.

«Я не буду плакать, — твердила она, глядя на воду с плавающими лепестками. — Я прощаюсь со слезами».

Глава 21

Чудесный запах роз напоминал минувшее лето. Прошлым летом он гулял по монастырскому саду, пытаясь вытеснить мучившие его воспоминания запахом опавших лепестков. Но и лепестки напоминали ему о крови, которой обагрил он по локоть свои руки.

Максен, с трудом подняв свои веки, смотрел на кровать, на свое обнаженное тело, на хрупкие ее плечи, на разметавшиеся по ним волосы. Райна. Как ей удалось встать с постели, не разбудив его. А ведь он просыпался обычно от малейшего шороха. Да и как иначе, если рыцарь собирался дожить до почтенного возраста.

Сев на постели, он наблюдал, как девушка, опустив полотенце в воду, (розовую воду — догадался он по запаху, разбудившему его) наклонилась, обтирая тело. Пендери ощущал нестерпимую сухость во рту, такую, что язык словно прилип к небу, но он молчал, не мешая мыться Райне.

Она отложила полотенце и, повернувшись, потянулась за рубашкой, открыв его взору грудь с розовыми сосками.

Он вздохнул.

Должно быть, Райна услышала его, так как прижала рубашку к груди. Ее глаза, опухшие от слез, широко открылись.

— Я не хотела разбудить тебя, — извинялась она.

— Ты и не разбудила, — буркнул он.

Ему хотелось убрать рубашку, прижатую к ее груди.

Она повернулась к нему спиной и стала одеваться. Встав, потянулась за верхним платьем.