– Если Жорик слетит с катушек, а ты обнаружишь себя в ста километрах от города на чужой даче? Тут точно можешь на меня рассчитывать.

Еся нервно рассмеялась и предприняла новую попытку дозвониться до Кузнецова. Безуспешно.

– Куда мы сейчас?

– Я… не знаю.

– Хорошие дела. Он куда сорвался?

– Сергея убивать.

– Отличная идея. Я только за.

– Колесникова! Это не смешно. Ты не представляешь, что со мной сейчас творится.

– А я и не смеюсь. Лично бы отвезла эту скотину на скотобойню.

– Виола, не надо, пожалуйста. И так тошно.

– Ну, прости. Но если Кузнецов начистит ему морду, я только поаплодирую.

Она замолчала, Еся не произнесла ни слова тоже. Только бесконечно набирала номер Глеба и пыталась прогнать от себя настойчивые мысли. Её бросало из стороны в сторону. К горлу подкатывал очередной приступ паники и истерики, потом его сменяло спокойствие. Секунды покоя, когда она могла хоть как-то воззвать к остаткам здравого смысла. Куда сейчас ей ехать, она не знала. Наверное, для начала в их квартиру… Точнее, в квартиру Глеба. В надежде на то, что он отправился домой. А если нет? Где искать этого идиота?

О том, что он ей рассказал, старалась не думать. Но нет-нет, проскакивали мысли об убийстве его отчима. И, что странно, эта правда не была отталкивающей. Она не видела пятнадцатилетнего Глеба-убийцу. Видела одинокого парня, вся помощь которому от близких людей заключалась в том, что отец его, как он выразился, «отмазал». А потом, по-видимому, отрёкся. И он, и его мать. Оставив его наедине с тем, что он совершил. Наказание слишком непосильное и жестокое для того, кому всего пятнадцать. И кто просто хочет, чтобы его любили и принимали таким, какой он есть. А он был надёжным, способным защитить. Да, и сам причинял боль, порой невыносимую, но за своё готов был убить. В буквальном смысле этого слова.

– Ну? Похоже, что его тут и не было.

Виола с силой нажала на кнопку звонка – в миллиардный, должно быть, раз, – но за металлической дверью так и царило безмолвие.

– Это и пугает. Я вообще не представляю, где его сейчас искать.

– У Сергея дома?

– Нет! Туда я точно не поеду.

– Я могу. Только Жорика с собой возьму.

– Не надо. Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня неприятности.

Еся сменила Колесникову и принялась жать на звонок, в глупой надежде на то, что Глеб волшебным образом материализуется в квартире и откроет эту чёртову дверь.

– Да какие неприятности? Ничего твой старый хрыч нам не сделает. Слушай, а отец Глеба – его Жора шапочно знает – он помочь найти сына не может?

– Он от него отказался.

– В каком смысле?

– Ну, ты мне не сын, и всё такое.

Еся тяжело вздохнула и закусила губу, чтобы хоть немного отрезвиться болью. Сейчас нельзя было обо всём этом думать. Нужна была холодная голова, чтобы предпринять попытку прикинуть, где можно искать Кузнецова.

– Мда. Чем дальше, тем больше «весёлых» подробностей. Ладно, Есенин. Сейчас едем ко мне, там уже подумаем о том, куда нам двигаться дальше. Идёт?

Есения в последний раз посмотрела на безмолвную дверь, на всякий случай, нажала кнопку звонка ещё раз и, не дождавшись ровным счётом ничего, кивнула:

– Идёт.

– Нет. Его никто не видел, никто о нём не слышал, и в последние пару дней никто с ним не созванивался, – в очередной раз терпеливо повторил Жора, переводя взгляд с жены на Есю и обратно. – И единственный способ что-то о нём узнать – позвонить его отцу.

– Есенин, слышишь, что говорит этот умный человек? Давай послушаем хотя бы его.

Еся посмотрела на Виолу, закусила нижнюю губу и кивнула. Хуже всего была неизвестность – выжигающая всё в радиусе ста километров чёрная дыра. Непонимание, что с Глебом в данный момент, где он, что он успел сотворить. И успел ли. Лучше пусть Михаил пошлёт её и Гошу ко всем чертям, и она поймёт, что помощи ждать неоткуда, чем вот это ощущение безвестности. Что угодно, но только не это.

Еся расхаживала по небольшой гостиной, обхватив себя руками и стараясь успокоиться. Сосредотачивалась на чём угодно – на стуке ножа о разделочную доску, на шуме от кофемашины, на тихих голосах Жоры и Виолы – но ничего не могло ей помочь. Страх того, что в эти самые минуты с её Глебом происходит что-то ужасное, не отступал. Даже если Кузнецов в этот момент просто спал – пока она не будет знать точно, что с ним всё хорошо – не успокоится.

– Ну, Есенин. Ты как? – Виола поставила на журнальный столик стакан молока и уселась на пол, предварительно скинув с дивана пару подушек.

– Стабильно. Что-то удалось выяснить?

– Немного. Его Величество, Кузнецов-старший, наконец, соизволил подойти к телефону.

– И? Почему ты меня не позвала?

– Думаешь, тебе он сказал бы что-то более пространное? Вряд ли.

– Колесникова, не томи! Меня сейчас на части разорвёт.

– Да успокойся ты. Всё хорошо. Он ничего не знает, кроме того, что Глеб где-то зацепил твоего муженька, пару раз подрихтовал ему морду и всё.

– Боже…

– Ага. Жалко, мало. Охрана вроде разняла.

– А где он сейчас?

– Муж?

– Какой муж?! Глеб.

– А этого папаня его не знает. Сам его ищет. Просил сказать ему, если мы что-то узнаем.

– Ясно. Блин…

– Идей, где он может быть, нету?

– Есть. Одна.

– В Москве?

– Да.

– Так и думала. Жоре не стала намекать. Тебе нужно найти его первой. Неизвестно, что там этому му*аку-отцу от него нужно.

– Спасибо, Виол. За всё.

– Хватит, Есенин. Я знаю, что ты для меня сделала бы то же самое.

– Да.

– Тогда пей своё молоко. Для порядка посиди полчасика тут и езжай к своему дуралею.

Понимание, что Кузнецов мог быть только здесь, рядом со своей матерью, окончательно накрыло Есю с головой, когда она стояла перед дверью в квартиру Арины Васильевны, уговаривая себя нажать на звонок. Если она ошиблась, и Глеба здесь нет – шанс на то, что она сможет его найти до того, как Кузнецова отыщут Сергей или отец Глеба – минимальный. Возможно, в любом другом случае, Еся разозлилась бы. Очень сильно. За то, что пренебрёг ею и оставил одну. И сам остался один. За то, что поехал к матери, которую, по его словам, он так же сильно ненавидел, как и любил. Но не сейчас. Не когда она, впервые за время их знакомства, стала настолько его понимать. Мотивы его поступков, придуманные правила, за которые он так держался, самого Кузнецова – для неё целый мир, существующий где-то вне её вселенной. И его уверенность в том, что он сможет защитить Есю, если исчезнет из её жизни. О том, что грани его безумной фантазии могут раздвинуться настолько, что Глеб решит что-то с собой сделать – старалась не думать.

Сначала ватную тишину, поселившуюся в её голове, разрезал звонок, и только тогда Еся поняла, что изо всех сил жмёт на кнопку. Потом за дверью раздались шаркающие шаги, и ей пришлось – в который раз за эти дни – судорожно схватить ртом воздух от неизвестности.

– Здравствуйте, а вы кто?

Дверь открыла Арина Васильевна, и сердце Есении пропустило несколько ударов.

– Добрый вечер. А меня Есения зовут. Нас Глеб познакомил недавно. Я его девушка. Вы помните?

Есения попыталась заглянуть в квартиру, чтобы понять, где помощница Арины Васильевны или сам Глеб. Стоит ли его обувь в прихожей.

– А! Да. Конечно, помню. Заходите.

И мать Глеба развернулась и побрела по коридору в свою комнату. Уже переступая порог, Есения испытала ужасающее чувство. Безысходность, желание сбежать из этой пропахшей пылью квартиры, тревога, непонимание, куда двигаться дальше – всё смешалось в калейдоскоп ощущений, которые выбивали почву из-под ног. Но она взяла себя в руки, осторожно закрыла за собой дверь и скинула туфли.

В тот раз, когда Глеб привёз её сюда впервые, Еся успела побывать только в коридоре и комнате Арины Васильевны, и теперь совершенно не понимала, куда ей двигаться дальше. Сможет ли женщина, страдающая такой болезнью, как Альцгеймер, дать ей хоть мало-мальски вразумительный ответ на единственный вопрос, который её мучает?

Сжимая ремешок сумки в пальцах с такой силой, что начали болеть побелевшие костяшки, Есения подошла к первой двери, постояла рядом с ней, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в помещении за ней, и взялась за ручку. Здесь запах пыли, чего-то металлического и тревожного, похожего на ужас, был особенно сильным. В нос Еси ударил аромат, который заставил её кровь быстрее бежать по венам. Она нащупала выключатель на стене и небольшая комната осветилась тусклым светом от единственной лампочки. Ничего особенного – всего лишь тёмно-изумрудные обои на стенах, шкаф, украшенный резьбой, сбитый ковёр на полу, рассыпанные по нему вкладыши от каких-то то ли жвачек, то ли конфет. И всё. Почему же тогда сердце бьётся так, будто хочет выпрыгнуть из груди?

Еся досчитала до трёх и медленно, словно боялась нарушить что-то в комнате, закрыла дверь. Что-то не давало ей покоя. Какая-то мысль или возникающая в голове картинка, которую сознание усиленно отгоняло, будто та могла причинить Есе вред.

Позже.

Она всё это обдумает позже.

Если захочет. Теперь она будет делать только то, что хочет.

Вот только найдёт Глеба. Вернёт его себе, вернёт ему веру в то, что он может быть любим, и сразу будет делать только то, что желает она сама.

Снова дверь. Неизвестность, которая убивает. Пульс в висках. Раз-два-три… Нажать на ручку и с шумом втянуть в себя воздух. Эта комната – точный близнец той, в которой Есения была парой минут раньше. С той лишь разницей, что здесь царит порядок. Такой же пыльный, но всё же порядок.

И на постели лежит Глеб. Прямо поверх чуть сбившегося покрывала, на боку. Смотрит в одну точку перед собой, не реагируя на то, что теперь в комнате не один.

– Кузнецов, знаешь, кто ты? – истерично выкрикивает Еся, бросая сумку на пол и опускаясь возле постели на колени. – Я же тебя так искала!