Игорь Матвеев - Прощай Багдад

Лена притормозила. Решение пришло мгновенно. Распахнув дверцу с правой стороны, она по-английски крикнула:

— Эй, вы! Идите сюда!

Понял он или нет, она не знала. Так или иначе, мужчина повернулся на звук ее голоса, нерешительно шагнул в сторону машины.

— Да скорее же!

Он бросился к «опелю» и в следующую секунду тяжело упал на сиденье. Лена развернула машину, взглянув в зеркало заднего вида на солдат. Похоже, те еще не успели ничего заметить и, отпустив гражданского, продолжали двигаться в их сторону.

«Опель» рванулся с места. Проехав метров сто, Лена на всякий случай свернула в какой-то переулок и там остановилась. Незнакомец часто и взволнованно дышал и нервно хлопал себя по карманам.

Она достала свои сигареты, протянула ему пачку и зажигалку.

Дрожащими пальцами мужчина вытащил сигарету и жадно закурил, глубоко затягиваясь.

— Что случилось? — выждав минуту, спросила она.

— Я… немецкий инженер, Вальтер Шульц. Работаю в фирме «Либхер», — по-английски, но с сильным акцентом проговорил мужчина. — Сюда приехал по контракту. Мы должны поставлять кое-какую технику на «Юсифию». Слышали?

Лена кивнула.

— Это, кажется, электростанция под Багдадом?

— Да, в шестидесяти километрах. Ее строят русские. Мы снимали квартиру в Багдаде — я и еще двое наших. Недели две назад, вечером, буквально через несколько дней после того, как они захватили Кувейт… — тут он запнулся и с тревогой посмотрел на нее.

— Не волнуйтесь, — успокоила Лена. — Вы просто называете вещи своими именами.

— Да, так вот: к нам приехал человек в штатском с несколькими солдатами. Показал какие-то бумаги и сказал, что мы должны ехать с ними. Отобрали наши паспорта. Сопротивляться мы, конечно, не посмели. Сначала подумали, что нас сейчас отвезут куда-нибудь и расстреляют. В этой стране возможно все. Но нас привезли в «Аль-Рашид». Поместили то ли на седьмом, то ли на восьмом этаже. Там уже было много таких, как мы. Японцы, французы, несколько американцев. Некоторых захватили в Кувейте во время военных действий, остальных взяли здесь, в Ираке.

Лене уже несколько раз попадались в «Багдад обзервер» странные сообщения об иностранцах — англичанах, немцах, финнах, которых вывезли из Кувейта и доставили в Ирак. Она также слышала выступление по телевидению Саддама Хусейна, в котором он назвал этих людей «гостями правительства и народа Ирака». Теперь она начинала понимать, что эти люди — не кто иные, как заложники. И рядом с ней сидел один из них.

Где-то в соседнем квартале раздался сухой треск автоматной очереди.

— Знаете что… — немец тревожно посмотрел в окно. — Вы поезжайте. Мне кажется, здесь стоять небезопасно. В центре полно патрулей. Поезжайте, а я буду рассказывать…

— Куда?

— В любое западное посольство, — немец поднял воротник куртки и втянул голову в плечи.

Машина тронулась с места. Кроме советского, Лена не была в Багдаде ни в одном посольстве, но знала, что многие находятся на Арасат-Альхиндия.

— Несколько дней нас держали в номерах. Кормили неплохо, но никуда не выпускали и не разрешали звонить. Один раз к нам приезжал кто-то из французского посольства, обещал помочь. Но через несколько дней после этого нас перевезли в другую гостиницу, «Багдад». Потом еще в одну, кажется, «Аль-Мансур». Мы поняли почему — они заметали следы, не хотели, чтобы с нами смогли встретиться журналисты или посольские работники.

Потом людей стали развозить на военные объекты. Я и еще несколько человек попал на какую-то электростанцию в пригороде Багдада. Вот там условия были уже далеко не гостиничные: ни помыться, ни поесть, ни поспать как следует. Если бы американцы начали бомбить, нас, возможно, уже не было бы в живых. Впрочем, я бы не удивился, если бы мы погибли не от американских бомб, а от иракских пуль — все равно потом бы объявили, что всех нас убило во время бомбежки. Там, на станции, с одним пожилым американцем случился сердечный приступ. Его увезли, куда — неизвестно.

Через неделю нас вернули в отель. В другой, разумеется. Названия я не знаю. Это случилось позавчера. В нашей группе было семь человек. Поселили на третьем этаже. До этого нас размещали не ниже шестого — седьмого, а здесь, видно, допустили промах. Или нам, наконец, вздумал помочь сам Аллах, — немец усмехнулся. — Мы решили, что это шанс: кто-то из нас должен попытаться бежать, добраться до какого-нибудь посольства — иначе будет поздно: начнутся бомбардировки. Выбор пал на меня как на самого молодого.

Мы знали, что номера прослушиваются, поэтому набрасывали наш план на листках бумаги, которые потом рвали на мелкие кусочки и спускали в туалете. Было решено, что вечером, как стемнеет, я спущусь из окна по связанным простыням — знаете, прямо как в голливудском боевике — и попытаюсь найти любое посольство, любое западное посольство. Внешней охраны не было, только у входа на этаж и у лифта. Единственная проблема заключалась в том, что никто понятия не имел, куда мне потом идти: ни один из нас не знал этого района Багдада. Но понадеялись на удачу: фортуна… она ведь должна быть на стороне правых. Все прошло как по маслу, только я приземлился не совсем удачно, видимо, растянул связки на ноге.

Я переночевал на какой-то стройке, а утром, стараясь избегать центральных улиц, отправился на поиски посольства. Расспрашивать местных боялся: сами понимаете, почему. Если бы не вы…

Перестроившись в ряду машин, она повернула на Арасат-Альхиндия. Метрах в пятидесяти от начала улицы они увидели двухэтажный особняк с трехцветным черно-желто-красным флагом и несколько загораживающих проезд бетонных кубов, возле которых стояли два вооруженных «Калашниковыми» солдата.

Разворачиваться было поздно: солдаты уже заметили машину и один из них, сказав что-то своему товарищу, направился в их сторону.

— Черт… — немец побледнел и бросил беспомощный взгляд на женщину.

Если она какое-то мгновение и пребывала в нерешительности, то теперь этот растерянный, умоляющий взгляд придал ей силы.

— Сидите.

Она вышла из «опеля», хлопнув дверцей, и шагнула навстречу солдату.

— Ваши документы, мадам. И того человека тоже.

Глядя прямо в глаза солдату, она раздраженно и властно проговорила:

— Документы надо требовать, если бы мы хотели пройти на территорию вашего иракского учреждения, солдат! С какой стати должен предъявлять вам документы иностранец, который лишь возвращается в посольство своей страны?

За время работы в госпитале Лека хорошо изучила иракских солдат и знала, что большинство из них были простыми, полуграмотными, а то и вообще неграмотными парнями, призванными в основном из сельской местности и знающими свои обязанности только от сих до сих. Поэтому любая нестандартная ситуация приводила их в замешательство.

Был ли это ее уверенный, надменный тон, или прекрасный арабский язык, а может быть, багдадские номера ее «опеля» — так или иначе, солдат в нерешительности застыл на месте, не зная, что предпринять.

— Пропустите этого человека, — требовательно произнесла Лена и, не давая ему опомниться, обернулась к машине и крикнула по-английски:

— Мистер Вальтер! Идите сюда!

Немец открыл дверцу и вылез из «опеля».

— Хорошо, мадам. Пусть проходит, — пробормотал солдат и отступил в сторону.

— Я сделала все, что могла, — вполголоса сказала Лена, когда немец приблизился к ней. — Идите уверенно, не дергайтесь. Они вас не тронут. А вот чье это посольство, я не знаю, — добавила она с виноватой улыбкой.

— Спасибо вам, — Вальтер наклонился и поцеловал ее руку. Когда он поднял голову, Лена увидела, что в глазах его стоят слезы.

Начало военных действий не было неожиданным: ему предшествовало постепенное наращивание сил международного контингента в районе Персидского залива, обмен нотами и угрозами между Ираком и США и наконец ультиматум Совета Безопасности ООН с требованием вывести из Кувейта все иракские войска к 15 января. Хусейн ответил отказом.

17 января ночную тишину разорвал вой сирен и грохот взрывов: началась третья в жизни Лены война. Сотни самолетов антииракской коалиции поднялись в воздух и нанесли мощный удар по ядерным и химическим комплексам Ирака, по его военным базам и аэродромам.

Всю ночь Лена и Ахмед провели в своем убежище, содрогавшемся от взрывов бомб и ракет. Утром следующего дня Саддам Хусейн выступил с напыщенным заявлением о том, что «начинается мать всех битв». Поскольку из пропагандистской трескотни местного радио и телевидения было почти невозможно извлечь правдивой информации, Лена и Ахмед, укрывшись в своем бомбоубежище, слушали Би-Би-Си и «Голос Америки». У Ахмеда не было сомнения, что американская операция окончится очень быстро.

— Скоро начнутся действия сухопутных войск. Тогда ему конец, — прокомментировал очередную сводку «Голоса Америки» Ахмед.

Лена поняла, кого он имеет в виду.

— А ты, Ахмед, — на чьей ты стороне? — спросила она.

— Я люблю Ирак, всегда любил его. Ненавидят ведь не страну, не народ — ненавидят ее правителей, тех, которые этого заслужили. Что мы доказали восьмилетней войной с Ираном, которая сделала несчастными сотни тысяч семей — и наших, и иранских? Что и кому мы доказываем своим вечным противостоянием всему остальному миру? А после нашего нападения на Кувейт даже те, кто поддерживал нас прежде, отвернулись от нас. Как я могу относиться к этому режиму?

Уже через несколько дней был полностью разрушен коммуникационный центр Багдада «Аль-Мамун», откуда велись телевизионные передачи, уничтожены до полусотни военных баз, разрушены иракские аэродромы в оккупированном Кувейте. При этом силы антииракской коалиции потеряли лишь семь самолетов, но багдадское радио сообщило об этом, как о большой победе иракских ПВО. Несколько американских летчиков было взято в плен.