Выйдя из клиники Гарди Корнера, Джон ощутил страшную усталость и душевную опустошенность.

«Неужели это так просто — взять и умереть? Какой-то идиотский клапан, которого я даже в глаза не видел. Он прячется в глубине моего тела и в любой момент может отказать. Перекроется всего лишь одна артерия в моем организме, кровь перестанет совершать свой кругооборот, а я почувствую удушье.

Так не может быть!

Не может сердце человека зависеть от такой ерунды. В это невозможно поверить. Но Гарди — человек осведомленный, он же разбирается в подобных вещах лучше меня. Скорее, я совсем в них не разбираюсь. Хотя в вопросах жизни и смерти лучше всех разбираются священники. Но и они никогда никого не спасали от гибели. Они только могут читать морали, впрочем, как и Гарди.

Видите ли, нельзя много курить, много пить, нельзя много всего делать и обязательно нельзя делать приятное.

А зачем тогда жить, если приятное запрещено? Это просто существование, а не жизнь. Действительно, в жизни важна каждая мелочь. Она может привести или к успеху, или к падению, а возможно, к смерти. Нужно быть готовым ко всему. Нельзя забывать о том, что жизнь рано или поздно кончится, и лучше надеяться на то, что она кончится завтра, чем на то, что она вообще никогда не кончится. Ведь бесконечное — это ничто, это бессмысленность».

Джон Кински вошел в автобус, уселся возле окна и стал смотреть на пылающий блеск улиц, площадей, на сутолоку пешеходов, суету машин, на сияние витрин, на манящие кафе и рестораны, на все то, что проплывало за окном.

Уличный шум был оглушителен, свет солнца ярок до умопомрачения. Под навесами кафе, за маленькими столиками, сидели люди и тоже смотрели на толпы пешеходов, на машины и автобусы, проносившиеся мимо них.

«Каждый находит себе укрытие, — думал Джон, — и следит с радостью за суетой других, надеясь, что его никогда не затянет в этот водоворот по-настоящему, что он-то сам всегда сможет вернуться в свое укрытие, найти спасение».

Автобус остановился, раскрылись двери, дома за окном застыли.

Джон Кински, как бы убегая от кого-то, заспешил по улице, свернул во двор и поднялся по лестнице на второй этаж. Он замешкался, вставляя ключ в дверь, наконец, отворил ее и вошел в мастерскую.

Он сбросил с себя пиджак — ему показалось, что в мастерской ужасно жарко, прошел из угла в угол по своему ателье. Сейчас мастерская, из которой вывезли большинство картин, постель, на которой он еще не так давно лежал со Стефани, недопитый бокал красного вина — все вызывало у него раздражение.

А мастерская почему-то казалась пустой и гулкой, напоминала собой могильный склеп. Он нервно ходил от стены к стене, иногда останавливался у окна и невидящим взглядом осматривал улицу, как бы пытаясь кого-то увидеть.

«Неужели все будет кончено в один миг, вот так: я буду ходить по мастерской из угла в угол, сердце остановится, и я, даже не успев ни о чем подумать, рухну на пол?

Или нет.

Возможно, это произойдет совсем по-другому. Возможно, в людном месте, например на вернисаже…»

Джон задумался.

«…да, на вернисаже. Он будет в черном смокинге, при бабочке, и ему мгновенно станет плохо, высокий бокал с шампанским разобьется у его ног, и кто-нибудь подхватит его под руки. Но будет поздно».

Нет, и этот вариант Джон отмел, слишком уж он был красивым и обычным.

«А возможно, это произойдет и иначе. Допустим он будет идти по улице, споткнется и больше не встанет. Конечно, его поднимут, приедет машина скорой помощи, полиция; возможно, у него в кармане будут какие-то документы, и все узнают, что художник Джон Кински умер от сердечного приступа или от чего-нибудь еще. И для всех эта новость будет путающей, и каждый задумается о своей жизни, но для него — Джона Кински — смерть новостью не будет. А вообще, пусть все идет как есть».

Джон взял бокал с недопитым вином и посмотрел сквозь него на свет: в стекле колыхнулась ярко-красная жидкость. Красный блик пробежал по лицу Джона.

Зазвонил телефон, Джон неохотно подошел к нему и поднял трубку:

— Алло?

— …

— Да, Стефани, это я. А кто же ещё может быть у меня в мастерской?

— …

— Ты мне звонила? Меня не было? Да, я встречался с владельцем галереи.

— …

— Нет, никаких неприятностей не произошло.

— …

— Почему у меня такой голос? Честно говоря, не знаю, по-моему, вполне нормальный голос.

— …

— Да нет, Стефани, я не выдумываю, все нормально. Только, мне кажется, надо ехать отдохнуть.

— …

— Где я был? Я встречался с одним приятелем. Помнишь, я тебе о нем рассказывал — Гарди Корнер?

— …

— Да-да, врач, хирург, у него клиника. Да, именно к нему я заходил.

— …

— Говорили о живописи. Он рассказывал мне о своих проблемах, я — о своих. В принципе, ни о чем.

— …

— Нет, я не обманываю, мы действительно поговорили обо всем и ни о чем. Он купил на аукционе два замечательных пейзажа и, по-видимому, ради них и пригласил меня к себе.

— …

— Да, пейзажи стоящие.

— …

— Пообедать? Нет, мне что-то не хочется.

— …

— Я тоже, дорогая, скучаю и хотел бы встретиться с тобой.

— …

— Да, согласен.

— …

— Хорошо, Стефани.

— …

— Значит, встречаемся.

Джон положил трубку.

Ещё разговаривая со Стефани, Джон понял, что ему хочется только одного — выпить виски. Он подошел к бару, открыл его, но там стояли только две бутылки сухого красного вина.

«Нет, вино это не то, что мне сейчас нужно».

Он схватил пиджак, быстро надел его и покинул мастерскую. Выйдя на улицу, мистер Кински осмотрелся — до ближайшего кафе было ярдов двести. Джон прошел это расстояние, вспотели затылок и лицо, даже ладони стали потными.

«Что-то я сильно разволновался и начинаю нервничать. Надо выпить».

Он вошел в кафе и уселся за угловой столик. Тут же подошел официант:

— Слушаю вас.

— Мне, пожалуйста, виски и кофе.

Официант удалился. За соседним столиком, буквально в одном шаге от Джона, сидел пожилой небритый мужчина, почти старик, и молодой черноволосый парень. Они разговаривали очень громко, перед ними стояло несколько пустых стаканов. Джон прислушался.

— Вы американец? — спросил парень.

— Да, — ответил старик, — я жил там сорок лет назад.

Старик был смуглым, а его борода поблескивала серебристой щетиной.

— Ну и как?

— Что, «как»? — спросил старик.

— Понравилось в Америке?

— Да, я жил в Калифорнии. Очень нравилось.

— А чего же вы уехали?

— Что вы говорите? — старик явно был немного глуховат.

— Я спрашиваю, почему вы приехали в Австралию?

— A-а. Я приехал сюда жениться. Я собирался уехать назад, но жена моя не любит путешествия. А вы откуда?

— Я из Сиднея.

— Из Сиднея… А я бывал в Чикаго, Канзас-Сити, Сент-Луисе, Лос-Анджелесе, Денвере… — старик тщательно перечислил все города.

— А долго вы прожили в Америке?

— Пятнадцать лет. Потом приехал обратно и женился. Выпьем?

— Давай, сказал парень. — А как в Америке с выпивкой?

— О-о, сколько угодно, — сказал старик, — были бы только деньги.

— Так зачем вы приехали сюда?

— Сюда? Я же говорил тебе, что я приехал, чтобы жениться.

— Но вы сказали, что уже женаты.

— Был женат. Но жена умерла, и теперь я свободен, — старик поднял дрожащей рукой свой стакан и выпил.

«У всех проблемы, — подумал Джон, — но почему-то никто не любит говорить о смерти. Никто о ней не думает. Да, доктор, ты поставил меня перед неприятным выбором, но его придется делать».

Чтобы прекратить эти свои невеселые размышления, Джон допил виски, расплатился и поднялся, почувствовав, что ему стало немного легче.


Чак подъехал на машине к углу сквера. Билли уже давно поджидал его и тут же подсел в машину. Чак, не говоря ни слова, захлопнул дверцу и выехал во второй ряд.

— Ты узнал, кто это? — наконец-то спросил Чак.

— Конечно, это было несложно, с помощью моих старых знакомых в полиции. Они сразу же нашли владельца машины с этим номером. Все обошлось в пятьдесят долларов.

— Немного, — заметил Чак. — Так кто же все-таки наш заказчик?

— Управляющий компанией «Харпер Майнинг». Некий Леонард Смайлз.

— Чем он занимался раньше?

— А вот за эту информацию, Чак, я заплатил чуть больше. Учтешь это, когда будем делить деньги.

— Хорошо-хорошо. Что ты узнал про этого Леонарда?

— Ты знаешь, он ничего примечательного из себя не представляет. Мелкие аферы на бирже, но ни одного крупного дела. Думаю, что сейчас он пошел ва-банк, и ему просто нужно убрать Стефани Харпер, которая, скорее всего, пронюхала про его делишки. Хотя это всего лишь наши догадки, и нам это не облегчает работу.

— Как знать, — ответил Чак, — всегда нужно быть как можно полнее осведомленным, особенно о заказчике.

— И ещё одна маленькая деталь, — Билли мерзко улыбнулся. — Ты сейчас узнаешь, почему они вышли на тебя. Ты когда-нибудь имел дела с Робертом Прайзом?

Чак напрягся, его голова даже вжалась в плечи. Он ничего не ответил Билли. А тот развязно похлопал его по плечу.

— Ну, конечно же, имел. Так вот одно время и Роберт Прайз, и Леонард Смайлз были компаньонами. И скорее всего, Роберт и дал Леонарду твой телефончик. Мир тесен, Чак. Готовься к самому худшему, ведь Роберт Прайз не подарок — за ним тянется след самых гнусных дел, какие только творились в Сиднее.

— Билли, я об этом как-то не подумал. Дело начинает приобретать рискованный оборот.

— А наша работа всегда такая. Чтобы заработать быстро и много денег, нужно рисковать. Если не хочешь — займись чем-нибудь другим, а мне такое — по душе.