— Что значит, не можешь? — искренне удивился Толик. — Мы же договорились. Я распланировал свой день, отказался от важной встречи. Да и столик в ресторане уже заказан!

— Я сама закажу столик в следующий раз. И, честное слово, возмещу тебе все нравственные и материальные потери. Но потом, ладно? — Алла попыталась улыбнуться ласково и миролюбиво.

— А бензин? Бензин ты мне тоже возместишь? Я ведь приехал сюда аж со Щелковского шоссе и теперь по твоей милости поеду обратно!

И она поняла, что эти несколько литров бензина она никогда ему возместить не сможет, настолько огромная эта потеря. К тому же Толик всего лишь взывал к ее обязательности. И она сказала:

— Хорошо, мы поедем. Дай мне десять минут на сборы…

Да, Шанторский был пунктуальным и обязательным. Из явных недостатков можно было выделить только, пожалуй, мелкие белые кудряшки, делавшие его, пожилого, в общем, человека, похожим на ангелочка-переростка. Но о каких, вообще, недостатках можно говорить, если следовать народной мудрости: «Жена должна быть умной, красивой, сексуальной, тактичной, домовитой, преданной, талантливой, заботливой. А муж должен просто быть»? Алле исполнилось тридцать два года, и ей хотелось замуж, хотелось любить своего будущего мужа Анатолия Игоревича Шанторского…

В холле родильного отделения рядом с телевизором стояла нарядно украшенная зеленая елочка. Если бы Алла наперед не знала, что она искусственная, то ни за что бы не догадалась. Даже пахло деревце благодаря хвойным ароматизаторам совсем как настоящее. Телевизор работал, под звуки рождественского гимна крутили мультяшки про каких-то там Санта-Клаусов, гномов и оленей. Больных в холле не наблюдалось. Алла еще до сих пор не могла привыкнуть, что здесь, в 116-й клинике, в каждой палате есть и телевизор, и холодильник. Каждая пациентка у себя в палате могла смотреть что ей хочется, о чем и свидетельствовали колокольчики рождественского гимна, переплетающиеся в коридоре с бравурно-ироничными звуками марша из «Принца Флоризеля»…

Лариса Соловьева, как всегда, вынырнула откуда-то абсолютно неожиданно. Алла даже не успела сообразить — откуда.

— Ой, подожди! — Лариса энергично замахала обеими руками, как заяц лапами. — Сейчас я тебе платье принесу, оно у меня в шкафу, в пакете.

— Не торопись, — осадила ее Алла. — Все равно у меня сейчас профилактическая беседа с вашими беременными. Пока еще все палаты обойду! Новых-то никого нет?

— Есть. — Соловьева кивнула с таким видом, что сразу стало ясно: она намерена сообщить что-то важное. Опустив руки в карманы халата, зацокала каблучками, направляясь к посту. Говорить она начала, только подойдя вплотную и убедившись, что их никто не слышит.

— Ты знаешь, — она интимно понизила голос, — вчера в седьмую палату легла женщина с двадцатью четырьмя неделями. Красавица, прямо фотомодель! Вроде бы замужем, но мужа я пока не видела. Собирается искусственно прерываться. А ребенок абсолютно нормальный, хороший, девочка. Ей вчера сделали ультразвук… У нее почечная недостаточность, разумеется. Но не до такой степени, чтобы прямо сейчас в гроб ложиться. Могли бы мы эту даму дотянуть до родов! В общем, предоставили решать ей самой, а она, по-моему, просто труса отпраздновала… Тебе, конечно, у нее в палате делать нечего со своим ликбезом, но ты все-таки зайди, а? Без карты, без всего, будто случайно! Поговоришь — может, она и передумает. А то очень уж жалко и ребенка, и ее. Такая красивая!

— Зайду, — Алла пожала плечами. — Почему бы не зайти? Но только я не уверена, что это кому-то нужно. Такие вот «фотомодели» обычно от детей и отказываются. А зачем они им? У них личная жизнь, Парижи, Канары! От кормления фигура, не дай Бог, испортится! Так что вышвырнет она меня вместе с моим ликбезом из палаты и еще мужу «новорусскому» пожалуется…

Ей почему-то вдруг вспомнилась та девочка Оксана, что сидела вместе с Андреем в ресторане. Девочка была виновата только в одном — ее полюбил и на ней собирался жениться Андрей. Но Алла тогда, с первого взгляда, возненавидела ее со всей страстью, на которую была способна. Она прекрасно понимала, что ненависть эта глупая и бессмысленная, но ничего не могла с собой поделать. И сейчас ей было приятно представлять на месте безвестной «новорусской» беременной из седьмой палаты эту Оксану. Приятно примеривать на нее поступок, далеко не безупречный с точки зрения морали, и думать о том, что когда-нибудь она обязательно сделает что-нибудь в таком же духе. И тогда Андрей поймет, с опозданием, но поймет…

— Так ты зайдешь? — Лариса поправила возле уха кокетливый каштановый завиток.

— Зайду, — вздохнула Алла. — Куда я денусь?

После обхода гинекологов женщины еще не вставали с кроватей и лежали, кто с книжкой в руках, кто с пультом от телевизора. Дольше всего ей пришлось задержаться в пятой палате, где обосновалась девятнадцатилетняя жена президента какого-то коммерческого банка с «индийской» родинкой между бровей и двойней в животе. Ей хотелось знать абсолютно все: и как кормить двух малышей сразу, и как укладывать их спать, и как купать. Она спрашивала одно и то же во время каждого осмотра, но каждый раз ее вопросы обрастали все новыми и новыми подробностями. Сегодня Алла успокаивала ее, объясняя, что вовсе не обязательно, чтобы один младенец был «совой», а другой «жаворонком». Впереди Аллу ожидали беседы еще с пятью пациентками, в том числе и с красавицей «фотомоделью» из седьмой палаты…

Едва она открыла дверь, то сразу поняла, что здесь лежит женщина, которую кто-то очень и очень любит. Комната была завалена цветами. Не настолько много, чтобы это могло показаться безвкусным, но вполне достаточно для того, чтобы она находила их взглядом и лежа в постели, и сидя у зеркала, и отправляясь в душ. Розы, свежие и еще, кажется, хранящие на лепестках дрожащие капли росы, стояли в классических белых вазах, оттеняющих их щедрую красоту. Женщина, видимо, находилась в ванной, оттуда доносился шум воды. Алла деликатно покашляла, но, поняв, что это бесполезно, присела на стул рядом с кроватью. Стул оказался как раз напротив зеркала. Она взглянула на свое отражение, машинально поправила прическу и на секунду замерла с ладонью, прижатой к волосам. Лицо ее, все еще довольно привлекательное, сегодня казалось каким-то неживым, словно маска Арлекина. То ли радость с годами перестала его красить, то ли повод для этой самой радости был слишком вымученным и ничтожным. А сейчас в эту комнату должна была войти женщина не просто красивая, а очень красивая, которая, возможно, посмотрит на нее с сожалением.

Шум воды, доносившийся из ванны, прекратился. Послышалось шлепанье босых ног. Белая дверь, ведущая в ванную, отворилась, и Алла на мгновение почувствовала разочарование. Так бывает, когда посреди хорошего, захватывающего детектива сыщик с преступником «вдруг» встречаются в каком-нибудь случайном месте, вроде вагона поезда или уличного кафе. И происходит это не потому, что сыщик злоумышленника выследил, а потому, что он ни с того ни с сего ехал в ту же сторону или в это же время захотел покушать в том же заведении. На пороге ванной стояла та самая Оксана, с мокрыми, слипшимися длинными прядями волос, умытым свежим лицом и остро выпирающим животом. На ней был накинут нежно-розовый махровый халат, пушистые тапочки, на пальце массивное кольцо с крупным бриллиантом. Похоже, в первый момент Оксана ее не узнала, потом сощурилась, как бы что-то вспоминая, и неуверенно улыбнулась. Алла почувствовала, как сердце забилось быстро и суматошно. Выглядела Оксана месяцев на шесть с хвостиком, но даже если у нее точно двадцать четыре недели, все равно, это скорее всего ребенок Андрея. Точно, Андрея! Ведь виделись они в общем-то совсем недавно, и тогда он представил ее, как свою будущую жену.

— Здравствуйте, — осторожно сказала Оксана, опускаясь на кровать, застеленную шелковым, цвета спелого персика покрывалом. — Мне раздеться?

Слава Богу, она, похоже, не собиралась выходить из рамок официального общения.

— Здравствуйте, — ответила Алла, сосредоточенно копаясь в папке. — Раздеваться не нужно. Я — педиатр. И я хотела бы…

Она собиралась провести плановую беседу, посвященную уходу за новорожденным, ответить на вопросы, объяснить, какие консультации здесь оказывают. И вдруг, в одно мгновение, осознала, что все это не имеет смысла. Оксана сидела перед ней мокрая после душа, неуклюжая, но все равно невообразимо красивая. И самое главное, она все-все понимала.

— Оксана, — Алла захлопнула папку и отложила ее на тумбочку, — понимаете… В общем, у меня и карты вашей нет, но мне обрисовали вашу ситуацию, и я хотела бы…

— Не надо, — прервала ее Оксана. — Все уже решено, и разубеждать меня бесполезно. Во-первых, я имею право делать все для сохранения своей жизни, во-вторых, все показания за искусственные роды, в-третьих, я вам за это плачу. Не лично вам, конечно, потому что вы — педиатр, со мной для вас работы нет. Но в любом случае давайте не будем тратить время друг друга!

— Вы платите и мне тоже. В любом случае мне придется засвидетельствовать гибель плода. А кроме всего прочего, — Алла прокашлялась, — я должна предупредить вас, что ребенок может остаться жив. У вас девочка, причем, видимо, довольно крупная, а девочки вообще более жизнеспособны, чем мальчики. Так что вы, как мать, должны решить, подключать ли вашего малыша к дыхательному аппарату, если вдруг все сложится благополучно.

— Спасибо, но меня уже обо всем предупредили, — Оксана подтянула к себе подушку и подложила ее под спину. — Я беседовала с заведующей клиникой, и все формальности уже улажены. Нам, в самом деле, не о чем с вами разговаривать. Я не хочу, чтобы моего ребенка сначала держали под стеклянным колпаком с проводками в носу, а потом всю жизнь таскали по психиатрам. Пусть уж его вообще не будет, чем будет урод.

— Ну тогда прощайте. Извините, что начала этот разговор. — Алла поднялась со стула, подхватив папку. — Всего доброго…