– Но только не полномасштабная война, – ухмыльнулся Доминик, нажимая наконец на кнопку звонка.

Дверь распахнулась, и на улицу выплеснулся поток тепла и света, а также звуки оживленного разговора.

– Блейки, старина! – радостно воскликнул стоявший у порога мужчина в синей рубашке с галстуком. – Как я рад тебя видеть! – Он энергично потряс Доминику руку, а затем перевел взгляд на Розамунду. – А это кто, позволь полюбопытствовать?

– Джонатон Сомс, – официальным тоном произнес Доминик, – разреши представить тебе мисс Розамунду Бейли.

– Очень рад наконец-то с вами познакомиться, – улыбнулся Джонатон.

Тот факт, что они говорили о ней раньше, привел Розамунду в состояние ликующего возбуждения. Она пыталась не придавать слишком большого значения тому обстоятельству, что Доминик рассказывал о ней своим друзьям, но испытывала душевный трепет. С того первого их вечера в пабе в Примроуз-Хилл они виделись всего несколько раз, хотя по телефону общались практически каждый день.

Их послеобеденные прогулки-экскурсии по городу под предводительством Розамунды были просто волшебными. Однажды, после обнаружения мемориальной доски Джона Лоуги Байрда[23], им расхотелось продолжать разыскивать голубые таблички с интересными названиями улиц, а вместо этого почти шесть часов они вели обстоятельный разговор об их взглядах на любовь и жизнь.

В какой-то момент, когда Доминик взял ее за руку, переходя улицу, она резко высвободилась, чтобы почесать ногу, – и не из-за нестерпимого зуда, а потому, что боялась, что он отпустит ее первым. Она неоднократно вспоминала тот момент и подозревала, что именно это стало поворотным пунктом в их еще не сформировавшихся отношениях. Если бы она тогда не вырвала руку, вечер, как она смела надеяться, мог бы закончиться поцелуем в каком-нибудь темном и душном уголке Лондона. Однако вместо этого у них начался период удобной и несколько воинственной дружбы, что позволило Роз представить, каково это – иметь очень умного и уверенного в себе брата. Она пыталась не обращать внимания на головокружение, которое испытывала всякий раз, когда в доме в Примроуз-Хилл звонил телефон, или на то, как у нее екало сердце, когда он улыбался ей. Но она вполне трезво оценивала ситуацию и понимала, что они с Домиником Блейком играют в разных лигах и что, даже если когда-нибудь после выпивки у них произойдет что-то романтическое, это будет лишь порыв, приятное разнообразие, не стоящего того, чтобы потом убиваться. А Доминик увлечется более экзотической и красивой женщиной. Нет, пусть уж лучше будет так, как есть. Лучше им оставаться друзьями.

– Тут ни на ком нет платьев для коктейлей, – шепнула она ему в холле, заглянув в гостиную.

– За исключением меня: оно у меня под костюмом, – рассеянно произнес Доминик, беря у официанта бокал шампанского.

– Мне не до шуток. Я чувствую себя одетой не к месту, – прошипела она, жалея, что не надела что-нибудь попроще, чем платье Сэм от Харди Эмис.

Его внимание снова полностью переключилось на нее.

– Ты выглядишь великолепно.

Приобняв Роз за талию, он ввел ее в просторную и стильную гостиную, где находилось человек десять. Они пили вино и громко разговаривали. На проигрывателе, стоявшем в углу, крутилась пластинка с какой-то современной джазовой композицией, а между гостями сновал официант с бутылкой «Поля Роже»[24], завернутой в белоснежную салфетку, и подливал всем в бокалы.

– Прошу внимания! – крикнул Джонатон, перекрывая голоса. – Ну, Дома вы все знаете, с ним все понятно, а это Розамунда. Прошу любить и жаловать.

– Мне нравятся эти картины, – сказала Розамунда, указывая на броские графические рисунки на стене.

– Рой Лихтенштейн, – не вдаваясь в объяснения, сказал Джонатон. – Большинство людей это ненавидит. Моя мать грозится отправить его на свалку каждый раз, когда он попадается ей на глаза. А мне очень нравится нью-йоркский поп-арт. Время покажет, права ли моя мать, или же я сделал выгодную инвестицию на будущее.

К ним подошла сексапильная брюнетка в узкой юбке и джемпере, обтягивающем все изгибы ее фигуры. Рядом с ней Роз чувствовала себя безвкусным кричащим рождественским украшением.

– Так вы и есть та самая Розамунда? – спросила брюнетка слегка осипшим голосом, который очень подходил к ее внешности. – Какое чудное имя! Где ты ее нашел, Доминик?

– На улице, выкрикивающей обличительные лозунги, – с улыбкой ответил он. – Розамунда, это Клара Барретт, моя старинная приятельница со времен… Где мы с тобой познакомились, Клар?

– Разумеется, на дне рождения Банти Виллоуби, когда ему исполнился двадцать один год. Ты, конечно, тоже не можешь забыть ту ночь?

Джонатон увел Доминика, чтобы похвастаться недавно приобретенными произведениями искусства, а Клара продолжила расспрашивать Роз.

– Итак, как давно вы встречаетесь с Домиником?

– Он мне просто друг. Я работаю в «Капитале».

– Ого! Умненькая девочка.

Роз заставила себя улыбнуться.

– Теперь я что-то припоминаю, – продолжала тем временем Клара. – Так это вы пишете все эти дискуссионные заумные статьи?

– Меня взяли для того, чтобы я представляла в журнале альтернативную точку зрения, так что да, это пишу я. Доминику нравится называть меня своим главным оппонентом.

– Доминик умеет сделать так, чтобы человек почувствовал себя особенным, – многозначительно произнесла Клара.

– А какова ваша позиция относительно ядерного вооружения? – спросила Роз, лихорадочно пытавшаяся сообразить, что бы такое умное сказать.

– Ядерного вооружения? – Клара хихикнула.

– Соединенные Штаты размещают на территории Британии свои ракеты «Поларис». Вы, должно быть, читали об этом?

– Ох, дорогая, я стараюсь поменьше размышлять о таких вещах, – ответила Клара, беспечно взмахнув рукой, в которой держала бокал. – Я хочу сказать, что, если русские сбросят бомбу на мой дом, я ведь все равно узнаю об этом, только когда будет слишком поздно, верно? Так стоит ли переживать понапрасну?

Роз смотрела на нее и не верила, что человек может настолько легкомысленно относиться к столь важным вещам. Она уже хотела рассказать ей про сидячую забастовку, которую на этой неделе устраивает «Комитет ста»[25] на площади перед зданием парламента, но тут Джонатон захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание.

– Прошу следовать за мной в столовую, – сказал он. – Хочу успокоить присутствующих: ни одно из угощений я не готовил.

Столовая представляла собой уменьшенную копию гостиной, однако стол, где на белоснежной скатерти сверкало столовое серебро, был достаточно большим, чтобы за ним могла разместиться дюжина гостей.

– Мальчик – девочка, мальчик – девочка, – приговаривал Джонатон, пока все рассаживались. – Это правило вам хорошо известно.

– Я не знал, что ты настолько строг в этом вопросе, – под общий хохот саркастическим тоном заметил краснощекий мужчина по имени Невилл.

В итоге Доминик втиснулся между Кларой и Михаэлой, похожей на мышку девушкой Джонатона, тогда как Розамунда оказалась на другом конце стола между хозяином и его разбирающимся в живописи другом Зандером, который, похоже, старался произвести на каждого впечатление своими познаниями в области абстрактного импрессионизма.

Джонатон, несмотря на свое очевидное богатство, явно был человеком более приземленным. Он рассказал Роз, что с Домиником познакомился в Кембридже, и с тех пор они остаются друзьями. Раз в году, в День рождественских подарков[26], они вместе отправляются пострелять фазанов, каждые две недели ездят на велосипедные прогулки, а в настоящее время занимаются тем, что объезжают все пабы в Англии, в названия которых входит слово «крикет». Он также поведал ей, что Доминик не только самый общительный из всех, кого он знает, но также и самый одинокий. Что он обожает путешествовать один. Что после смерти отца он очень горевал, уехал в охотничий домик в лесу, принадлежащий семье Сомсов, и вернулся в Лондон только через месяц.

Нарисованный им образ был очень сложным и противоречивым, и это делало Доминика еще более притягательным для Роз.

– Слушай, Дом, говорят, что ты собираешься в очередное потрясающее путешествие, – сказал Зандер, когда подали кофе.

– Куда же ты отправляешься на этот раз? – с улыбкой спросил Джонатон. – Борнео? Огненная Земля?

Доминик усмехнулся:

– Джонни, я ведь знаю наверняка, что ты понятия не имеешь, где находится и то и другое.

– Ну, мне-то знать это как раз необязательно, – сказал Джонатон. – Главное, чтобы ты не заблудился.

– Что ж, справедливо, – улыбнулся Доминик. – Собственно говоря, я еду туда же, на Амазонку.

– Это захватывающе! – с придыханием произнесла Михаэла. – Но ведь это ужасно опасно, верно?

– Только если я позабуду дома свое ружье.

Девушка тихонько охнула, а Розамунда бросила на него быстрый взгляд.

– А какую задачу ты ставишь себе на этот раз, Дом? – спросил Невилл. – Я имею в виду, зачем ты едешь бог знает куда? Во-первых, по-моему, это жутко неудобно – добираться туда на разных хлипких самолетиках и на ослах, не говоря уже о всяких змеях и скорпионах, норовящих залезть тебе в сапог.

– Видишь ли, мне просто хочется узнать, что там находится.

– А я думаю, что ты окончательно сошел с ума, – сказал Джонатон. – Меня бы туда не заманило все золото Шангри-Ла[27].

– Думаю, ты имел в виду Эльдорадо. Впрочем, ты так говоришь только потому, что у тебя самого уже есть «пещера Аладдина» где-то в хранилищах банка «Куттс».

– Ты просто завидуешь отваге Дома, – промурлыкала Клара.

– Я знаю, что со стороны это выглядит безумием, – сказал Доминик. – Но на земле существуют еще громадные территории, которые так и не были нанесены на карты – на точные карты, я имею в виду. Даже на таком освоенном людьми континенте, как Америка, есть сотни миль пустынь, куда еще не ступала нога человека. А джунгли Амазонки настолько непроходимые, что туда почти невозможно проникнуть, не говоря уже о том, чтобы узнать, что в них скрывается.