* * *

Алексей посоветовал им поужинать в кафе «Музыка», и после долгих поисков они наконец нашли его в хитросплетении переулков у реки. Очевидно, персонал был предупрежден об их приходе, потому что Эбби и Эллиота встретили радушно и сразу провели через весь зал на террасу в задней части кафе, откуда открывался красивый вид на темные, тускло поблескивающие воды Невы. Эбби была заворожена этой картиной. Огни витиевато украшенных зданий на другом берегу мерцали в темноте, как будто в глубине домов горели крошечные костры.

– Не могу поверить, что мы пошли в кафе по рекомендации сотрудника КГБ, – улыбнулась она после того, как официант поставил перед ней бокал русского вина.

– Но ведь приятно оказаться в стороне от накатанных туристических маршрутов, независимо от того, как мы сюда попали, – сказал Эллиот, выдерживая ее взгляд.

Эбби отвела глаза в сторону; эта романтическая обстановка волновала ее. Она подумала, что Алексей мог специально выбрать это место для них. Ей не хотелось сейчас размышлять над тем, посчитал ли он, что их отношения с Эллиотом выходят за рамки чисто деловых.

– А что такое ГРУ? – Она не сомневалась, что Эллиот это знает.

– КГБ выполнял задания советского правительства. ГРУ, Главное разведывательное управление, было военной разведкой. По сути, эти организации были конкурентами. Функции КГБ теперь исполняет СВР, Служба внешней разведки. А вот ГРУ по-прежнему существует.

– Вы что, вообще все знаете? – лукаво спросила она, оторвав взгляд от меню. Она неожиданно поймала себя на том, что уже флиртует с ним.

– Нет, – улыбнулся он и залпом допил свое вино. – Вот о вас я знаю мало.

Она положила меню на стол перед собой.

– Что бы вы хотели узнать, например?

– Что побудило вас стать архивариусом?

– Это само собой произошло, – пожав плечами, сказала она.

– Как это?

Ей было неловко вспоминать о своем прошлом; нет, ей нечего было скрывать, просто она никогда не думала, что это может быть кому-то интересно.

– Моя мама так пила, что ее едва не лишили родительских прав, а я чуть не попала в приют. Нам удалось этого избежать, но я сама себя воспитывала. Мама не работала. У нас не было ни денег, ни какой-либо поддержки. По выходным я подрабатывала в одном из отелей в Портри – владельцы ценили мою старательность и честность. Перед тем как осесть на острове Скай, они были заядлыми путешественниками. В отеле было полно книг и фотографий тех мест, где они побывали. В Венецию они ездили, чтобы посмотреть Дворец дожей, во Флоренцию – чтобы посетить галерею Уффици, в Канаду – ради искусства местных индейцев. Все это меня очень интересовало, и они посоветовали мне поступить на факультет истории искусств. Учась там, я стала подумывать о карьере, связанной с художественными галереями и музеями. В результате я попала на стажировку в Музей Виктории и Альберта. С того все и началось.

Произнеся это, Эбби вдруг задумалась, была ли она достаточно инициативной, определяя свою жизнь. Принимала ли она сама решения или пускала все на самотек, не была ли чересчур подвержена влиянию окружающих?

Эти размышления прервал официант, явившийся принять заказ. Эллиот доверху наполнил ее бокал вином. Верхний свет стал постепенно меркнуть, и официант зажег свечу, стоявшую на их столике. Терраса вдруг превратилась в волшебный уголок, и, подняв глаза, Эбби была застигнута врасплох: Эллиот был невероятно красив при этом мягком, призрачном освещении.

– Вы верите всему, что нам сказал Алексей? – спросила она и вдруг подумала, что кафе это может быть напичкано «жучками» для прослушки.

– А зачем, скажите, ему сочинять такую изощренную ложь?

Она не знала, что на это ответить.

– Думаю, он был прав, когда говорил, что Доминик жаждал острых ощущений, – задумчиво произнесла она.

Эллиот кивнул:

– Вероятно, это стремление и было его главной мотивацией, что бы там Алексей ни говорил насчет ненависти. Представьте себе: парню двадцать лет, он любит красивых женщин и быстрые автомобили, и когда кто-то предлагает ему стать шпионом, он готов согласиться. Или, по меньшей мере, очень серьезно над этим предложением раздумывает. Все это вполне согласуется со всем тем, что нам известно о Доминике. С его любовью к опасностям и тяге к шику.

– А мы могли бы больше не говорить об этом? – тихо спросила Эбби. – Сегодня, по крайней мере. Это навевает грусть, а мы находимся в таком прекрасном, волшебном месте.

По Неве проплыл прогулочный катер; где-то в его глубине звучала нежная мелодия.

– Знаете, если бы мы приехали сюда на несколько недель раньше, мы бы еще застали белые ночи, – сказал Эллиот, когда они покончили с основным блюдом, телятиной с картофелем. Заказав официанту десерт, он попросил счет.

– Белые ночи?

– Когда солнце садится, оно остается под горизонтом и наступают светлые сумерки. Можно не спать всю ночь и вообще ее не заметить.

Представив себе эту романтическую картину, Эбби улыбнулась.

– Мне действительно нужно больше путешествовать, – сказала она и сделала долгий глоток вина.

– Для этого нет никаких сдерживающих причин. В наши дни и в вашем-то возрасте!

– Ну, паспорт у меня с шестнадцати лет, но до этого случая я пользовалась им всего четыре раза.

Эллиот подался вперед; на его лице одновременно отразились удивление и восхищение.

– Так где же вы все-таки успели побывать, Гордон?

Она начала загибать пальцы.

– Во Франции со школьной экскурсией, потом по туристической путевке с подругами на Тенерифе, была еще в Нью-Йорке, ну и в Турции во время медового месяца.

– Ну, Канары – это практически уже Африка, Нью-Йорк – центр мира, а Турция – Азия, так что вы в большей степени космополит, чем думаете, – сказал он, улыбаясь лишь уголками губ.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нисколько. А после того, как вы вышли замуж, поездки прекратились?

– Да нет. Два раза в год мы ездим в Корнуолл, – ответила она, сразу же сообразив, что сказала «ездим», а не «ездили». – Ник серьезно увлекается серфингом, а мне там нравится цвет моря. Мы с ним всегда мечтали в один прекрасный день переехать туда и открыть там кафе и школу серфингистов. На самом деле это была несбыточная мечта, потому что успехи Ника в бизнесе были такими впечатляющими, что вопрос, бросать ли его, чтобы потакать своим маленьким слабостям, вообще не стоял. Но каждый год на четыре недели мы уезжали туда, чтобы пожить в мире наших фантазий. В этом году мы впервые туда не поехали. По понятным причинам.

Эбби вдруг умолкла, теребя в руках салфетку.

– С вами все в порядке?

– У меня из головы не выходит Доминик. Что мы скажем Розамунде?

– Мы ей пока вообще ничего не скажем.

Подняв голову, Эбби увидела, что Эллиот внимательно смотрит на нее.

– Вы уже жалеете, что перед вами предстала такая картина? Что согласились работать на меня?

– Нисколько, – тихо сказала она. – Это закалило меня.

Взгляд ее скользнул по поверхности реки, и она неторопливо пригубила вино, прежде чем снова посмотрела на Эллиота.

– В последнее время мне приходилось нелегко. Я пряталась, никуда не выходила, почти ни с кем не разговаривала, надеясь таким образом отгородиться от свалившихся на меня проблем, которые требовали решения. Я не знала, как мне поступить, и у меня не было сил предпринять что-либо и двигаться дальше.

– Уйти с головой в работу – это определенно помогает, – сказал он, потирая ножку бокала большим и указательным пальцами.

– Но эта работа – ваша работа – дает больше. Вы спросили, почему я стала архивариусом. Когда я была моложе, мне очень хотелось стать журналисткой, но всегда казалось, что я не справлюсь. Помню, в первую же неделю учебы в университете я пошла в редакцию студенческой газеты. Я тогда остановилась перед стеклянной дверью, долго стояла там, наблюдая за тем, что происходит внутри, но так и не вошла – побоялась. Честно говоря, это можно считать сценарием всей моей жизни.

Эллиот взглянул на счет и выложил на стол несколько рублевых купюр.

– Эбби, когда я говорю, что вы чертовски хорошая журналистка, мне можно верить. То, как вы повели себя с Горшковым – вы были прямолинейны, бесстрашны… То, что вам удалось покорить его своим обаянием и так его разговорить… Этого не в состоянии были бы сделать репортеры и с десятилетним стажем работы, а ведь с начала нашей беседы не прошло и десяти минут. Я гордился вами.

– Бесстрашна. Мне нравится это слово.

Она заметила складку, появившуюся между его бровями, когда он нахмурился.

– Тогда поехали в отель ко мне.

Сначала она даже не уловила смысла сказанного им.

Его глаза бросали ей вызов; сердце ее начало лихорадочно биться, и она кивнула, даже не успев сообразить, что делает.

Он встал и протянул ей руку. Она чувствовала, что щеки ее пылают от стыда и желания, когда они проходили между столиками. На улице прохладный ночной воздух охладил ее лицо, но не пригасил сладкое томление.

Не отпуская ее руку, он повернул ее к себе и поцеловал; его влажные, пахнущие вином губы прижались к ее губам и раздвинули их. Теперь он держал ее лицо в своих ладонях, ей было тяжело дышать. Они отошли к стене.

– Будем надеяться, что наш отель отсюда недалеко, – сказал он, касаясь носом мочки ее уха. – Я понятия не имею, как российское законодательство относится к непристойному поведению на улице.

У нее было время обдумать, что она делает, – минут пять они ехали в такси до своего отеля, но она не позволила себе этого. У нее было ощущение, что невидимая сила подхватила ее и она, словно сухой осенний лист, беспомощно кружится в порывах ветра.

Через вестибюль они прошли держась за руки, не говоря ни слова и даже не глядя друг на друга. Но как только за ними закрылась дверь лифта, они прильнули друг к другу и снова поцеловались, уже нежнее, но все так же нетерпеливо. Обоих пьянило предвкушение того, что должно было произойти дальше.