Тасмина Перри - Прощальный поцелуй

Она почувствовала, как к глазам подступают непрошеные слезы.

– Все это так тяжело для меня! – наконец сказала она.

– Что тяжело?

– Находиться здесь, в Париже, в этом номере. Наедине с тобой. Я понимаю, что должно произойти. Знаю, что это означает следующий шаг, и я боюсь этого.

– Но это не означает, что нужно бояться, – сказал он, поглаживая ее руку.

Она набрала побольше воздуха в легкие и наконец решилась произнести то, что мучило ее с момента их первого поцелуя.

– Дом, я думаю, что ты меня уже достаточно хорошо знаешь. Ты знаешь, что, если я переживаю из-за чего-то, я переживаю по-настоящему, всем сердцем и всей душой. Раньше это касалось политики, общего дела. Да и сейчас касается. Но теперь я переживаю и за тебя тоже. И переживаю очень сильно, как ни за кого другого, и я боюсь, что мне будет больно. Что однажды ты уйдешь вот так, за пачкой сигарет, и вдруг поймешь, что попусту теряешь время со взбалмошной крикливой девчонкой с вьющимися волосами, от которой одни проблемы и неприятности.

– Никакая ты не крикливая девчонка, – тихо сказал он.

– А кто же я тогда?

– Ты прекрасная, замечательная женщина, в которую я влюбился.

Эти произнесенные с чувством слова ошеломили ее и лишили дара речи.

Его рука скользнула по ее плечу, стаскивая с него ситцевый халатик и обнажая бледную кожу. Затем он наклонился и поцеловал ее в плечо, и она вздрогнула от этого прикосновения.

Она медленно поднялась и встала между его коленей, понимая, что сейчас последняя черта будет перейдена, но больше не переживая из-за этого.

Пространство между ними было наэлектризовано до предела. Доминик поднял на нее глаза, словно спрашивая разрешения, а затем осторожно развязал пояс ее халата. Полы его распахнулись, открыв обнаженное тело.

Он притянул ее к себе и поцеловал в живот, а она положила руки ему на затылок и прижала его голову к животу.

Когда они оторвались друг от друга, она выскользнула из халатика, и он с шелестом упал на пол.

Доминик встал, и она расстегнула его ремень и пуговицы на рубашке, потом принялась гладить пальцами пушистые волосы на его груди.

Раздевшись полностью, он снова поцеловал ее, на этот раз в губы, запустив пальцы в ее волосы.

Они упали на кровать, и он лег на нее. От такой близости у нее перехватило дыхание, а нервы от обжигающего прикосновения кожи к коже, казалось, вот-вот расплавятся. Она закрыла глаза, стараясь прочувствовать все его тело: жесткость лобковых волос, грубость щетины на подбородке, мягкость губ, ласкавших ее грудь. Не открывая глаз и затаив дыхание, она ждала, что эти губы будут делать дальше.

Язык его коснулся ее соска, и она почувствовала, как тот затвердел у него во рту.

В исступлении она запрокинула голову, желая, чтобы еще больше обострились все чувства, чтобы испытать еще большее наслаждение, ощутить себя распущенной и желанной.

Она всегда полагала, что Доминик искусный любовник, но он превзошел ее ожидания. Он интуитивно находил ее чувствительные точки, без всяких подсказок с ее стороны.

Он прокладывал дорожку из легких поцелуев вниз по ее животу. Она понимала, куда эта дорожка ведет, это возбуждало ее и приводило в ужас. Она никогда раньше ни с кем не была настолько близка, но когда его руки раздвинули ее бедра и он поцеловал ее прямо туда, в самое потаенное место, а потом его язык вошел внутрь нее, она застонала от невероятного удовольствия.

От его нежных прикосновений импульсы удовольствия распространялись по всему ее телу. Она мучительно не хотела, чтобы это прекращалось хоть на миг, и, когда он отстранился, чтобы надеть презерватив, ей показалось, что она сходит с ума.

Желая, чтобы он побыстрее продолжил, она еще шире развела колени, и он вошел в нее. Вначале ее тело сопротивлялось ему; в какой-то момент ее пронзила боль, напомнившая ей, что она давно не знала таких прикосновений. Но немного расслабившись и чувствуя, как он все глубже и глубже проникает в нее, она крепко обвила его руками и ногами и ощутила, что они с ним единое целое.

Они двигались и дышали в одном ритме, пока она не почувствовала, как где-то в самой глубине ее нарастает давление, как обнажается каждый нерв. Казалось, что она взбирается все выше и выше, дыхание становилось все более учащенным и прерывистым; вся страсть, все эмоции, которые она испытывала, вдруг сплавились в единый неистовый сгусток, который со сладостной болью выплеснулся, накрыв ее всю, словно приливной волной.

На его лице отразилось испытанное им наслаждение; он упал на нее, обмяк и облегченно застонал.

Сердце ее бешено колотилось. Но когда он благодарно сжал ее руку, все мысли о его неожиданном исчезновении, обо всех их различиях и о ее неадекватной реакции вдруг растаяли без следа.

– Думаю, в «Кипарисах» тебе понравится, – сказал Доминик, указывая на уходящую влево, между двух каменных столбов ворот, длинную подъездную дорогу, обсаженную с обеих сторон кипарисами.

– Ты полагаешь, что мне здесь понравится больше, чем в Монте-Карло? – отозвалась Роз, вспоминая, как сиял под ярким солнцем Лазурный берег и тихонько постукивали о пирс пришвартованные яхты.

– Да, больше, чем в Монте-Карло, – усмехнулся Доминик, взглянув на нее.

– Даже больше, чем в том семейном пансионе под Лионом с самыми потрясающими круассанами в мире и внутренним двориком, где так неподражаемо пахло лавандой?

– Даже больше, чем там, – сказал Доминик и надавил на педаль газа.

Автомобиль набрал скорость, и ветер стал трепать ей волосы.

– Хочу здесь жить, – заявила Роз, которой казалось, что солнце и запахи Лазурного берега неминуемо должны сделать жизнь здесь сладкой и беззаботной.

– Мы даже еще не доехали.

– Я говорю не про «Кипарисы». – Она с чувством вздохнула. – Я имею в виду юг Франции.

– И это заявляет социалистка…

Она заерзала на сиденье и повернулась к нему лицом.

– Я не говорю, что хочу особняк. Я бы с радостью поселилась в одном из таких небольших коттеджей, которые мы видели на повороте к Антибу. Все, что нужно, – это кровать, стол, ваза для персиков и окно с видом на Средиземное море. И с политикой это не имеет ничего общего. Речь идет о наслаждении природой.

– Надеюсь, кровать ты имела в виду двуспальную, – улыбнулся Доминик и, отпустив рукоятку переключения передач, положил ладонь на ее обтянутое чулком колено.

– Ух ты! – воскликнула она, когда перед ними появились первые строения «Кипарисов».

– Мне не нужен особняк… – передразнил он Роз, убирая руку с ее ноги.

– Нет, ты только посмотри на это! – сказала она и открыла рот от восхищения. – И сколько семей тут проживает?

– Только Харборды. У них даже детей нет.

– А они, случайно, не хотели бы меня удочерить? – спросила она, восторженно разглядывая приземистое здание в древнеримском стиле, побеленные стены которого проглядывали сквозь заросли дикого жасмина.

Они остановились перед входом, вышли из автомобиля и постучали в дверь. Открыла им экономка. Доминик достал их вещи из багажника и оставил их в прихожей.

Затем их провели через весь дом к короткой каменной лестнице, которая вела к бассейну, по форме напоминавшему фасолину и тянувшемуся на всю ширину сада с декоративными растениями.

Перед бассейном стояла женщина в купальном костюме и шляпе с широкими полями, защищавшей ее от солнца; Роз заметила в руках у нее хрустальный кувшин.

– Выпьете? – обратилась она к ним. – Я как раз собиралась сделать мартини. Или дайкири[51] – еще не решила.

– Что скажешь? – Дом вопросительно посмотрел на Розамунду.

– О, в такую погоду хотелось бы чего-нибудь фруктового, – со смехом сказала она.

Доминик познакомил их. Вблизи леди Виктория Харборд, его старинная знакомая, имя которой он частенько упоминал в разговоре, была такой же пленительной, какой он ее и описывал.

– Роз, дорогая, просто поразительно, что мы с вами познакомились только сейчас, – сказала она, отставляя в сторону серебряный шейкер для коктейлей.

– Ты совсем перестала приезжать в нашу чертову страну, – саркастическим тоном заметил Доминик, снимая кожаные водительские перчатки и засовывая их в карман своего холщового кремового пиджака.

Виктория пожала плечами, и легкая шифоновая туника соскользнула с одного загорелого плеча.

– Просто когда солнце начинает пригревать, я хочу находиться на пляже.

– Вас можно понять. Вид отсюда просто волшебный, – улыбнулась Роз, вглядываясь в переливающуюся синеву моря.

– Домми, не помню, говорила ли я тебе, что мы купили дом в Хэмптонсе? Туда чертовски далеко добираться, но Тони говорит, что это новый Ньюпорт. Рассветы на берегу океана просто невероятные, да и до Манхэттена рукой подать.

Затем она переключила свое внимание на Роз. Когда на вас смотрит Виктория Харборд, складывается впечатление, что для нее больше никого не существует.

– Итак, Роз, расскажите мне о Монако, – начала она, наливая им по дайкири.

– Думаю, тебе самой нужно съездить туда, – сказал Доминик, угощаясь миндалем из блюдца, стоящего на сервировочном столике на колесиках, уставленном напитками.

Виктория пожала плечами:

– Тони уехал на встречу с какими-то своими невыносимо скучными техасскими друзьями. Я осталась здесь, чтобы как следует позагорать. Честно говоря, мне представляется ужасным сидеть там полдня и смотреть, как по Монте-Карло на бешеной скорости с ревом гоняют эти консервные банки.

Она пригубила свой коктейль.

– Дорогая, ну так расскажите мне, видели ли вы Грейс Келли?

– Нет, как это ни печально, – покачала головой Роз.

– Она творит для этого княжества настоящие чудеса. Принцессе Маргарет нужно было выходить замуж за Кэри Гранта. Возможно, тогда это была бы прежняя Империя.

– В общем, нам понравилось, – сказал Дом, снимая пиджак и бросая его на шезлонг.