— И что? Выкладывай до конца.

— Я не могу заплатить за дом полмиллиона, у меня таких денег нет. — Его лицо исказилось от гнева, таким она его еще никогда не видела. И не сразу поняла, что гнев его обращен на самого себя. — Я столько не зарабатываю. Вдобавок я стал хуже ориентироваться, потерял чутье, часто вкладываю деньги не туда, куда надо. Иногда мне кажется, что это тоже из-за нее. — Мэрион не прерывала его, и он продолжал перечислять свои невзгоды, описывать все подробности своей ужасной семейной жизни. — По крайней мере, я убедил ее пойти к психоаналитику. — По выражению его лица можно было догадаться, что и эта мера ни к чему не привела.

Она покачала головой.

— Бедняга! Ну скажи на милость, что ты так упорствуешь? Чего добиваешься? Ты ведь уже все это проходил со мной'.

— Я больше ничего не мог придумать.

— И что сказал психоаналитик?

— Сказала. К врачу-мужчине Синтия обращаться не захотела. Мы нашли женщину. Она сказала, что Синтия отождествляет себя с Сарой и Бет и на самом деле хочет стать ими.

— Стать как они?

— Да, стать свободной и ничем не связанной, как шестнадцатилетняя девушка, но богатой, как жена миллионера. Она доведет меня до банкротства.

— Л ты не можешь ее остановить?

— Я пытался. Я закрыл все ее счета в магазинах, но она ухитряется открывать новые. Она знает, что у меня есть еще жалованье и кое-какие вложения.

— Так разведись и избавься от нее!

— Вряд ли получится.

— Почему же? У вас ведь брачный контракт, так что тебе не придется платить алименты.

— Нет, все не так просто. Если она захочет развестись сама, она не сможет подать в суд на алименты. Но если развестись захочу я, она будет бороться до последнего.

— А-а.

— Или мне надо откупиться. Но как раз этого я не хочу. Во всяком случае, мне надо заново вложить то немногое, что у меня осталось, чтобы возместить убытки за этот год.

Перед ними положили два меню. Предлагался выбор из шести овощных салатов, каждый из которых подавался в отдельной салатнице с приправой из трав или йогурта. У Клэя был такой вид, словно его вот-вот стошнит.

— Увы, здесь не делают бифштексов по-веллингтонски.

Он закрыл меню и швырнул его на соседний столик.

— Мне не хочется есть.

— Хороший знак! Может, Синтия заставит тебя похудеть.

Он сердито посмотрел на нее и, казалось, готов был встать и уйти.

Она опять перевела разговор на Синтию. Дразнить Клэя, обсуждая его вес — а это была единственная болезненная для него тема, — было хоть и очень соблазнительно, но опасно. Чем бы ни кончился ланч, ссориться не надо.

— Как ты думаешь, почему Синтия столько тратит?

— Делает мне назло. Типичное поведение жены, которая сидит дома. И докторша это подтвердила.

— Значит, Синтия знает про твои интрижки на стороне? — небрежно спросила Мэрион.

— Конечно, нет. К тому же я почти завязал.

— Почти? Для нас, женщин, и одного случая хватит. Даже одно подозрение могло ее взбесить.

— Ну, может, она и подозревает, что между мной и этой служащей из агентства по недвижимости что-то было, когда я покупал эту квартиру, но она не потому взбесилась. Она не собственница.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю. Может, я ей просто не нравлюсь. — Он взял ее коробок спичек, вынул спички одну m другой и сложил рядом со своей тарелкой.

— Ты что, в самом деле хранишь супружескую верность? — беззаботно спросила Мэрион, пытаясь подавить вспышку гнева, вызванную одной только мыслью, что ради Синтии Клэй стал верным мужем.

Он посмотрел на нее испытующе и ответил, тщательно подбирая слова:

— Нет, настолько я не изменился. Но я часто чувствую, что очень устал и слишком стар. — Его лицо опять исказилось от гнева, — Господи, я не хочу умирать в нужде и одиночестве. — Он потер глаза и, вынув платок, высморкался. Она надеялась, что дамы за другими столиками решат, что он оплакивает Хэнка. — Как видишь, я не из сильных богов.

Первое, что она подумала, увидев его слезы: ну, наконец-то. Проняло и тебя. И продолжала бы сидеть спокойно, уверенная в собственной правоте, если бы не взглянула на его руки, пока он возился со спичками. Его толстые короткие пальцы двигались с трудом, неуклюже, ногти были не подпилены и не обработаны.

И тут она почувствовала, что независимо от ее воли, откуда-то из нутра медленно поднимается сочувствие и жалость — то же, что она испытывала когда-то к Хэнку: ее умилял его толстый, бесформенный нос, и грязные рубашки, и слепая, нетребовательная любовь.

Иррациональная, горячая, животная жалость. Неужели она испытывает ее к этому неуклюжему толстяку, надежно защищенному слоем жира и самоуверенности, который всю жизнь терзал и мучил женщин? Потому что он наконец-то потерпел поражение? От какой-то лавочницы, не от нее самой?

— И потом еще одно, — сказал он. — Я даже не решаюсь… Ты не представляешь, до чего это унизительно.

— Ничего унизительного, если ты говоришь это мне. Я твой настоящий друг. Ты ведь знаешь это. Правда?

— Боже, Мэрион, я, наверно, схожу с ума?

— Нет. Ты в полном порядке. Прекрати. — Ее испугало выражение отчаяния в его глазах. Она сжала его руку, чтобы придать ему силы, чтобы он пришел в себя. Наконец-то он признается, почему приехал.

— Ее дочь, ее младшая дочь, Бет…

— Да?

— Ну, она подловила меня. Самым бесстыдным образом, недели две назад. Синтия уехала в Велфорд, а Бет сидит дома, потому что из школы ее выгнали, и расхаживает по квартире в голом виде. Она буквально на меня набросилась — без всякого повода с моей стороны.

— А дальше что?

— Ничего. Но я ее боюсь.

Мэрион закрыла глаза и отвернулась.

Чего она ждала? Признания, что он все еще любит ее? Что она единственная в его жизни? Да, да, именно этого она ждала! В свои пятьдесят три года она просто идиотка. Дрожащая, тщеславная, психованная кляча, вот кто она такая. Хотела, чтобы он сказал, что она ему все еще нужна!

Она открыла глаза. Лоб у Клэя покраснел и лоснился от пота, плечи опустились от отвращения к самому себе. Может, она и правда ему нужна.

Она обернулась к нему; в глазах только дружеское участие, ни малейшего намека на иные чувства.

— С какой стати ты должен ее бояться? — мягко спросила она.

— Видишь ли, Синтия, конечно, ничего не знает. И не должна знать. Ничего, собственно, и не было. Но ты же понимаешь, какой шум может поднять Бет. Ей всего шестнадцать. — Он наклонился вперед и заговорил тише: — Я как раз собирался ехать сюда, а она подошла и попросила денег на губную помаду. Я дал ей пять долларов.

— И что?

— А она продолжала стоять с нахальным видом — подбоченясь, с протянутой рукой, не говоря ни слова. Секунд тридцать стояла, не меньше.

— Что же ей было нужно?

— Пробовала меня шантажировать!

— Ох!

— И тогда я сделал большую ошибку. Я притворился, будто не понимаю, куда она гнет, и говорю: «Ты, наверно, хочешь купить и лак для ногтей». Открываю кошелек, а там, как назло, одни крупные. Ладно, говорю, возьми сотню. Протянул ей деньги, а она мерзко ухмыльнулась и ушла, даже не поблагодарила.

— Это плохо.

— Просто катастрофа. Романа Полянского судили, когда та девица донесла на него.

— Бет, наверно, усвоила уроки матери.

— Да, да. Ты же понимаешь.

— Но мне кажется, что девочка более откровенно корыстна. У Синтии другие мотивы.

— Нет, они обе одинаково жадные и отвратительные.

— А ты, конечно, просто идеал! Тебе не пришло в голову дать Бет отпор, когда она, как ты выразился, на тебя набросилась?

— Единственное, что я могу придумать, это отправить ее в Европу.

— Зачем? Она все равно вернется. Нужно что-нибудь более радикальное. — Мэрион сделала вид, что усиленно думает, что так же растеряна, как он. Но она уже знала, что делать. Решение пришло к ней, как дар из преисподней. Она взяла счет за выпитое и бросила его на стол, положив сверху свою кредитную карточку. Он не возражал.

— Я умею решать такие проблемы, — заявила она. — Только дай мне время. Мне полезно отвлечься от собственных дел. Пожалуй, я впервые за много недель не думаю о том, как несчастна буду всю оставшуюся жизнь.

Он взглянул на нее недоумевающе.

— Странный способ улучшить свое самочувствие!

— Может быть, останешься на уик-энд? — предложила она.

— Нет, мне нужно вечером быть на совещании в Майами.

Не проси. Не показывай обиды.

— Жаль. Что ж, в другой раз.

— Когда ты приедешь в Нью-Йорк?

— Может, завтра. Может, никогда. Не знаю, — ответила она неопределенно, в свою очередь напуская на себя таинственность.

Подошел официант, взял счет и ее кредитную карточку.

— Спасибо. Ты думаешь, что я ужасный человек?

— Нет, почему же. Мне приятно тебя угостить.

— Из моих денег у тебя что-нибудь осталось?

— Все цело.

— И все деньги Хэнка?

— Практически все.

— Значит, ты очень богатая женщина.

— Мульти-мультимиллионерша. Мне легко будет найти нового мужа. Уж обо мне, дорогой, тебе не надо беспокоиться. — Она собрала сигареты и спички и положила их в сумку. Оба замолчали, обоим не хотелось уходить из ресторана. Потянувшись через стол, она погладила его по щеке. — И о девочке не беспокойся. Что-нибудь придумаю. Все образуется. Я все еще тебя по-своему люблю.

Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

— По-своему. Да, я знаю.

Глава девятнадцатая

Мэрион погляделась в зеркало в спальне своего гостиничного номера. Она увидела лицо маленькой пятидесятитрехлетней женщины. Кожа цвета тусклой слоновой кости под подбородком и на шее слегка начинает увядать, но глаза еще ничего, а нос в дамских журналах назвали бы пикантным.