Тот виновато кивнул.

— И в чем состояла твоя месть? — продолжила она, глядя на экран, но видя там лишь мелькающие картинки.

Сидоров растерялся:

— Так… вот. Узнал, где ты работаешь, договорился с Шоликом об аренде фирмы на месяц-другой — он только обрадовался, незапланированный отпуск зимой.

Из всего сказанного Катерина уловила только одно слово:

— Аренде? Об аренде? Так ты ее не купил?

— Нет, конечно! Зачем она мне нужна — я продуктами питания занимаюсь, зачем мне ваши стройматериалы? Впрочем, можно попробовать, тоже ходовой товар.

С каждым словом ситуация не прояснялась, а лишь запутывалась еще больше.

— Подожди, постой! — воскликнула Катя. — Какой товар, какие продукты? О чем ты вообще говоришь?!

Он посмотрел на нее непонимающе. Хотел было пояснить, потом передумал. Воскликнул:

— Катька, о чем мы с тобой говорим?! На что мы теряем время? Мы выяснили главное — я люблю тебя, ты любишь меня…

— Не люблю, — из чистого упрямства возразила Катерина.

— Любишь, — отмахнулся Сидоров и продолжил: — Так какого черта мы теряем время? На что нам все эти разборки? Два дурака, наделали в молодости ошибок и никак не можем их друг другу простить. А главное, отказываемся понять, что виноваты-то оба! Ты, дура, не поняла шутки. Я, дурак, не понял твоего хода конем, и вместо того, чтобы не допустить этого хода, спокойно позволил тебе выйти замуж за Ковальского. Может, хватит?

Он отобрал у нее пульт, отбросил его подальше на диван, в сторону подушек, повернул Катерину к себе за плечи. Требовательно посмотрел в глаза:

— Может, хватит? Тебе не надоело играться?

Та отвернулась, пробурчала под нос:

— По-моему, это ты все еще не наигрался. Придумал какую-то месть, изображал начальника. И кто такая твоя рыжая, наконец? О каком контракте ты говорил?

— Об обыкновенном. Она — актриса. Я нанял ее, чтобы она исполняла роль моей жены.

Катя внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, шутит он или нет. По всему выходило — говорит серьезно. На всякий случай высказала сомнение:

— Ага, актриса. Рассказывай! В такой-то шубе! Врешь ты все, Сидоров. Сам же сказал — мстить приехал. Вот и мстишь теперь, сказки рассказываешь. Чтобы я купилась на твои рассказы, растаяла, а ты мне потом бац по башке: получи по заслугам, родная! Нет уж, Юрий Витальевич, не верю я вам. То у тебя сын, то у тебя даже жены нет, одни актисульки кругом…

Он не стал ее переубеждать. Несмело коснулся ее губ своими, словно бы испрашивая разрешения: "Ты не возражаешь?" Катерина не возражала. Но и падать в его объятия не спешила, все еще была напряженной. Резким движением — Катя даже не успела возмутиться — Сидоров снял с нее свитер и повалил на диван. Она начала было сопротивляться, но, ощутив на обнаженном теле его теплые руки, перестала, позволив себе окунуться в блаженство. Его несмелость улетучилась без следа — целовал жарко, жадно, торопливо освобождая ее тело от остатков одежды. Катя хотела ему помочь, рвала ремень из-под пряжки непослушными пальцами, но своими движениями лишь мешала: руки их без конца путались, цеплялись друг о друга, и она решила предоставить все хлопоты ему. В конце концов, он ее мужчина, он ее начальник, пусть и бывший — ему и карты в руки. Сама лишь замирала периодически от особо удачных прикосновений Сидорова.


… Стыдливо прикрывшись одеялом, Катя спросила:

— Так, говоришь, мстить приехал?

Она не смотрела на Юру, но по его голосу поняла, что он улыбнулся:

— Мстить… И отомстил на совесть. А если честно…

Устроившись на диване полулежа, он положил Катину голову себе на живот, окунул пятерню в ее пушистые волосы.

— Я ведь действительно хотел тебе отомстить. Ненавидел тебя. Ты лишила меня всего: любви, сестры, родителей, друзей, родного города. Ненавидел до смерти. Только и мечтал, как когда-нибудь страшно тебе отомщу. Козни разные придумывал. Пытался забыть, жениться… Вовремя одумался. Чтобы не сойти с ума, с головой погрузился в бизнес. Трудно шло, тяжело. Там, в Москве, своих хватает, да еще и чужие отовсюду лезут. В общем, тяжело меня Москва принимала. Когда-нибудь я тебе об этом расскажу… Слушай, Катька, у тебя поесть нечего?

Та поерзала головой на его животе:

— Не-а, я даже в магазин не стала заходить. Оказывается, мне без тебя даже есть не нужно.

Тот довольно улыбнулся, протянул:

— Ду-урочка, — чмокнул ее в макушку, и снова откинувшись на подушку, продолжил рассказ. — А потом пошло понемногу. Нет, конечно, я пока еще далеко не богат. Но, скажем так, твердо стою на земле. По крайней мере, семью обеспечить смогу.

— Это ты про рыжую? — не удержалась Катерина.

— Это я про всяких нетерпеливых дурочек, которые развалились тут и мешают насладиться местью. Все было хорошо, кроме одного, — вернулся он к серьезной теме. — Моя Катька предпочла мне какого-то козла. И неважно, что почти сразу же дала ему отставку, важно было только то, что еще раньше отправила в отставку меня. Умом понимал, что благодарить тебя должен за то, что я чего-то в этой жизни, пусть пока по минимуму, но добился. А сердце рвалось. Не мог простить. Ух, как я тебя ненавидел!

— А сейчас? — ей так хотелось заглянуть в его глаза, увидеть ответ в них, ведь сказать можно все что угодно, а глаза лгать не умеют. Но в той позе глаза любимого оставались вне поля ее зрения, а подниматься было неохота.

Сидоров чуть сильнее прижал ее голову к себе, выражая чувства. Усмехнулся:

— И сейчас ненавижу. За то, что так долго пришлось тебя ненавидеть.

— Это как?

— Так. Не отвлекай. Постепенно созрел план. Превратить твою жизнь в ад, в какой ты превратила мою. Я из-за тебя потерял все, значит, нужно было сделать так, чтобы ты тоже потеряла все. Начал с работы. И ведь хотел, ну хотел же, чтобы ты ее потеряла, а как увидел… Вот что мне мешало тогда, в первый же день сказать тебе: "Увольняйся"? Подумать только — сколько денег бы сэкономил на твоем Шолике!

Катерина улыбнулась, но не стала уточнять, что Шолик вовсе не ее, он просто был когда-то ее начальником.

— Увидел, и, — неопределенно протянул Юра.

— И что?

Она уже знала, что. Сердцем знала, на уровне подсознания. Но так хотелось услышать его слова, чтобы он подтвердил ее догадки, чтобы еще раз повторил то, от чего так волнительно захватывает дух и сладко кружится голова.

— Да в принципе ничего особенного. Подумал, если так быстро тебе отомщу — какая в этом прелесть?

Катерина нахмурилась. Не этих слов ждала.

— А еще, — продолжил Сидоров. — Вдруг понял, что "ненависть" — очень многогранное чувство. Как увидел тебя — все внутри перевернулось. А когда прочитал разорванное заявление — и вовсе готов был бросить затею.

— Так и бросил бы!

Юра грустно усмехнулся:

— Не мог. План, понимаешь ли. Генеральный. Все еще пытался себя убедить в том, что ненавижу. Уже чувствовал, что испытываю совсем противоположное, но еще упрямился. Зато понимал: если не увижу тебя на следующий день, буду страшно разочарован. Решил — помучаю немножко, а напоследок отомщу, как положено, чтоб до конца дней меня помнила. А потом уже не получилось.

Он замолчал, только все перебирал и перебирал ее волосы, словно игрался с ними.

— А фотография? — спросила Катя и приподнялась, опершись на локоть, чтобы видеть его лицо.

Сидоров хмыкнул, чуть дернув плечом:

— А что фотография? Часть плана, не более. Лида же, кстати, и подсказала, я бы сам не додумался до такой изощренной мести. Ох, женщины! Страшный вы народ, вам только дай повод… Зато Ольга разошлась не на шутку, я и сам удивился. Вот уж кто тебя, оказывается, ненавидит…

Катя удивилась:

— За что? Я не делала ей ничего плохого. И даже от семьи, как оказалось, тебя не отбивала.

— Ты сделала плохо мне, Ольге этого более чем достаточно — она всегда воспринимала меня как своего ребенка. Разницы-то всего семь лет, а она до сих пор мать из себя корчит. Когда я объяснил ей, зачем приехал, она была просто в восторге. Но я не думал, что она так вживется в роль.

— Понятно, — протянула Катерина и тоже сунула под спину подушку. С удовольствием на нее откинулась, склонив голову к плечу Сидорова. — А вот твоя рыжая мне все-таки очень неприятна.

Юра удовлетворенно хмыкнул:

— Так и было задумано. Я ее придирчиво выбирал. Знаешь, в Москве есть специальный рынок артистов. На маленьком пятачке собираются непризнанные, безработные актеры. Их там отыскивают провинциальные режиссеры, а то, глядишь, и какой киношник заскочит в поисках подходящей фактуры. Вот там я Лиду и откопал. Девка видная, яркая — достаточно оказалось принарядить, и уже ни у кого не возникало никаких вопросов. Действительно красивая баба. А вот смотри-ка, не сложилась актерская судьба.

Катерина ехидно поддакнула:

— Действительно. Удивительный народ эти режиссеры — и красивая, и талантливая — вон как убедительно твою жену сыграла, мне аж стыдно стало!

Сидоров ненадолго задумался, потом ответил:

— Вот это-то мне и странно. Чего она к тебе поперлась — мы же об этом не договаривались. Она всего лишь должна была один раз появиться в офисе как хозяйка, а потом на всякий случай быть под рукой. А она… странно.

— Ничего странного, — парировала Катерина. — Захотелось в реальные жены, решила избавиться от соперницы. Но зачем ты представил ее хозяйкой фирмы?

Вместо ответа Сидоров притянул ее к себе, прижал голову к груди и снова погрузил руку в Катины волосы. И ей вдруг стало на все наплевать. Да и какая, в сущности, разница, что да зачем, когда вот он, самый любимый человек на свете, единственный, желанный. Она извернулась и поцеловала его подтянутый живот. Юра чуть вздрогнул и еще сильнее прижал ее к себе. Однако Катя не унималась. Надоели разговоры, хотелось наверстать упущенное за последнюю неделю. Что там за неделю — за последние шесть лет. Нет, за всю жизнь. Она вновь поцеловала его, более настойчиво, красноречиво, тут же почувствовав реакцию его тела на ее прикосновение.