— Вы в курсе, что Эрика пытается снять своего препода?

Олли указывает им в центр зала.

— Вон она, танцует с ним…

— И что она от него хочет?

— Откуда я знаю… Сказала, что хочет отблагодарить его за оценку на экзамене, но судя по тому, как она двигается, у меня складывается впечатление, что это ещё не всё…

А между тем Эрика уже заказала два джин-тоника в импровизированном баре, и теперь снова прокладывает путь к профессору.

Оказавшись рядом с ним, она протягивает ему стакан и жестом предлагает чокнуться с ней. Он ошеломлённо смотрит на неё. Затем поднимает свой стакан и чокается с ней. Через несколько минут они исчезают с танцпола и садятся на деревянные стулья. Разговаривают. Шутят. Джанотти и правда забавный. У него очень остроумные шутки, так что она смеётся и смотрит на него с восхищением.

— Знаешь, Эрика, ты очень интересная… Я даже не представлял себе… — шепчет он ей.

Она слегка содрогается. Отстраняется и смотрит на него. Улыбается ему. Он возвращает ей улыбку. И вдруг между ними что-то происходит. Вновь. Непонятное. Другое. Их взгляды встречаются. Ещё несколько слов. Он поднимается, и она идёт за ним. Олли наблюдает за тем, как они уходят. Не может быть… Она уходит с ним… У Олли появляется странное предчувствие.


112

Ники снова читает сообщение: «Тебе не кажется, что пришло время платить по счетам?»

Её сердцебиение учащается. Нет. Это невозможно. Гуидо. Именно сейчас, именно этой ночью он отправляет мне это сообщение. Без сомнений, это судьба. Ники спешит ответить: «Да, ты прав. Встречаемся в университете через полчаса».

Она тут же сбрасывает с себя синее платье взрослой женщины и теперь, сбросив вместе с ним и несколько лет, она чувствует себя такой свободной, как никогда. Она надевает джинсы, кроссовки, футболку на молнии с карманами, бейсболку, шарф и куртку.

— Пока… я пошла гулять! — она прощается с родителями, выходя из дома и закрывая за собой дверь. — Вернусь поздно…

Она бегом спускается по лестнице, сбегая от силы тяжести последних дней, от бесконечного множества решений по поводу гостей, праздника, платья, сестёр, его… И от всей этой ответственности. Лёгкая, как никогда.

Ники садится в машину, включает радио и уезжает на всей скорости. Она пританцовывает в кресле под Don't Stop the Music Рианны, весёлая, идеально следуя за ритмом, полностью сгибаясь, сворачивая на углу. Но когда она оказывается в нормальном положении, то чувствует себя так, словно сейчас упадёт в обморок, ей не хватает дыхания, она напугана. Она замедляется и притормаживает у обочины. Вспоминает сон, который прервался на середине. Она спокойно гуляла по Голубому Острову и вдруг увидела, что к ней кто-то идёт. Он с улыбкой приближался к ней. Да, она до сих пор помнит это со всей ясностью. Это был Гуидо. Ники останавливает свою Микру на эспланаде университета и глушит мотор. Осматривается. Не видит никого. Он должен был уже приехать. Может, и это тоже знак судьбы. Я уезжаю. Но именно в тот момент, когда она уже готова вернуться в машину, рядом с ней с визгом шин тормозит мотоцикл. Его мотоцикл. У Гуидо сияющая улыбка. И второй шлем подмышкой. Ники опускает стекло.

— Привет.

— Привет, Ники… Поедем на мотоцикле или на машине? Если хочешь, мы можем бежать далеко-далеко, только захватим с собой доски для сёрфинга…

Она улыбается.

— На мотоцикле будет здорово.

Она вылезает из Микры и закрывает её на ключ. На площади странная тишина, нет никого: ни автобуса, ни машин, ни одного студента. Подняв взгляд, Ники видит на небе луну, скрытую за лёгкими облаками, которые словно хотят что-то спрятать, хотя ночь прекрасна. Она колеблется несколько мгновений. Куда ты едешь? Не нужно, вернись домой, это не выход. Она даже отвечает сама себе. Знаю, но я так хочу. Хочешь чего? Всего. Свободы. Она почти боится своих собственных мыслей. Свободы от того, чем я не хочу заниматься сейчас. Потом она смотрит на Гуидо, который как раз протягивает ей шлем, и успокаивается. Да. Это не выход, но ничего не случится, потому что я с ним. Да ладно, Ники, а что может случиться? Не знаю! И не хочу думать об этом сейчас. Пожалуйста… хватит вопросов.

Но тут Гуидо задаёт ей простой:

— Куда ты хочешь поехать?

Ники садится на мотоцикл за ним.

— Куда угодно. Я хочу потеряться в ветре…

Он растерялся от этих слов. Затем их взгляды пересекаются, и хватает всего мгновения. В этих глазах он видит женщину, девочку, тоскующую по свободе и бунту, такую хрупкую и сильную авантюристку. Страсть и жизнь в этом пристальном взгляде почти пугают его. А потом обычная Ники нежно улыбается ему.

— Поехали? — спрашивает она.

И в одну секунду они теряются в ветре, как она и хотела. Мотоцикл быстро едет по берегу Тибра, без проблем проползает между машинами в пробке и переполненными автобусами, которые медленно перевозят пассажиров, все светофоры встречают их зелёным, они так свободны, как и их мысли. Ники обнимает Гуидо, который всё прибавляет и прибавляет скорость, она опирается о его спину и сидит неподвижно, наблюдая за всем, что пробегает перед её глазами: этот странный городской квадрат, отражения огней, закрывающиеся бары и прохожие на автобусных остановках. Затем она что-то вспоминает и приподнимается на сиденье. Роется в сумке, находит его и смотрит. Ни одного звонка. Она выключает телефон. М-да. Словно обрывает эту последнюю ниточку паутины, словно разрывает натянутую резинку. Наконец-то свободная, она снова опирается о спину Гуидо, ещё крепче обнимает его и позволяет увезти себя этому мотоциклу, который, всё время ускоряясь, оставляет за своей спиной всё на свете.


113

Чуть позже. Проспект Иппократе, 43. «Сахара».

— Смотри, это делается вот так… — Гуидо засовывает только что вымытые руки в тарелку, а затем подносит их ко рту. — Африканцы едят так. Это и есть настоящая свобода… Есть руками! — он берёт рис кончиками пальцев и закусывает его отличным красным мясом, приправленным перцем и специями, и красной фасолью. Он улыбается и отбирает у неё обычную человеческую ложку. — Попробуй! Сделай, как я!

Ники не заставляет себя умолять и, поборов первую глупую буржуазную стыдливость, она опускает пальцы в блюдо и начинает собирать тёплый рис, затем обмакивает его в соус, стоящий рядом, и подносит ко рту. Гораздо вкуснее, чем она представляла. Может быть, это и есть вкус свободы, этого нового сумасбродства, крах старых устоев и традиций. Она облизывает пальцы, съедает последнее зёрнышко риса, оставшееся между ними, а затем улыбается, как маленькая наивная девочка, удивлённая тем, что её поймали на голодном, чувственном и диком действии. Она краснеет, опускает взгляд и, когда снова поднимает его, видит, что он с любопытством рассматривает её, внимательный к каждому шагу этой новой Ники, которая ничем не напоминает старую, теперь она кажется старше, свободней, веселей и красивее.

— Вкусно! На самом деле…

Ники наливает себе немного пива, а потом наполняет и стакан Гуидо. Они пьют и смеются, она не перестаёт есть. Затем Гуидо готовит ей Ынджеру[12]. Кладёт ей сверху зигини и бербере[13]. Ники пробует.

— На помощь! Как же остро!

— Как же ты всё-таки любишь преувеличения! — Гуидо тоже решает попробовать. — Ай! Ты права! Просто огонь!

Выпив огромное количество воды и посидев с высунутым языком, они пробуют цыплёнка saka-saka — это цыплёнок с арахисом, и напоследок кусочек донго-донго.

— М-м-м… как вкусно… — Ники очарована. — Нежно… И даже не остро!

Они долго сидят в ресторане. Сахмед, повар, иногда выходит и рассказывает им о блюдах, о разных вкусах, откуда прибыл каждый продукт и с чем его едят.

— Вы не можете не попробовать это. Это наше самое знаменитое блюдо!

В конце они едят жареные бананы со сладким картофелем и немного варёного маниока, всё это под сливками французского происхождения, как и Камилль, женщина, с которой Сахмед познакомился в путешествии и которая сейчас улыбается им из кухонного окошка. После хорошего бокала Шабли и маленького пирожного из пальмового масла их путешествие по Эфиопии, Сомали и Эритрее заканчивается, и затем они снова оказываются под огнями римских улиц. Корсо Триесте, виа Номентана, проспект 21 Апреля, затем — 24 Мая, и так до самых Фори Империали, потом всё время прямо до Кампидольо и театра Марчелло, а потом к виа Локри.

— Т-с-с…

— В чём дело?

— Не шуми… — Гуидо медленно открывает чугунные ворота.

Ники сжимает его руку.

— Мне страшно…

Гуидо улыбается.

— Ничего не случится, просто я хочу, чтобы ты это увидела, чтобы ни случилось…

Они входит и идут, скрытые высокой травой, между пышнами растениями, толстыми стволами и холодными каменными плитами.

— Гуидо, мы же на кладбище!

— Да, но не на католическом, — он берёт её за руку, и они молча шагают в ночной темноте по древним дорожкам среди выцветших фотографий, надписей на английском и серьёзных эпитафий. — Вот он… — она в изумлении останавливается, а Гуидо готов кричать от восторга, показывая это ей. — Когда я учился в институте и ссорился с отцом, то садился на мотоцикл и приезжал сюда, с книгой и даже с пивом… я лежал под солнцем… на могиле Китса.

Ники внимательней рассматривает надгробье.

— Видишь, что там написано? «Здесь лежит человек, чьё имя написано на воде». Представляешь… — с улыбкой объясняет ей Гуидо. — Его всегда пытались затравить враги. Но посмотри, что ему ответили… — он немного перемещается, останавливается у какой-то мраморной плиты и читает: — «Китс! Если твоё дорогое имя написано на воде, то каждая капля её — с лица тех, кто плачет по тебе…» Красиво, правда? Кто-то хотел, чтобы он чувствовал себя любимым. Наверное, какой-то незнакомец… кто знает… Самое странное — то, что иногда мы не замечаем, как сильно нас любят окружающие, и, возможно, автор этих слов никогда ему ничего не говорил, возможно, они случайно познакомились или просто встретились, может, они даже никогда не здоровались…