Табак — это понятно. Но откуда приторный, сладкий, цветочный запах. Салат, фуагра и десерты заворочались в желудке. Дьявол, только этого сейчас не хватало.

— Чего за дрянь ты куришь? — я приложила пальцы к носу, удерживая руль одной рукой.

— Все та же дрянь, — ответил он, слегка приподняв брови и тут же зацепился за начатый разговор, — Соня, останови, машину. Давай поговорим.

— Не пахабь букву «я» своим чертовым английским акцентом, — процедила я сквозь зубы, соображая, откуда взялась эта вонь, и как оставить ужин при себе.

— Я думал — это звук.

— Это два звука: «Й» и «А», при слиянии дает «Я».

Господи, читаю лекции по фонетике, чтобы отвлечься.

И тут до меня дошло.

Она прижималась к нему. Это ее духи.

Да что ж за дерьмо.

Я врезала по тормозам, потому что спазмы в желудке совершенно отчетливо сигналили: «Выплюнь ужин». Чудом получилось припарковаться, никого не придавив. Я уткнулась носом в руль, пытаясь перебить аромат его подружки запахом кожи.

Дыши, Соня, дыши.

— Софи, тебе плохо? — он придвинулся ко мне, мягко прикасаясь рукой к моим волосам.

Волна тошнотворного воздуха опять ударила в нос.

— Отвали, — проскулила я.

— Не отвалю. Малыш, ради бога, не пугай меня. Тебе плохо? Что случилось?

Волнуется. Надо же. Как мило.

— От тебя воняет, Крис, — я отвернулась к окну, цедя слова, не желая открывать рот.

— Что?

— Ты весь провонял ее духами.

Это была последняя капля. Я открыла дверь и перегнулась наружу. Меня тошнило минут пять. Когда желудок был опустошен, по пищеводу полилась обжигающая желчь. Из глаз текли слезы.

Больно. Боже, как же больно.

Я с замиранием сердца ощущала, как к желудочной боли примешиваются тянущие спазмы внизу живота. Усилилось то, что я чувствовала еще в ресторане.

Я откинулась на сиденье, тошнить перестало.

— Софи, ты как? Пожалуйста, не молчи.

Я слышала, как он снимает куртку, свитер, закидывает на заднее сиденье. Вонять перестало. И на том спасибо.

— Салфетки… в бардачке, — прохрипела я.

Через секунду он уже аккуратно вытирал мне рот. Тянущая боль внизу живота сменилась на острые рассекающие удары саблей. Я накрыла живот ладонями, поглаживая, шепча:

— Тише, тише. Все хорошо. Не надо, малыш. Не надо.

Резкая боль пронзила меня. Я сложилась пополам. Последнее, что видела — это красное пятно, растекающееся по моим белым брюкам. Темнота услужливо поглотила сознание, избавляя от физической и душевной боли.


Крис

Софи корчилась от боли и крепко сжимала ноги.

Боже мой, что делать?

Я с ужасом наблюдал, как ее брюки заливает кровью. Выбрался из салона, обогнул машину, открыл дверцу и попытался передвинуть Софи на пассажирское сиденье, но она не позволила.

— Нет. Не… не трогай меня, — зашептала она еле слышно.

— Тише, малыш, так надо, — я неуклюже перетащил ее на место рядом с водительским.

Софи застонала.

Мозги кипели. Я завел мотор, но понятия не имел, куда двигаться.

— Мам, — заорал я в мобильник, набрав домашний номер.

— Крис, господи, ты с Соней? У вас все в порядке? Мы тут с ума… — я оборвал ее причитания на полуслове.

— Ей плохо и кровь, мам, что мне делать? — я старался выдавать информацию по сути и четко, но голос срывался на крик и дрожал.

— Ты чего мне то звонишь?!! — возмутилась она, — Скорую вызывай… Хотя, нет, подожди. Где вы?

— Кажется, недалеко от дома… — я уже начал забывать Лондон.

— Вези ее сразу в больницу, — мама назвала адрес, — Знаешь, где это?

— Да, — только ответил я и дал газу, бросив мобильный на приборную панель.

Через минуту мама перезвонила.

— Крис, мы выезжаем, вас встретят, — я услышал, как она всхлипнула, — Пожалуйста, милый, поторопись.

Она отключилась, не дождавшись моего ответа.

Софи свернулась в комочек, что-то бормотала. Кажется, она периодически теряла сознание, а может просто бредила не приходя в себя. Я давил на газ, что было сил, проклинал светофоры и водителей, почти не убирал руку с сигнала. В горле стоял ком, сердце сжималось от страха. Я старался не думать о самом плохом.

Сейчас нужно доехать. Быстро. Чтобы все обошлось.

Я гнал, наверно, под сотню и был удивлен, когда со мной поравнялся другой автомобиль.

Кто-то еще спешит в этот вечер?

Вспышка моргнула сбоку. Я на миг ослеп.

Проклятие, это что такое? Дьявол! Фотографы. Только их не хватало.

Черный седан обогнал меня и птички полетели стаей, слепя через лобовое. Гад, да что ж ты делаешь?

Справа нарисовался еще один любитель сенсаций.

Я глянул в зеркало заднего вида. Обгоняя друг друга, вылетая на встречную, у меня на хвосте сидело еще, как минимум, пять папарацци.

Твою ж мать.

И плевать. Не до инкогнито сейчас.

Вот уже и больница.

У дверей стояли санитары с каталкой, мама, сестры, даже отец.

Я выкарабкался из машины, в мгновение ока оказался у пассажирской дверцы, поднял Софи на руки. Темный трэнч скрывал алые пятна на ее брюках, но я чувствовал, кровавую влагу даже через верхнюю одежду.

Саранча повыскакивала из машин. Засверкали вспышки, оглушительно щелкали камеры. Словно выстрелы. И каждый по нам. В упор.

Не глядя на них, я прижал Софи к себе и осторожно, но быстро, двинулся к входу. Санитары помогли мне опустить ее на каталку. Я, как привязанный, шел до самых дверей операционной, держа Софи за руку, не отводя глаз.

— Вам сюда нельзя, — перекрыла мне дорогу медсестра.

Я разжал пальцы. Двери обдали меня потоком воздуха, закрываясь перед носом. Я так и стоял, как вкопанный, не зная, что делать дальше.

— Крис, — мама трясла меня за плечо, — Тебе нельзя здесь быть.

— Почему? — я обернулся и сразу нашел ответ на вопрос.

Проныра в белом халате (и где только успел найти?) направлял на меня камеру.

— Пойдем, — мама тянула меня за руку, а я опять плелся следом.

Мне было плевать на все: на газетчиков, на имидж, на брошенную посреди дороги машину. Лишь бы с Софи и ребенком все было хорошо.

* * *

Я видел, как её везли в палату. Я знал, что все кончено, ребёнка больше нет. Я опоздал. Я ошибся. Я лично посадил Соню в фирменный скоростной экспресс, и сам же разобрал рельсы на его пути. Всё полетело под откос. Там же сейчас лежало моё порванное в клочья сердце.

Соня, прости меня, если сможешь.

И…тоже, прости меня.

Я закуривал все новые и новые сигареты, то плавя до фильтра, то бросая после первых затяжек. Мерил шагами задворки больницы. Я постоянно то запускал руку в волосы, то потирал лицо, смахивая с него невидимую пелену в надежде, что это страшный сон, и я вот-вот проснусь.

Всё плохо.

Всё просто отвратительно.

Неужели, я в одиночку смог сотворить всё это? Господи, чем я думал?!

— Кристофер, я думаю, тебе стоит пойти к Софи. Когда она проснётся, именно ты должен быть рядом.

— Папа… — я вцепился в отца взглядом больной побитой собаки.

— Я знаю, сынок. Это всё ужасно, нам всем очень горько, но все уже произошло. И теперь имей мужество пройти через это. Софи намного хуже, чем тебе. Помимо душевной боли, у нее и физической предостаточно. Сейчас не время себя жалеть, просто иди и будь рядом.

Отец положил свою руку мне на плечо. Лучше б по морде съездил.

Тихонько войдя в палату, я посмотрел на спящую Софи. Бледная, как смерть, веки припухшие, губы в трещинах, волосы разметались по подушке в беспорядке. Казалось, даже во сне ей было больно.

Я не отвернулся, не в силах смотреть на нее, уставился в окно.

На улице кипела жизнь: люди, машины; все куда-то спешили. В этой суете совершенно незаметна чужая боль — её обычно затаптывают ногами. Жизнь продолжается.

Меня разъедало изнутри чувство потери. И не только настоящей, но и будущей — я теряю её, я теряю Теперь она, скорее всего, вернется в Россию. А я опять не хочу ее отпускать.

Повернувшись, я встретился с глазами Сони. Не знаю, как долго она наблюдала за мной — взгляд не выражал никаких эмоций.

— Привет, малыш, — идиотская фраза, но я и есть идиот.

— Зачем ты здесь? — голос хриплый, чужой.

— Как ты себя чувствуешь? — мы игнорировали вопросы друг друга, на которые не было ответов.

— Крис, не нужно…Ты не обязан тут торчать, — начала она.

— Софи, пожалуйста, успокойся. Я знаю, что делаю. Я хочу быть здесь, с тобой.

— Зачем?

— Малыш, послушай. Я понимаю, как тебе больно. Но мы вместе сможем это пережить. Жизнь продолжается и …

— Заткнись, Мэйсон! Можешь теперь с чистой совестью и свободной шеей катиться к своей голливудской красотке. Боже, если бы ты оставил меня в России, то мой ребенок был бы жив.

ЧТО? Что она сейчас сказала? Во мне все просто закипело.

— Что ты несешь? Забываешь, что это был так же и мой ребенок? — я сжал зубы.

— Не смей… — заорала Соня, — Можешь радоваться! Сбылась твоя мечта!

Радоваться? Да она спятила совсем!

— Ты хоть соображаешь, что говоришь? Разве это моя мечта? Разве я собирался на аборт?

Софи открыла рот, но ничего не сказала. Только смотрела на меня. Долго. А потом закрыла лицо руками.

Минута тишины. Я растерялся от стыда за свою несдержанность, а потом услышал всхлип. Соня, зажмурив глаза, роняла слёзы себе на грудь.

Меня начало тошнить от омерзения к самому себе. Я бросился к ней, обнял и прижал к груди. Она не сопротивлялась, просто рыдала, уткнувшись мне носом в рубашку.