Дальнейшее развитие событий было мне известно: под влиянием сиюминутного порыва мама передала отцу через Чарльза приглашение на свою первую выставку. Для моральной поддержки с ней была лучшая подруга Синди – на случай, если Рэймонд Максфилд опять будет говорить гадости. Но он, наоборот, признался, что мамины работы его потрясли. Мама не раз кокетничала, говоря, будто отец влюбился не в ее красоту, обаяние или строптивый нрав, а в ее живопись.

А отец всегда уверял, что дело было именно в нраве.

Но я-то знал: папа запал на все это, вместе взятое. И когда она умерла, для него как будто погасло солнце, вокруг которого он вращался.

Лукас

Прошло уже несколько часов, как я вернулся из клуба, но мысленно я продолжал обнимать Жаклин Уоллес. Мне постоянно вспоминалось, как она нервно сглатывала и, запинаясь, задавала мне вопросы. Вспоминались ее сумрачно-голубые глаза в полутьме прокуренного зала. В тот самый миг, когда я прижал ее к себе, вокруг все исчезло. Я не ощущал смешанного запаха пота и одеколона, не слышал музыки, криков и смеха. Я воспринимал только ее сладковатый аромат и биение собственного сердца, которое с умноженной силой гоняло по телу кровь.

Придя домой, я лег в постель, уставился невидящими глазами в потолок, и мое воображение сорвалось с привязи. Я представил, что она распростерлась на мне, коленями врозь, ее тело откликается на мои размеренные толчки, а приоткрытый рот – на прикосновения моего языка. Мои нервы напряглись до предела. Я впился руками в собственные бедра, а ощутил мягкую обнаженную кожу Джеки. И ее шелковистые волосы, щекочущие мне лицо. И ее абсолютное доверие.

Я накрыл лицо подушкой и зарычал. Я понимал: то, что я сейчас делаю, пытаясь ослабить нарастающее напряжение, – мерзкая пародия на то, чего мне действительно хочется. Жаклин не может быть моей, и тому есть несколько причин. Она для меня запретный плод, я ее преподаватель (хоть ей это и неизвестно). Она только что рассталась с парнем, с которым встречалась три года. И наконец, она пережила в моем присутствии такое унижение, какого никому не пожелаешь, и теперь боялась меня.

«Но, может быть, уже не так, как раньше», – прошелестело в голове.

Я не сумел сдержать дрожь, охватившую мое тело, и позволил этой волне найти естественный выход. Нужно было хоть как-то высвободить лишнюю энергию, чтобы уснуть.

* * *

В воскресенье вечером мы с Джозефом встретились в баре, устроенном в помещении бывшего склада, чтобы послушать новую альтернативную группу из Далласа, которая нам обоим нравилась. Ночью я почти не спал, днем провел два часа в спортзале, но теперь, как ни странно, был взвинчен и одновременно находился в дурацком созерцательном настроении. Обычно и то и другое лечилось одной хорошей спарринг-тренировкой.

Поскольку больше в зале никого не было, моим партнером согласился стать сам мастер Лю, так что я прямо обалдел. Для человека мелкого телосложения он был потрясающе крут. На мастер-классе я видел, как он двумя движениями повалил более крупного и тоже отлично тренированного соперника. В реальной жизни после такого удушающего захвата противник наверняка вырубился бы. И не факт, что не навсегда.

Тот, кто напал на Жаклин, даже не представлял, насколько ему повезло: я еще не дошел до того уровня, на котором разрешают изучать подобные приемы.

Голос Джозефа вывел меня из раздумий:

– Тото, мы уже не в Канзасе![10]

– А я никогда и не был в Канзасе, если честно, – усмехнулся я.

Он покачал головой:

– О чем или о ком ты думаешь? Первый раз вижу тебя таким рассеянным. Я уже трижды спросил, собираешься ли ты домой на День благодарения, и вряд ли ты меня игнорируешь. Ты просто ни черта не слышишь.

Я, кивнув, вздохнул:

– Извини, старик. Да, я еду домой. А ты?

Помотав головой, он опрокинул в себя остатки текилы, которую до сих пор не спеша потягивал.

– Мы с Эллиоттом поедем к нему. Я нравлюсь его маме. – Джозеф облокотился на барную стойку и, скривив губы, посмотрел на меня. – А своей нет.

Мой приятель и раньше намекал на то, что семья его не принимает, но никогда не говорил об этом прямо. Я не знал, как реагировать.

– То есть… тебе нельзя приехать домой с Эллиоттом?

– Нет, чувак. Я вообще не могу приехать домой, и точка. «Пидорасам вход воспрещен».

– Ну и ну! Паршиво…

Джозеф пожал плечами:

– Ничего не поделаешь. Родственники Эллиотта гораздо спокойнее к нам относятся. Его мама готовит нам гостевую комнату и принимает нас не хуже, чем в любом отеле. Зато они не привыкли к синим воротничкам. Там вся семейка такая из себя образованная. Сестренка учится в медицинском. Когда я впервые их увидел, Эллиотт сказал только, где я работаю. Представь, как вытянулись их физиономии, когда они узнали, что я в университете унитазы чиню, а не преподаю историю, математику или какую-нибудь фигню вроде женской психологии. – Джозеф усмехнулся. – В общем, не повезло мне. Я слишком голубой, чтобы быть дровосеком, и слишком красношеий[11] для гея.

Как бы плохо ни думал обо мне мой отец и сколько бы я его ни бесил (иногда даже нарочно), он никогда не отказывал мне от дома. Я знал, что могу в любой момент к нему вернуться, если захочу. Я не хотел. Но мог.

Группа вышла на сцену. Следующий час принес нам музыку без попсы, еще несколько рюмок текилы и много внимательных женских взглядов.

– Гляди-ка! – сказал я, кивнув на трех бойких студенток, которые не сводили с нас глаз.

Джозеф завел руки за голову и продемонстрировал бицепсы, выглянувшие из-под белой футболки:

– С этим делом у меня пока все нормально, даже если оно мне и не нужно.

Я усмехнулся, покачал головой и подал бармену знак, чтобы налил нам еще. Я никогда не цеплял девчонок в обществе Джозефа и все-таки опешил, впервые поняв, что меня вообще ни капли не интересовало, симпатичные они, эти девчонки, или нет. Такому равнодушию могло быть только одно объяснение.

Я без устали думал о том, как сделать так, чтобы Жаклин Уоллес снова оказалась в кольце моих рук. Ради этого я прыгнул бы хоть в пекло, хоть в воду. И там и там я уже успел побывать.

* * *

В понедельник я проснулся с легким похмельем и в паршивом настроении. При встрече с Чарльзом я каждый раз чувствовал себя виноватым. И еще больше – при мысли о Жаклин. В выходные она мне ни разу не написала. У меня появилось чувство, что она вот-вот догадается, кто я такой, и я в очередной раз принял решение положить этому конец. Сейчас же.

Она присела на край свободного стула рядом со мной.

От неожиданности я не смог ничего сказать. Просто уставился на нее.

– Привет, – сказала она, выводя меня из ступора. Заметив легкую улыбку, тронувшую уголки ее губ, я подумал, что мое предчувствие сбывается.

– Привет, – ответил я и раскрыл учебник, чтобы прикрыть набросок, над которым работал.

– Знаешь, а я, оказывается, забыла, как тебя зовут. – Она нервничала. Не сердилась. Просто нервничала. – Видимо, позавчера немного не рассчитала с коктейлями.

В голове у меня мелькнуло: «Это шанс! Ты сидишь в аудитории Хеллера: разве можно придумать более удачное место и более удачный момент, для того чтобы прояснить… путаницу с твоими именами?!»

Я посмотрел в ее большие голубые глаза и ответил:

– Меня зовут Лукас. Но, по-моему, я тебе этого не говорил.

Нет!

Хеллер с грохотом и чертыханьем вломился в аудиторию и протопал к своей кафедре. Жаклин улыбнулась чуть шире.

– Мм… Ты, кажется, один раз назвал меня Джеки, – сказала она. – Вообще-то, я Жаклин. Теперь.

Я назвал ее Джеки? Когда? Господи, да в ту самую ночь!

– Хорошо, – ответил я.

– Рада была познакомиться, Лукас.

Она еще раз улыбнулась и заторопилась на свое место, чтобы сесть, пока Хеллер не разложил свои записи.

За всю лекцию Жаклин ни разу ко мне не обернулась, но слушала, похоже, не очень внимательно: постоянно ерзала или переговаривалась со своим соседом. Иногда они тихо смеялись, а я не мог не улыбаться в ответ. Ее смех я слышал не в первый раз, но теперь между нами как будто протянулся шнур. Все мое тело, от пяток до шейных позвонков, отзывалось на звук ее голоса. Мне захотелось почаще ее смешить – Лэндону это наверняка удавалось.

Как ни абсурдно, я ревновал Жаклин к себе самому. Она охотно подхватила не вполне деловой тон писем Лэндона. Когда он написал ей, что учится на инженера, она ответила: «Тогда неудивительно, что ты такой умный». Жаклин флиртовала со своим преподавателем. Осторожно и, пожалуй, вполне невинно… Но все-таки это был флирт.

Черт! Я ревновал к Лэндону. Из всех реакций на ситуацию я выбрал самую идиотскую.

Как только лекция закончилась, Жаклин вскочила с места и выбежала за дверь. Я не успел даже собрать рюкзак. Какой-то первобытный охотничий инстинкт подсказал мне броситься за ней. Но я решил, что помешать ей спастись бегством – не самый разумный поступок, и поубавил прыть, принявшись нарочито медленно складывать свои учебники и тетради.

Она сводила меня с ума. И мне это нравилось. Черт возьми, ну я и влип!

* * *

Я согласился подменить Рона на пару часов, чтобы он встретился с профессором-архитектором, который консультировал студентов только раз в неделю. Еще мне предстояло сегодня дежурство на стоянке. А перед этим – хеллеровский семинар и два часа работы над групповым проектом. Начать готовиться к завтрашним занятиям раньше десяти вечера мне не светило. День можно было бы счесть паршивым, если бы не минутный утренний разговор с Жаклин.