Я извинился за свое первое сообщение, в котором написал, будто не хочу знать обстоятельств ее разрыва с кавалером. Объяснил, что не хотел ее обидеть. А мысленно добавил: «Поделись со мной!» – хотя, конечно, не надеялся, что она выполнит эту невысказанную просьбу, раскрывшись передо мной во всей уязвимости.

Жаклин все выложила в одном параграфе: они встречались три года, она поехала за ним в этот колледж, вместо того чтобы поступить в консерваторию, и теперь ругала только себя. За то, что «была дурой». За то, что переоценила его.

Из-за того ошибочного решения она чувствовала себя застрявшей не на своем месте.

Я не верил в судьбу и прочие высшие силы, пусть даже мне этого и хотелось. Я считал, что человек сам несет ответственность за происходящее с ним и его близкими. Жаклин, очевидно, разделяла это убеждение. И все-таки я не видел ее вины в том, что она последовала за человеком, которого три года любила. Просто она умеет быть преданной, хоть и не хвалит себя за это. Если она считает, что ответственность за ее жизнь лежит на ней, то лучше всего ей было бы снова взять ситуацию под контроль. Принимать решения самостоятельно и не отрекаться от них, а стараться оборачивать их во благо.

Примерно так я ей и написал.

* * *

В среду Жаклин пришла на лекцию рано, и я поддался порыву (иначе у меня с ней не получалось), подсев рядом и назвав ее по имени. Подняв глаза, она чуть заметно вздрогнула: наверно, ожидала увидеть того парня, который обычно сидел подле нее. Во всяком случае, она не отодвинулась.

– Ты, наверное, не заметила мой телефон на кофейной чашке, – сказал я.

– Заметила.

Казалось, она меня довольно прямолинейно отшила, но ее голос был мягким, а в глазах, пристально изучавших мое лицо, читалось доброжелательное любопытство. Я попросил, чтобы она дала мне свой номер. Она ответила вопросом на вопрос: мол, не нужна ли мне помощь по экономике. Я чуть не задохнулся от смешанного чувства: с одной стороны, я ощутил уже привычный укол совести, а с другой, мне было трудно не рассмеяться над тем дурацким положением, в котором я оказался по собственной воле. Я спросил себя, с чего это вдруг она решила, будто у меня проблемы с экономикой. В какой-то момент я даже подумал: «А может, она все знает и издевается?»

Если так, то и поделом мне.

– Наверное, это не мое дело, – произнесла она немного обиженно.

Нужно было направить разговор в другое русло. Я нагнулся к ней и выложил чистую правду: то, для чего мне понадобился ее телефон, не имело никакого отношения к экономике.

Она взяла мобильный и отправила мне сообщение: «Привет!»

Появился ее сосед и затребовал свое место. (Судя по листу рассадки, его звали Бенджамин Тиг. Я посмотрел, где он живет, какое у него расписание, какие оценки. Проверил, нет ли проблем с дисциплиной, – нет. В общем, он был вполне безобиден, если не считать любви к футболкам с тупыми надписями. И потом, рядом с ним она смеялась. За это я мысленно благодарил его и в то же время испытывал тайное желание ему врезать.)

Я поднялся, подавив идиотскую улыбку: Жаклин не позвонила мне… зато забила в память телефона мой номер.

А теперь дала свой.

В конце занятия я поднял на нее глаза и заметил, что она на меня смотрела. Это была еще одна победа. Лекцию я почти не слушал: набрасывал идеи для проекта по тканевой инженерии, который собирались запускать в следующем семестре. Накануне доктор Азиз написал мне, что я принят в группу. Я ужасно обрадовался, и отвлечь меня от этого счастья могли только мысли о Жаклин. Теперь я буду работать с двумя лучшими специалистами инженерного факультета и получу за это грант, покрывающий стоимость последнего учебного семестра. Значит, после зимних каникул я продолжу ассистировать Хеллеру и время от времени дежурить на стоянке, но смогу уйти из кафетерия, который сжирал у меня по пятнадцать часов в неделю.

Но сейчас я обо всем этом забыл. В те несколько секунд, когда мы с Жаклин смотрели друг на друга, я не слышал слов Чарльза и мне казалось, что в аудитории никого нет. Я не мог думать о проекте доктора Азиза, из головы улетучилось все, что варилось в ней минуту назад. Мое прошлое испарилось, будущее поплыло. Каждая клетка моего тела чувствовала ее и только ее.

Я знал, что мне придется быть осторожным. Она боялась, что ей опять причинят боль, поэтому завоевать ее доверие будет трудно, но я смогу. Сейчас, ненадолго встретившись с ней глазами, я понял, что она откликнется на мой зов. Я подарю ей ощущения, которых она не знала со своим нарциссом, сколько бы там лет они ни встречались.

Но это было все, что я мог предложить. По окончании учебного года, то есть уже через считаные месяцы, я собирался устроиться на работу где-нибудь подальше отсюда. Уехать из штата и от отца. Начать строить карьеру и жизнь так, как хочется мне, не ограничивая себя эмоциональными привязанностями. Не заводя ни с кем отношений. Во всяком случае, длительных.

Меня влекло к этой девушке, но я не должен был в нее влюбляться.

Она заслуживала, чтобы кто-то отдал ей себя целиком. Кто-то преданный и честный.

А я не мог быть таким, как бы мне этого ни хотелось.

Лэндон,

завтра вечером мы делаем фахитас[15], приходи, если будешь свободен. А в пятницу утром я даю своим проверочную по индексу потребительских цен. Можете повторить эту тему на семинаре в четверг. Проверочная займет минут пятнадцать-двадцать в самом начале занятия, так что не спеши приходить ко звонку. Лучше выпей кофе.

Ч.

До индекса потребительских цен мы с Жаклин еще не дошли, а потому, составив по нему вопросник, я первым делом отослал его ей. Заодно я решил выяснить, почему она так уверена, будто оказалась не на своем месте, приехав в этот колледж из-за любви.

Я спросил, какая у нее специальность. Мне хотелось узнать, совсем ли она забросила музыку. Я надеялся, что нет.

Как оказалось, она училась на преподавателя музыки, и это меня порадовало. Правда, она жаловалась на желание не преподавать музыку, а заниматься ею – как будто одно исключало другое. Мне эти два занятия казались вполне совместимыми. Я бы не позавидовал тому, кто сказал бы Хеллеру, что он не занимается экономикой, а только преподает ее: Чарльз разразился бы монологом о своих статьях для ведущих журналов, об исследованиях по актуальным вопросам и участии в судьбоносных конференциях.

В постскриптуме я очень настойчиво предложил Жаклин заполнить вопросник до пятницы.

В ответном письме она сравнила себя с рабыней, а меня с надсмотрщиком.

Я захлопнул ноутбук и отправился на пробежку, но это не помогло мне выйти из состояния, до которого меня довели нагловато-шутливые реплики Жаклин. С полчаса я метался по квартире, а потом схватил телефон, отыскал ее номер и, отбросив всякие страхи, отправил ей эсэмэску: «Привет :-)».

Она ответила тем же. Я спросил, чем она занята, и упомянул о ее стремительном бегстве из аудитории. Предложил зайти в пятницу вечером в «Старбакс» (в это время там почти не бывало посетителей) и выпить американо за счет заведения.

Она согласилась. Я испытал секундный восторг, за которым последовало желание избить себя в кровь.

– Я тут такое вытворяю, а ты сидишь и в ус не дуешь? – обратился я к Фрэнсису. Он глянул на меня, не шевельнувшись, как умеют смотреть только коты. – Хоть бы попытался остановить хозяина! – Он лизнул лапу, провел ею по морде и снова уставился на меня. – Вот так, наверное, и начинается шизофрения. Сначала разговариваю с девушкой от лица двух разных парней, потом беседую с котом. Что же дальше?

В ответ Фрэнсис протяжно мяукнул, улегся и свернулся калачиком.

* * *

Когда Чарльз и Синди устраивали барбекю или готовили фахитас, мне было незачем спрашивать, во сколько будет ужин. Я просто ждал, когда запах жареного мяса просочится ко мне в комнату.

Этот момент настал, и я, схватив противень с «брауни», пошел к столу.

За едой говорили о Коуле: через пару недель он должен был впервые вернуться домой из Дьюка – чтобы сразу же утрамбоваться в машину вместе со всеми нами и отправиться на побережье. Если Рэймонд Максфилд не идет праздновать День благодарения, то День благодарения идет к нему.

– Коул превратится во вредного козла и пахнуть будет соответственно – после трех-то часов перелета, а потом еще четырех на машине. Шутка ли! – возмутилась Карли.

– Ничего, – сказал Чарльз, – ему восемнадцать лет. Всю дорогу проспит.

На дюйм погрузив кукурузную чипсину в гуакамоле, Карли фыркнула:

– Отличная идея! Усыпите его. Пожалуйста.

После того как она оправилась от разрыва с парнем, к ней вернулся аппетит. Когда дело дошло до десерта, она радостно схватила квадратик «брауни». Ее родители обменялись улыбками.

– Мм… Это прямо как секс на облаке! – протянула Карли, облизывая палец.

Улыбка тут же сползла с лица Чарльза. Оно закаменело.

– Карли Хеллер! – произнесла Синди. – Такими заявлениями ты убиваешь своего отца!

– Что такое? Папа, я семимильными шагами приближаюсь к взрослой жизни! – возразила Карли, не прекращая жевать. – Ты ведь работаешь со студентами, а меньше чем через два года я стану такой же, как они. Будь реалистом: не могу же я вечно оставаться маленькой!

Во время этой беседы Кейлеб молча переводил взгляд с сестры на родителей и обратно. За весь обед он ни разу не оказался в центре внимания, и для него, как для младшего ребенка в семье, это равнозначно забвению.