Анастасия Шерр - Провинциалка

Костя зашёл в дом и, оставив у порога пакеты с продуктами, прошёл в спальню.

Кровать была пустой, лишь смятые простыни напоминали ему о том, что произошло здесь этим утром.

Каждый её вздох, каждый стон отдавался в голове эхом и рвал все принципы, убеждения в клочья.

В груди тяжёлым камнем давило собственное предательство.

Жалел ли он?

Чувствовал себя виновным перед другом?

Да.

И это здорово портило кровь.

Однако, получив то, чего желал столько лет, отказаться уже не сможет.

Не захочет снова жить надеждами.

Сегодня же он поговорит с Матвеем и даже если это будет последний день их дружбы, а после начнётся война, не отступит.

— Кать? — заглянул в ванную, но девушки не было и там.

Нехорошее предчувствие скользкой змеёй зашевелилось внутри и он мог бы поклясться, что заболело сердце.

Обошёл всю квартиру, заглянул в каждый угол, но девушку так и не обнаружил.

— Твою мать! Что же ты творишь, дура?!

Набрал её номер, но в ответ лишь длинные гудки.

— Дура! Дура, блять! — отшвырнул со своего пути стул и он с грохотом врезался в стену.

Я не знаю, сколько ещё осталось у меня терпения, но остро ощущаю, что скоро оно иссякнет На хрена вообще я связался с этой соплячкой?!

Баб в Москве — пруд пруди.

Так нет же…

Мне свежего мяса захотелось.

А оно сидит на заднем сидении, это самое «мясо», и вякает там что-то, вытаскивая из меня нервные волокна.

— Заткнись, я тебе говорю! — рычу на малявку, когда в очередной раз она пытается мне угрожать.

Такое ощущение, что её в детстве каждый день головой о стену ударяли.

Столько смелости, блять, что на троих мужиков хватит.

вытаскиваю её из машины и веду к дому.

Притихла и молча шагает за мной, не иначе, подлянку какую-то задумала.

До квартиры идём в тишине и мои уши, наконец, отдыхают. Открываю дверь, заталкиваю её вовнутрь, смотрю в глаза… И башню мою срывает.

От этого взгляда трепетной лани в штанах всё колом стоит, а глаза застилает от похоти.

Сам не понимаю, как так вляпался, но срочно должен исправить эту грёбаную ошибку. Устранить сбой в моей системе. Иначе, тронусь на хрен.

В конце концов, плевать я хотел на эту малолетку. Не я, так кто-нибудь другой трахнет. Тот же Влад.

От мысли, что Владик, хренов задохлик, будет пихать в мелкую свой писюн, темнеет в глазах, а руки сами тянутся к девчонке.

— Иди-ка сюда, девочка Стеша, — заламываю её на тот случай, если начнёт брыкаться, но никакого сопротивления не встречаю.

Как будто не против она вовсе.

Более, чем странно.

Поиграть решила?

Я бы так и подумал, если бы не видел, как она боится.

И это ей только вредило, потому что я дико дурел от этого страха. Словно ток по позвоночнику. До дрожи в руках.

— Ну что, будешь хорошей девочкой? — да, я потешался и кайфовал.

— Да, — шепчет еле слышно и шмыгает носом.

Блядство!

Только не слёзы!

Только не сейчас!

— Не бойся, маленькая, я не обижу, — вру, разумеется.

— Хорошо.

Да что это с ней?

Куда подевалась бешеная кошка?

И, должен признать, мне не нравится эта покладистость. Более того, раздражает.

Как будто Катерина передо мной.

А я не Катю хочу.

Я малолетку психованную хочу.

Чтобы сопротивлялась и царапалась.

Хотя на первый раз и так сойдёт.

Пусть боится, от этого ещё приятнее будет.

— Что это ты притихла, кошка? — подхватываю её на руки и несу в спальню.

Сто лет на кровати не трахался, а миссионерская поза вызывает у меня тошноту.

Но сейчас по другому нельзя.

Целка, мать её…

Бросаю мелкую на кровать, а она с опаской отползает к изголовью и, обняв свои коленки, замирает, взирая на меня с таким ужасом, словно я сейчас её убивать буду-

Нет, маленькая, сегодня у меня на тебя совсем другие планы.

— Если будешь хорошей девочкой, я отпущу тебя. Даю слово, — на этот раз говорю на полном серьёзе.

Ведь после того, как поимею, интерес отпадёт сам собой.

— Мне будет больно?

Не знаю, может я, конечно, конченый извращенец и садист, но это её «будет больно» возбуждает до предела. Впрыскивает в кровь такую дозу адреналина, что ещё немного и заглохнет «мотор».

— Совсем немножко, — уже слабо соображаю что-либо, лишь огромные зелёные глазищи смотрят в душу.

стаскиваю с себя одежду впопыхах и, схватив девчонку за лодыжку, тяну на себя.

Она не сопротивляется, что огорчает и радует одновременно.

Её одежда меня доводит до бешенства. На хрена она вообще нужна, блять?! Чтобы ещё больше усложнить задачу?

Сначала слышу треск ткани, а потом уже соображаю, что это я рву на ней стрёмную толстовку.

— Не надо! — её прохладные ладошки ложатся на мои руки. — Не рви одежду… Я сама.

И в подтверждение своих слов снимает грёбаную тряпку.

А там…

Там мой рай.

Тонкая прозрачная маечка почти не скрывает полную грудь с дерзко выпирающими сосками.

— Её тоже снимай! — киваю на майку и девочка послушно стягивает с себя и её.

Склоняюсь над ней и втягиваю губами коричневый сосок.

Вот что такое истинный кайф.

Слышу свой рык и её тихий стон.

— Умница, маленькая, — после я обязательно её отблагодарю, лет с двадцати такого не испытывал.

Слышу какой-то странный противный звук, как будто чем-то царапают поверхность тумбочки и, подняв голову, вижу как мне в морду летит настольная лампа.

— На тебе, козлина!

Казалось, ударила сильно, но он даже не вырубился.

Лишь дернулась голова и из рассеченной брови полилась тонкой струйкой кровь, а у меня всё внутри сжалось от дикого страха.

Он смотрел на меня, как, наверное, смотрит на свою жертву удав перед тем, как сожрать её.

С ужасом представляла, что будет со мной через секунду и неутешительные картинки в подсознании отнюдь не радовали.

Нужно было срочно что-то предпринять. В идеале — ударить и бежать.

— Извини, но любви у нас не получится! У меня сегодня плохое настроение! — замахнулась врезать ещё раз, но на сей раз он перехватил лампу и с силой бросил её на пол.

— Заигралась, сука! — схватив меня за растрепавшиеся волосы, намотал их на кулак и запрокинул мою несчастную голову так, что взвыла от адской боли. — А могло ведь всё быть по-другому!

Меня никогда не били. Подзатыльник от тётки или кухонным полотенцем по спине от неё же — не считается.

А вот так, чтобы по настоящему причинять боль…

Никогда.

Сейчас, глядя в его озверевшее лицо, в глаза цвета тёмной грозовой ночи, я понимала, что действительно нарвалась.

И это уже не шутки.

Северов, казалось, не замечал, что по его лицу стекает кровь и горячими каплями приземляется мне на грудь.

На мою обнажённую грудь…

Странно, но ни в тот момент, когда я разделась под его обезумевшим взглядом, ни сейчас, когда он, прищурившись, наблюдал за тем, как я дергаюсь в попытке вырваться, мне не было стыдно.

Адреналин и страх быть изнасилованной этим бандюком оттеснили все остальные чувства на задворки сознания.

Северов больше не ухмылялся.

Он прожигал меня своим ненавидящим, злым взглядом и четко давал понять — так просто мне отсюда не уйти.

Но и сдаваться я не собиралась.

Не стану лапки перед ним раскидывать.

Не стану строить из себя жертву и слезно умолять отпустить.

Всё равно не отпустит, лишь потешаться будет над беспомощной, пока не удовлетворит своё садистское эго.

— Сука — та, что воспитала такого ублюдка! У тебя встаёт только так, маньячила?! — и, как давно уже мечтала, плюнула в окровавленное лицо.

Зря я сказала это.

И плюнула тоже зря…

Он даже вытираться не стал.

Просто ударил наотмашь и я вдруг осознала, что жизнь стала другой. Словно мой мир перевернулся с ног на голову и прежним уже никогда не станет.

Как будто у меня из рук вырвали моё беззаботное детство и с головой окунули в дурно пахнущую лужу, дав этим самым понять, что я больше не маленькая бойкая Стеша, которая может всех вокруг неимоверно раздражать и злить, но тронуть её никто не посмеет.

Ведь она сиротка.

Несчастный ребёнок, у которого нет родителей.

Северову плевать на мою жизнь и самочувствие.

Ему абсолютно всё равно, что станет со мной после того, как поимеет и выбросит.

А может даже… Убьёт.

Шок и ужас сковали моё тело до того, что даже закричать не могла.

Лишь, затаив дыхание, наблюдала как он сдирает с меня джинсы, не заботясь о пуговицах, просто отрывая их.

Одной рукой он удерживал мои запястья над головой, а второй ловко избавлял от белья, так, как будто делал это ежедневно.

Скорее всего, так оно и есть.

— Не надо, — заскулила, когда его огромное тело вдавило меня в матрас, а в промежность ткнулся его член.

От дикого ужаса я завопила и засучила ногами, но мой крик был оборван его жёстким поцелуем.

Это даже на поцелуй не походило. Он подчинял, ломал меня. заставлял прогнуться под него и покориться.

А мне лишь оставалось мычать ему в рот и бить ногами, что удавалось крайне неловко.

— Заткнись, всё равно тебя здесь никто не услышит, — прошипел сквозь зубы и одним резким толчком проник в меня до упора.

Если я считала, что его пощечина — это больно… То тогда я не знала о боли ничего.

Мучительная, разрывающая тело и душу, страшная и неотвратимая, как то, что он совершил.