Анастасия Шерр - Провинциалка

Несмело шагнула к кровати и уселась на самый краешек, с опаской поглядывая на «дядю Севера». Тоже мне… Дядя.

— Как долго… ты планируешь держать меня… здесь? — нет, я не от страха запиналась, не дождётся.

Просто не хотелось вновь разбудить ту зверюгу, что живёт внутри него и навлечь на себя очередную порцию проблем.

Вот и подбирала слова…

А ругнуться так хотелось.

В идеале, заехать ему чем-нибудь тяжеленьким. Да только опасно это.

Лучше дождаться, как уснёт, а там уж… Что-нибудь да придумаю.

— Я думаю, ты со мной на пару недель зависнешь, Стеша, — надо же, назвал просто по имени, без всяких «девочек-недевочек».

Но стоп…

Пару недель?!

Он что, совсем уже рехнулся?!

— Две недели? А не пошёл бы ты…

Я бы обязательно продолжила изливать на подонка своё недовольство, но он приложил указательный палец к губам, принуждая этим жестом заткнуться.

Не то, чтобы я вдруг стала покорной овечкой, но получать по лицу уже устала.

Ни к чему провоцировать психопата.

— Поболтай со мной, а, манюнь? — он склонил голову на бок, наблюдая за тем, как вытягивается моё лицо с лёгкой улыбкой.

Манюнь?

Поболтать?

Да он, похоже, неслабо к бутылочке-то приложился.

— Я Поболтаю… Если поклянёшься, что не будешь…

— Что не буду? Вытряхивать из тебя дурь? Так и быть, не сегодня.

Ох ты ж барин!

Не сегодня, так и быть!

Ну и на этом спасибо…

— Очём ты хочешь говорить? — как-то странно болтать с человеком, что совсем недавно тебя изнасиловал.

Но отчего-то я не чувствовала к нему отвращения. Хотя должна бы, конечно. Была злость, что до сих пор кипит во мне, обида, что гложет сердце. Но отвращения не было.

— Скажи мне, Стеша, что ты уважаешь в людях?

Интересный вопрос.

И у меня даже имеется на него ответ.

— Всё, чего нет в тебе.

Ему, судя по скептическому выражению лица, мой ответ пришёлся по вкусу.

— Что ж, забавно, малышка Стеша. А конкретнее? — снова хлебнул из горла и мне стало дурно от мысли, что, возможно, пьяный он совсем псих.

И трезвый не подарок…

— Я ценю честность, доброту и преданность… Много всего, в общем, — было неловко и страшно от его внимательного взгляда.

Однако, напряжения уже не было.

Может, конечно, я наивная и доверчивая, но, похоже, он не собирался на меня нападать.

— По-твоему, такой как я не может быть честным и преданным?

Забавно… А про доброту не сказал ни слова. Сам осознаёт, что сволочь.

— Я не знаю, каким ты можешь быть и, положа руку на сердце, не хочу знать.

Лучше скажи, зачем я тебе?

— Я почти одиннадцать лет жил с бабой. Нет, у нас не было бабочек в животе и розовых соплей. Но я дал ей всё. А был ещё друг С ним мы вместе выросли. Я верил ему, как себе. И эти двое в один прекрасный день просто взяли и нарисовали мне лосиные рожищи. Лось я теперь, понимаешь, малявка?

Всё-таки напился.

Теперь бы ещё вырубился…

Вот бы было хорошо.

— И что ты сделал? — отчего-то не завидую я этим двоим.

— Я хотел их грохнуть, — он почесал бороду и усмехнулся. — Наказать хотел. За предательство надо ведь наказывать.

— И? — тут мне действительно стало плохо.

Вот не хотела я знать, что случилось с этими несчастными. И зачем только спросила? Непонятно.

— И я их отпустил. Они сейчас где-то в пути на острова.

Устало потёр переносицу, а я еле удержалась, чтобы не спеть ему колыбельную.

— Почему?

— Потому что тоже так хочу, Стеша.

— Так это как?

— Чувствовать хочу. Эмоций хочу. Только с тобой мне это удаётся. Я ответил на твой вопрос?

Двумя часами ранее

Я не знаю, почему вдруг стал таким дауном.

Вот никак в толк не возьму, с какого перепугу отпустил этих двоих.

Смотрел в их горящие глаза и не мог поверить.

Это та самая Катька, что шлюхой последней у ног моих ползала и отсасывала по щелчку пальцев.

Тот самый Ворон, извечный похуист, равнодушнее которого я не встречал никого и никогда.

Да эти двое только себя могли любить. Хотя нет, Катерина даже себя не любила.

Она спускалась по лестнице, таща чемодан со своими шмотками. Разумеется, помогать ей не стал. Это было бы уже слишком.

— А Костя…

— На улице ждёт тебя, — я затушил окурок в пепельнице и присел на ступеньку. — В свой дом я его не пущу. Достаточно того, что он тебя после меня пользует.

Катерина оставила чемодан и присела напротив.

— Посмотри на меня, — взяла в ладони моё лицо и меня затошнило от всей гадливости ситуации. — Просто наши отношения были изначально обречены. А с ним я счастлива. И ты можешь быть счастливым, если не будешь таким говнюком.

Иди к ней.

Я хотел было объяснить Катюше, что насрать мне на неё с высокой башни, но в сознание впились последние, сказанные ею слова.

— К ней? — убрал от себя её руки, ибо слишком уж тошнотворно это всё.

— К той девочке с дешевыми духами, которыми ты насквозь пропах, — Катерина саркастически хмыкнула. — Ты же из-за неё стал такой…

— Какой?! — а вот это мне уже не нравится. — Иди-ка ты к своему ебарьку, пока я не передумал!

Мало того, что в оленя меня превратили, так ещё и в глаза этим тычут. Вот правду говорят умные люди, хочешь хлебнуть дерьма — сделай доброе дело.

— Я пойду. А ты не потеряй её. Раз можешь ещё что-то чувствовать, значит, не законченный ублюдок. А раз она смогла в тебе это разбудить, значит, и полюбить сможет.

Катя поцеловала меня в щёку, как старую добрую подружку и поднялась на ноги.

— И спасибо тебе, Матвей. За всё спасибо.

— Проваливай на хрен. Психолог, бля.

Через два часа Сколько можно сколачиваться по пустому дому?

Как привидение, блять, брожу.

И ума не приложу, чем себя занять, чтобы не было так тошно.

Впервые в жизни я схожу с ума от одиночества.

А ведь раньше любил один оставаться. Даже Катерину иногда из дома выгонял, чтобы побыть в тишине и покое.

А сейчас эта тишина разъедает мозг Даже напиться не могу. Не лезет в одну харю.

Вот бы к матери съездить. Она хоть и молчит в основном, но всё же рядом с ней забываю, какая я мразь.

Только сейчас поздно. Ночь уже.

Даю себе обещание навестить мать завтра и, накинув куртку, выхожу из дома.

Я знаю, кто сегодня будет слушать мой пьяный бред.

Подъезжаю к дому, а внутри появляется нехорошее предчувствие.

Я же малолетку оставил одну…

Как бы не натворила чего эта мелочь бешеная.

Разумеется, вены вспарывать себе не станет, не та порода. Такую до панической атаки хрен доведешь.

Улыбаюсь.

А вот гадость какую-нибудь придумать — это она с удовольствием. Вредная, блять, зараза.

Снова ухмыляюсь, как идиот, но уже в следующее мгновение становится как-то не до смеха.

У подъезда останавливается ментовская тачка и два «мусора» по форме целенаправленно шагают в дом.

Они, конечно, могут куда угодно идти, но что-то мне подсказывает, что я знаю, куда их несёт и кто тому причиной служит.

Ну, малявка, блять, дурная!

Я тебя сейчас оформлю. Как раз настроение подходящее.

Подхожу к своей квартире и, как и ожидалось, застаю там ментов.

Пришлось опустошить карманы во благо правоохранительных органов, а вернее, животов этих самых органов.

Открываю дверь и, кто бы мог подумать, дура несётся на меня с визгом амазонки и пером.

Умора.

Если бы не был так зол, точно ржал бы до посинения. Правда, это хреновый метод воспитания. Если такие выебоны ей спускать на тормозах — обнаглеет.

Лёгкая пощёчина и нож у меня. Даже жалко малявку немного. С таким азартом неслась, что впору по медали на каждую сиську. А тут такой облом.

Отправил её в комнату, а сам, наконец, смог расслабиться.

Всё-таки уютная квартира получше будет огромного полупустого дома.

Открыл вискарь, который мне как-то по случаю подогнал воронок и с удовольствием глотнул обжигающей горло жидкости.

— Твое здоровье, дружище Ворон.

Дверь в спальню открыл резко и на всякий случай отошёл в сторону.

Но снаряд не полетел.

Странно.

Жива ли?

Включил ночник, что каким-то чудом ещё не походил по моей харе и когда глаза привыкли к полутьме, разглядел амазонку, что, растеряв свой боевой дух, приуныла за шкафом.

Так даже лучше.

Не до боёв без правил мне сейчас.

А если учесть, что настроение ни в жопу, лучше ей там и оставаться.

Ещё силы не подрасчитаю, пикнуть не успеет.

Всё же как-то странно разговаривать с домовёнком из-за шкафа. Пришлось попросить леди на выход.

Села на кровать и, выровняв спину, вздёрнула подбородок.

Боялась меня до трясучки, но, отдать ей должное, держала лицо.

При каждом моём движении её глаза округлялись, а внутри, скорее всего, сводило всё судорогой от страха. Но вида не подала ни разу.

Видимо, этим она меня и цепанула.

Своей простотой и смелостью.

Много пил, что-то говорил.

Она отвечала.

Всё как-то туманно.

В голове лишь образ матери, а во рту горечь и не алкоголь вовсе тому причиной.

— Раздень меня, Стеша, — мне нравилось пробовать на вкус её имя.

А ещё больше нравился очумелый взгляд зелёных глазищ, которым она наградила меня, услышав пожелание своего мучителя.

— А массаж тебе не сделать? Лампа разбилась, но есть ещё ночник.