Анастасия Шерр - Провинциалка

Только старый пидор хорошо осведомлен. Видимо, давно пас меня, за что следует грохнуть всех утырков, которые отвечали за мою безопасность.

— Ну-ну, Матвейка, ну-ну. Ты ведь у выхода стоишь. Тебя не держит никто. А скоро рванёт. Чего же не линяешь? — саркастически хмыкает говнюк и дёргает Стешку за волосы, отчего она взвизгивает и снова начинает плакать, а меня передергивает от злобы. — Ты ведь так и не узнал, почему я твою мамашу, шкуру такую пиздил. И тебя, выблядка, почему ненавидел. Спасибо мне сказал бы, а то так и подохнешь в неведении.

Нож, судя по всему, довольно острый, оставил на шее Стеши красный след, а у меня зверски зачесались руки. Разорвать урода на мелкие кусочки. Разнести его на запчасти. Чтобы мокрого следа не осталось от ублюдочной мрази.

— Мне не интересна сопливая байка, как тебя в детстве родители обижали, — до взрыва три минуты, а мне ещё нужно вытащить отсюда Стешу.

— Придётся выслушать. Ты ведь помнишь своего папашу, а? — злобно заухмыпялся, а у меня что-то поубавилось внутреннего равновесия.

С чего бы ему о моём отце вспоминать? Да, я действительно помнил отца лет до десяти. Но потом воспоминания как-то стёрлись, не до того было.

— Аа-а-а, не ожидал? — урод всё больше меня злил, хотя, казалось, больше некуда. — Твой папаша всю мою семью угробил. Он даже мою пятилетнюю дочь не пожалел, — его ухмылка становилась всё незаметнее, а лицо исказила гримаса боли. — Просто зарезал их… Мою жену, дочку, мать с отцом. Всего лишь за то, что я вёл его дело. Твоя мамаша не рассказывала, что он был рецидивистом? Не говорила, как он сдох? Его застрелили при попытке задержания. Кстати, он скрывался в этом доме, как и ты тогда. Да-а-а, твоя мамаша скрывала это ото всех.

И нет, она не знала, кто я. Не знала, что я появился в вашей жизни не случайно.

Если у меня забрали мою маленькую девочку, то какое право на жизнь имел ты, выблядок убийцы?! Я хотел уничтожить вас. Всю вашу семейку! Но не мог, не мог!

Зато теперь смогу! — рука с ножом дернулась, а я, наконец, выхватил ствол и влепил пулю ублюдку прямо промеж глаз.

Развязывал девчонку торопливо, но аккуратно. отвлекал её какой-то болтовнёй.

Чтобы не поняла, что меньше, чем через минуту будет взрыв. Я не был уверен, что успею её вывести, а потому не хотел пугать. Я бы тоже предпочёл не знать.

Наверное.

Когда веревки были отброшены, а малышка оказалась у меня на руках, рванул к двери и как только переступил порог, нас отбросило взрывной волной метров на пять.

Стеша лежала подо мной и, мелко дрожа, всхлипывала, а я… Начал переосмысливать свою жизнь.

То, что я услышал тогда — останется там, в том доме. Я больше не вспомню об этом. Я запрещу вспоминать об этом Стеше. Потому что мне глубоко все равно, кем был мужик, которого я не знал. Мне все равно, почему мать молчала об этом годами. И абсолютно наплевать, что он был моим отцом. Потому что я — не он.

Нещадно ломит кости, а глаза не открываются. Чувствую рядом что-то тёплое и принимаю решение поваляться ещё немного, но в следующую секунду вскакиваю, как ошпаренная.

Где я?!

И что со мной?!

Неужели жива ещё?

Кружится голова, а боль в ребрах заставляет застонать и снова откинуться на подушки. Поворачиваю голову вбок и встречаюсь взглядом с Северовым.

— Проснулась? — целует меня в щёку и крепко прижимает к своей груди, отчего я тихонько стону — уж очень болит всё тело. — Прости, маленькая, не хотел.

Я расслабляюсь от тепла, что исходит от его горячего тела и закрываю глаза.

Хорошо-то как… Жива, почти здорова и рядом с ним.

Мир сошёл с ума. Потому что жертве хорошо в объятиях злодея, а злодей извиняется за эти самые объятия. Бред. Наверное, сплю ещё.

— Как ты себя чувствуешь? — тихий голос с хрипотцой возвращает меня в реальность, а я не хочу просыпаться, не хочу вспоминать о произошедшем.

Я плохо всё помню… Лишь некоторые обрывки и страх, что до сих пор царапается острыми когтями в душе. Не хочу вспоминать. Пусть всё произошедшее вчера погибнет в моей памяти и больше не воскреснет.

— Нормально, — прохрипела заспанным голосом и уже по привычке отодвинулась от него, о чём сразу же пожалела — стало холодно. — Где мы? — осмотрелась по сторонам и не узнала комнату.

— В гостинице, — отвечает коротко и снова притягивает меня к себе.

С силой впечатывает в своё огромное тело и, приблизив свои губы к моим, шепчет:

— Поцелуй.

Наверное, страшно сейчас выгляжу, судя по тому, как сильно болит избитое лицо…

Но как-то плевать. Раз Севера потянуло на романтику, значит, не всё так плохо.

Закрываю глаза и касаюсь губами его губ. В следующее мгновение он прижимает меня к постели, сжимает одной рукой мои запястья (видимо, уже по привычке), и впивается яростным поцелуем. Его влажный горячий язык насилует мой рот, отключает сознание, и я подаюсь вперёд, к нему. Тону в этом поцелуе и тихо стону от боли, но ему уже плевать.

Он дорвался до желаемого.

С силой сдирает мои трусы, раздвигает коленки в стороны и, устроившись между них, врывается одним резким толчком. вскрикиваю от болезненного дискомфорта, но ноги раздвигаю шире, впуская его в себя глубже. Сейчас хочется забыться в его руках. Пусть даже чувствовать боль.

— Кошка моя, — усмехается и врывается снова, отчего уже кричу, но всё равно подаюсь вперёд.

Мне нравится эта боль. Нравится ощущать его на себе и в себе. Большой и мощный… Везде.

Царапаю его предплечья и обхватываю ногами, притягивая за шею к себе. Чтобы ни единого миллиметра расстояния между нами. Чтобы одним целым были.

Задыхаюсь от зашкаливающего сердцебиения и его тяжести, а внизу живота собирается тугой комок, что вот-вот взорвётся и унесёт меня туда, где нет боли и страха, лишь эйфория, тягучая и сладкая, как патока.

Когда моё тело покидают судороги, замираю под ним, чувствуя, как между ног становится влажно и эта влага стекает по внутренней стороне бёдер на простынь.

Уже позже я пойму, что он кончил в меня…

Лежу на его мощной груди, свернувшись клубочком и слушаю мерные удары сердца. — Почему мы в гостинице?

Он затаивает дыхание и пару мгновений молчит, словно обдумывает, что ответить.

— Мы на пути в Чекалин.

Словно в прорубь ледяную окунул. Что, простите?! Чекалин?!

— Не поняла…

Его рука ложится мне на грудь и я чувствую жар, исходящий от его ладони — видимо, я в его майке, потому что вещи (надо заметить, совсем другие, новые), лежат стопочкой на кресле. Даже о белье позаботился.

— Я с твоей Львовной поговорил. Решили тебя отправить домой. Пока всё утрясется… Врач тебя осмотрел… Небольшое сотрясение и несколько синяков…

Пройдут скоро.

Я вскочила и села, оттолкнув его руки.

— Ты это серьёзно?

Матвей вздохнул и, резко откинув одеяло, поднялся с кровати. Не могла не заценить его бугрящиеся мышцы и перекатывающиеся бицепсы. Всё-таки этот подонок очень привлекательный мужик.

Так…Не о том.

— А с чего вдруг ты принял такое решение? — наблюдала, как он надевает штаны и пыталась разобраться в себе.

Если бы ещё несколько дней назад он сказал, что везёт меня домой, я бы, наверное, сошла с ума от радости. Но сейчас как-то не ощущалось её… Радости этой. Напротив, стало так погано на душе, что захотелось плакать.

— Тебе опасно со мной, Стеша.

Вот так вот просто?!

Опасно, твою мать?!

Да он лупил меня и насиловал! Держал взаперти и угрожал оружием, из которого застрелил минимум двоих людей! А теперь опасно стало?! Серьёзно?!

— Ты ведь говорил, что отпустишь меня, когда наиграешься, так почему же сейчас… — и замолчала.

Вот оно что…

Наигрался, значит.

Подонок.

— Не начинай, Стеш, — он устало вздохнул и отвернулся, застёгивая ремень. — Порешаю свои дела и… Приеду за тобой. Если, конечно, захочешь. Что вообще за недовольство? Разве ты не этого хотела, когда сваливала из моего дома под покровом ночи? Не этого ты хотела, когда за незнакомым мужиком побежала? Не поэтому ты оказалась на стуле со взрывчаткой? — зло сверкнул глазами и отвернулся.

Да что с ним такое?! Если я захочу! Да когда он спрашивал моего разрешения?!

— Я не захочу. И да, я хотела этого. Отвези меня скорее. И больше никогда не появляйся в моей жизни, — тогда во мне говорила глупая гордыня.

Да, я могла признаться себе, что хочу с ним остаться. Но ему сказать об этом не решилась. Не после того, как он практически в лицо заявил мне, что наигрался.

Он ничего не ответил. Даже лица его не видела. Молча пошёл прочь.

— Жду тебя внизу. Позавтракаем и поедем.

С трудом перебарывая желание зареветь, поднимаюсь с кровати и иду к огромному зеркалу. Жалкое зрелище. Лицо в синяках и ссадинах, как и руки с ногами. Нехило меня так помотало…

Опускаюсь взглядом ниже и краснею от открывшегося вида на распухшие половые губы и сперму, что стекает по бедру.

Кем я стала?

Дешёвая бандитская подстилка.

— Нахрен всё! Домой! — приказываю своему отражению и целеустремленно ковыляю в душ, где буду плакать добрых полчаса, обнимая себя руками под обжигающе-горячими струями воды.

А потом смою с себя всю грязь, в которой меня вдоволь искупала Москва и, вздёрнув подбородок, пойду дальше.

За окном мелькают голые деревья, а брызги из луж летят на лобовое стекло. Их тут же размазывают дворники, оставляя грязные следы.

Погода мерзость, как, впрочем, и настроение.

Стеша сидит тихо, что на неё совсем не похоже.

вздыхаю.