— Мой тебе совет, не предлагай помощь в том, что тебе не под силу! — тычу указательным пальцем ему в грудь, привстав на носочки.

— Будь у тебя клей, я бы, пожалуй, справился. А так, чем мог, тем помог. Спасибо можешь не говорить.

— И не собиралась! — разворачиваюсь, чувствуя себя скоморохом, которому для полноты образа не хватает лишь колпака на голове и, не зная, куда повернуть, вновь возвращаюсь к новому знакомому.

— Где здесь туалет? — как можно выше задрав подбородок, бросаю брюнету.

— В конце коридора. Твоя дверь справа. И если это тебя успокоит, тебе очень идут эти тапки.

— Издеваешься? Чтобы ты понимал, через десять минут у меня собеседование. Решающее! А из-за тебя я похожа на шута!

— Ну, не я же виноват…

— Да, — жестом останавливаю незадачливого альтруиста, прекрасно зная, куда он клонит, — но второй доломал ты. Так что прости, до конца своей жизни я буду винить именно тебя в том, что упустила эту должность!

— Да, брось, уверен, никто и не заметит, — кричит мне вдогонку мужчина, уже не скрывая веселья, а я не могу придумать ничего лучше, как показать ему средний палец на прощанье. Глупо, да и успокоения мне это так и не приносит. Мужской смех за спиной лишь усиливается, а в груди уже разрастается предчувствие — ничего хорошего этот день мне не принесет.

Меня поднимут на смех, и, не задав ни единого вопроса, отправят восвояси, отдав место кому-то более подготовленному и везучему. И мне ли винить руководство, если я не в состоянии дойти без приключений до кабинета начальства?

Добравшись до уборной, я, не теряя ни секунды, стягиваю с себя блузку и, подставив под сушилку влажную ткань, придирчиво рассматриваю свое отражение. Волосы, пусть и мокрые, но все так же аккуратно собраны на затылке, ресницы склеены, но от этого взгляд стал лишь выразительней, немного помады, конечно, не помешает… А что касается юбки — вполне можно счесть что эти темные пятна часть декора. Не для того я проделала этот путь, чтобы сдаваться из-за чертовых каблуков! Торопливо застегиваю пуговицы на груди, заправляю материю под холодную липучую юбку и решительно двигаюсь навстречу судьбе. Одно я теперь знаю точно, заводить знакомства в лифте не мое…

ГЛАВА 6

— Привет, — я неловко пожимаю плечами, застыв на пороге Таниной квартиры — просторной комнаты в коммуналке на окраине города.

Старые выцветшие обои, круглый стол на резных ножках, за который моя тетка наверняка продала бы душу, питая необъяснимую тягу к антиквариату, шкаф с лакированными дверками, внушительное бра с тряпичным абажуром в центре комнаты, и ковер, с годами потерявший насыщенность красок и теперь брошенный новыми хозяевами под ноги. Раньше он висел на стене, в которой до сих пор торчат гвозди с поржавевшими крючками.

Мне и спрашивать не нужно, как прошел кастинг — красные глаза подруги и мокрые дорожки на ее щеках говорят куда красноречивее слов. Очередная неудача, самая болезненная для Петровой, с чего-то решившей, что эта попытка станет последней.

Девушка отступает, позволяя мне войти внутрь, и прежде чем ее сосед в сальной от грязи и пота тельняшке заплетающимся языком просит занять полтинник, с грохотом захлопывает дверь перед его носом. И это не способ выместить свою злость на весь белый свет, не попытка спустить пар, а острая жизненная необходимость — дверная коробка настолько износилась, что иначе об уединении можно и не мечтать.

— Чего ты такая? — шмыгнув носом, пятится подруга, позабыв о собственных горестях. Морщит свой лоб, прикусив нижнюю губу, и наверняка ломает голову, что же могло со мной приключиться.

— Там ливень, а я, как назло, не взяла зонтик. Дашь мне полотенце? — стягивая с себя импровизированные балетки, насквозь промокшие и теперь совершенно непригодные для носки, даже если лучший сапожник города возьмется за их реставрацию, с мольбой гляжу в голубые глаза блондинки.

Таня мгновенно оживает и уже выдвигает ящик бельевого комода, в попытке отыскать для меня сменку, пока я торопливо расстегиваю пуговки на своей рубашке, желая как можно скорее избавиться от холодной одежды. Вряд ли когда-то я захочу надеть ее вновь.

— Бери, — протягивая мне махровый халат и пару теплых носков, устало командует девушка, присаживаясь на подлокотник дивана. Обнимает себя за плечи и вымучено улыбается, наблюдая за тем, с каким удовольствием я кутаюсь в мягкую пушистую ткань. Чуть дольше задерживает свой взгляд на моих волосах, сосульками спадающими на лицо, и все-таки произносит:

— Я все испортила, Лизка. Не быть мне теледивой, — голос ее дрожит, а пальцы крепко впиваются в рукава толстовки. Нет большего потрясения, чем осознать, что дело, которому ты посвятила всю свою жизнь тебе не по зубам.

— Какие твои года? Кто-то становиться известным после сорока, а ты в двадцать четыре крест на себе ставишь, — говорю как можно жизнерадостней, успев развесить свое влажное барахло на батарее, и достаю чашки для вскипевшего чая. В минуты слабости и бессилия Таня напрочь забывает о гостеприимстве, впрочем, мне ли ее судить? Не улыбнись мне сегодня удача, я бы, пожалуй, не один вечер предавалась самобичеванию, в конечном итоге наплевав на ежедневные хлопоты.

Я передаю подруге дымящуюся кружку и, не сдержав стона удовольствия, отпиваю горячий напиток. Удивительно, как быстро тепло распространяется по моему телу, помогая почувствовать себя лучше.

— Как собеседование?

— Никак, — выдаю, отправляя в рот ложку малинового варенья, и тут же улыбаюсь. — Но место мое!

Хотелось бы мне радостно подпрыгнуть и кружить по комнате, бросая в потрескавшийся потолок стократное «спасибо», но здравый смысл все-таки берет верх. Не в моих правилах ликовать, когда близкий на глазах рассыпается на кусочки, совершенно не представляя, что делать дальше.

— Умеешь ты нагнать жути! — Петрова пихает меня в плечо, успев не на шутку испугаться, что и я сегодня осталась не у дел.

— Я так и не встретилась с этим Лисицким. Провозилась в туалете, пока сушила рубашку, а когда влетела в приемную, секретарша сказала, что я опоздала. Думала, умру от разрыва сердца! — я передергиваю плечами, вспоминая, как успела похоронить свои мечты о престижной работе.

— В общем, думала все, но эта дама в очках велела мне зайти в отдел кадров. Так что с понедельника выхожу.

— С чего бы это? Если с начальником ты так и не встретилась? — не может скрыть своего удивления блондинка, замирая с поднесенной к губам десертной ложкой.

— Кто их знает? Может, остальные кандидаты главного не впечатлили? Мне без разницы! Единственное о чем я думаю, так это о том, что о поисках работы, наконец, можно забыть.

Если жестокая инквизиция моих лодочек была воспринята вселенной, как акт жертвоприношения, я вполне готова смириться с гибелью любимых туфель, в результате обретя долгожданное место в солидной фирме.

— Счастливая, — с завистью взглянув на меня из-под пушистых ресниц, Петрова выдает тяжкий вздох. Пожалуй, самый громкий и протяжный из всех, что я когда-либо от нее слышала. Я отставляю кружку, и делаю то, что умею лучше всего: пододвигаю свой стул к подруге и обнимаю за плечи, устраивая голову на ее плече. Она, как и всегда, пахнет ванилью, немного табаком, ведь наверняка не удержалась и все-таки выкурила сигарету, стянутую у ни о чем не подозревающего Федора, и что самое горькое — разочарованием, тяжелым облаком окутавшим ее ссутулившуюся спину и теперь витающим вокруг нас.

***

Мне дали три дня. Я подготавливала себя морально, немного опасаясь, как вольюсь в коллектив, наверняка разношерстный по возрасту и взглядам на жизнь. Это все же не вуз, где все на равных, и начинают свое соперничество многим позже, чем успевают обзавестись парой-тройкой добрых знакомых. От волнения, я позабыла сон, оставив в своем рационе лишь плиточный шоколад и килограммы песочного печенья. Уплетала за обе щеки сладкое, и листала свои конспекты, всерьез вознамерившись освежить знания. Раз за разом перечитывала лекции, пока случайно не наткнулась на общую тетрадь, исписанную чужой рукой. Сердце пропустило удар, а пальцы уже поглаживали глянцевую обложку с изображением красного байка на фоне огненного заката. «Игорь Громов» — написано не очень-то и разборчиво, но мне ли не знать, кто владел ею до меня?

Сейчас и не знаю как сложилась его жизнь, но не на секунду не сомневаюсь, что об угловатой первокурснице, размазывающей тушь по щекам, он никогда не вспоминал, прекрасно обходясь все эти годы без ее глупых сообщений и краснеющих щек. Но даже осознание собственной ненужности не мешает моему сердцу ускорить свой ритм, когда память услужливо выпускает на поверхность те крохи, что я все же успела сохранить в душе: трепет, окутавший меня в ту секунду, когда парень прижимал меня к груди, желая остановить поток слез, орошающих мои щеки, волнение, что я испытывала, собираясь на премьеру спектакля, и восторг, непременно охватывающий меня всякий раз, когда я получала очередное послание от Гоши. Первая любовь не забывается, и в этом заключается ее прелесть: несмотря на плохой конец, вспоминаешь о ней с каким-то необъяснимым теплом…

— Здравствуйте, — здороваюсь с администратором и демонстрирую свой пропуск крупному охраннику, который беззвучно кивает, сохраняя каменное выражение на квадратном лице, и едва ли не бегу вприпрыжку к лифтам, ощущая, как от радостного предвкушения потеют ладошки. Примыкаю к кучке таких же как и я офисных клерков, незаметно разглядывая каждого, и украдкой касаюсь волос, сегодня, как никогда, аккуратно уложенных в строгий пучок.

— Вижу, собеседование прошло на ура, — слышу позади себя, но не сразу нахожусь с ответом. Я все еще витаю в облаках, осознавая, что говорят именно со мной лишь тогда, когда плечо мое задевает тот самый добряк, вызвавшийся помочь с починкой каблука. Теперь это наше неизменное место встречи?