Я завожусь. Терпеть не могу, когда заставляют топтаться на одном месте, и почему-то сейчас вспоминаю, что именно из-за этого не раз выводила из себя Лисицкого. Требовала поскорее завалить меня делами, уверенная, что мне под силу любое его поручение, лишь бы не сидеть в душной приемной.

— Оставим все эти сантименты? Потому что лично для меня, это уже не имеет никакого значения. Узнал или нет, факт налицо, — перебираю в воздухе пальцами, демонстрируя обручальное кольцо, которое давно переодела на левую руку.

— Я думаю, всем бы хотелось знать, как все начиналось, — все-таки не собирается сдаваться Филипп, явно не придя в восторг от моей вспышки.

— Начало не так важно, важен конец.

— И тем не менее мы хотим докопаться до сути. В чем причина разрыва и что вы такого сделали, что ваш супруг усилил охрану у собственного дома?

— Я? — мой голос срывается, и я уже чувствую, как непрошенные слезы все же стекают по щекам. Против моей воли, ведь я поклялась самой себе, никогда больше не доставлять удовольствия Громову подобным зрелищем.

— Я его любила. Любила так, что забывала о себе. Дала ему понять, что никуда не денусь, но внезапно решила нарушить правила. За это он отобрал моих детей! Девочек, которым неделю назад исполнился год! Только я не видела, как они задували свечи, как разворачивали подарки и… я даже не знаю, сделали ли они первые шаги и кого теперь зовут мамой! Таню? Или, может быть, мой муж уже давно закрутил интрижку с кем-то другим. Вот что для меня важно! Я пришла не для того, чтобы утирать платком слезы из-за потери мужчины, который на самом деле того не стоит. Я пришла за помощью, потому что понятия не имею, куда он увез дочерей, и как долго его юрист будет затягивать процесс, тем самым отдаляя мою встречу с ними. А что важно вам? — смотрю на скучающих зрителей, немного оживившихся при звуках моего сломленного голоса. — Важно, как скоро он меня заметил? Вам это нужно, чтобы я рассказала, как сумела его влюбить? Никак, ясно? Мой супруг любил лишь одну женщину, и, к моему несчастью, ею была не я.

— Лиза, послушайте, — Смирнов подходит ко мне, и присев у моих ног, берет мои трясущиеся ладони в свои. — Я не хочу вас мучить. В этой студии побывали сотни людей, рассказывали сотни историй, и я прекрасно понимаю, насколько это тяжело. Вы не первая мать, оторванная от детей, и, к сожалению, в наше время не редкость, когда богатый успешный мужчина так жестоко сводит счеты с супругой. Я осознаю, насколько тяжело вам, как матери.

— Тогда перестаньте копаться… — утираю щеку протянутой мне салфеткой и приоткрываю губы, выпуская воздух из легких.

— Это шоу, — шепчет, впервые взглянув на меня без притворства, хоть и не может не понимать, что камеры пишут происходящее, не оставляя нам шанса остаться незамеченными. Понимаю, что он рад бы свернуть это действо, но требования к передаче никто не отменял.

Я бросаю свой взгляд ему за спину, замечая, как напрягся Слава, что не сводит с меня глаз, явно борясь с желанием схватить и увести подальше от жадной до скандалов толпы, снимаю последнюю слезинку с ресниц и, приподняв подбородок, сдаюсь:

— Ладно. Хотите слушать? Пожалуйста. Только не ждите, что моя история будет романтичной, — предостерегаю, больше ни разу не взглянув на оператора, и все свое внимание переключаю на скомканную салфетку. — В феврале Слава попросил меня отвести Громову документы…

ГЛАВА 9

— Отлично! Теперь я курьер, да? — вырываю из Славиных рук протянутую им толстую папку и недовольно нависаю над столом, опиревшись кулачком о гладкую стеклянную поверхность. — Вот это карьерный рост, Вячеслав Андреевич! Уверена, даже вы мне завидуете!

— Немного. На улице прекрасная погода, так что проветришь голову. В последнее время ты слишком рассеянна.

— Рассеяна? Да я деградирую в четырех стенах! Только и делаю, что распечатываю бумажки и раскладываю пасьянс…

— Правда? Ты оштрафована, — не поднимая головы, бросает мой босс будничным тоном, что-то помечая на полях изучаемого договора.

— Это единственное, что вы услышали? Чертов пасьянс? Тогда лишайте премии за месяц — на прошлой неделе я читала на рабочем месте, — не унимаюсь я, тыча пальцем в его грудь. — Потому что даже дешевый роман, купленный в переходе, куда интересней, чем отвечать на телефонные звонки.

— Не зарывайся, Волкова, — теперь мой начальник не кажется таким отстраненным, хотя и проникнувшимся к моим невзгодам его вряд ли назовешь. Отмахивается от бумаг, грозно зыркнув на меня из-под бровей, и, не скрывая раздражения, цедит сквозь зубы:

— Поднимай свой зад и делай то, что я тебе говорю. Если Громов подпишет, поговорим о смене твоей деятельности. А сейчас, будь добра, испарись.

Мне не нужно повторять дважды — в такие минуты с Лисицким лучше не спорить: глаза загораются огнем, голос бьет хлестко, словно тонкие прутья ивы, а от исходящего от него негодования воздух в просторном помещении кабинета становится тяжелым. Поэтому и иду к дверям, расправив плечи и гордо вскинув подбородок — пусть думает, что не напугал меня напускным раздражением, и если ему так нужна эта подпись — я ее достану, но в ответ непременно потребую перестать кормить меня обещаниями.

***

О деятельности Громова мне почти ничего не известно. Знаю лишь, что он унаследовал от отца несколько заводов, размещающихся в разных регионах страны, и многомиллионное состояние, благодаря которому может позволить себе жить на широкую ногу. О его маме газеты пишут чаще (уж очень она словоохотлива, когда дело касается ее заслуг), но о семье она высказывается редко. Не то чтобы я выискивала сведения о Гоше, но не буду врать, после дня рождения босса не одну ночь я боролась с бессонницей, то и дело пытаясь прогнать его навязчивый образ из своей головы. Это сродни фантомной боли: первая любовь давно канула в небытие, но случайная встреча немного разбередила раны, и теперь душе моей вряд ли удастся отыскать покой. Она постанывает, растревоженная близостью человека, когда-то оставившего огромный рубец на моем сердце.

— Здравствуйте, — не робея, подхожу к стойке, за которой прячется молоденькая секретарша, болтающая по телефону. Наверняка говорит она с мужчиной — уж слишком сладко звучит ее голос. — Игорь Валентинович у себя? Он не пришел на встречу с моим боссом, и…

— Его нет на месте. Когда вернется мне неизвестно, — бестактно прерывает меня девушка, прикрывая динамик рукой, и, наградив дежурной улыбкой, возвращается к своим делам, сочтя, что на этом наш разговор закончен.

Разворачивается в кресле, запрокидывая голову назад, и заполняет приемную звонким смехом, ничуть не смущаясь моего присутствия. Странно, да? Меня оштрафовали за раскладку пасьянса, а эта дамочка не стесняется налаживать личную жизнь в рабочее время.

Я опускаю глаза на документы, доверенные мне Лисицким, и судорожно пытаюсь придумать, как поступить дальше. Уйти, доказав Вячеславу Андреевичу, что я не справлюсь даже с этим, или заставить черноволосую хохотушку отвлечься от своих любовных дел? Обвожу взглядом помещение, заприметив мягкий диванчик у стены, где вполне могла бы комфортно устроиться, поджидая неуловимого бизнесмена, но прежде, чем решаюсь разбить здесь штаб, предпринимаю последнюю попытку расположить к себе этого длинноногого цербера:

— Простите, — не слишком-то это прилично с моей стороны, но отчаявшись до нее докричаться, другого выхода я не вижу: наваливаюсь на стойку, и разворачиваю ее лицом к себе, игнорируя недовольный взгляд неугомонной болтушки. — Может быть, вы знаете где я смогу его найти?

— Он заболел, девушка. Так что простите…

— Домашний адрес? — складываю руки в умоляющем жесте, рассчитывая на ее понимание. — Без его подписи я рискую потерять свое место.

— Мне очень жаль. Но я, правда, не имею права разглашать подобную информацию. Оставьте свой номер, и я обязательно с вами свяжусь, — никакого сочувствия, лишь заученный текст, который до меня наверняка слышали десятки обеспокоенных партнеров.

Она одаривает меня улыбкой, больше похожей на собачий оскал, и, отобрав ручку, которую я незаметно для самой себя схватила со стойки, вставляет ее в органайзер. Награждает убийственным взглядом и вновь прикладывает к уху мобильный.

Подавив стон разочарования, я оставляю секретаршу в покое, и бреду к двери, на ходу застегивая пальто. Мое чутье никогда меня не подводит — даже если я стану ее пытать, адрес Громова она ни за что не выдаст. Касаюсь пальцами металлической поверхности ручки, но прежде чем опускаю ее вниз, слышу, как из селектора доносится хорошо знакомый мне голос…

— Юля, сделай мне кофе. И отмени все встречи на ближайшие пару дней, — хриплый, видимо, и вправду простывший Игорь, единственный, ради кого эта дамочка готова, наконец, повесить трубку, отдает указания своей помощнице.

А я словно к полу приросла: наблюдаю за ее слаженными действиями, сильнее сжимая папку, и судорожно пытаюсь решить, как быть дальше. Перевожу свой взгляд на темную дверь у ее стола, и прежде чем здравый смысл возьмет надо мной вверх, отрезаю ей путь к заветному кабинету.

— Куда? — вскрикивает Юля, в то время как я уже отбираю поднос из ее рук, толкая деревянное полотно своей пятой точкой, уворачиваясь от загребущих пальцев.

— Я отнесу. Прости, но здесь каждый сам за себя, — быстро юркаю в кабинет, с трудом удерживая свою ношу, и захлопываю ее прежде, чем Юля успевает влететь следом.

От тяжелого запаха табака и мрачного освещения в комнате, я не сразу замечаю стол, за которым устроился самый красивый мужчина из тех, кого мне когда-либо доводилось встречать. Он уставился в одну точку, то и дело поднося к губам бокал с янтарной жидкостью, ничем не выдавая, что заметил мое внезапное появление. Пьет, погруженный в собственные мысли, пока в пепельнице дотлевает едва ли не сотая сигарета. Мрачный, уставший и какой-то холодный…