— А разве нет? Тогда, пригласим в студию нашего водителя. Пусть расскажет, куда он тебя возил, едва ли не каждый день, пока твой муж трудился не покладая рук на благо семьи? Или, может быть, Нина Алексеевна, няня девочек, — поясняет студии, на секунду оставляя меня в покое, — поделится с нами своим рассказом о визитах Славы в ваш с Игорем дом?

— Это правда? — заметно приободрившись, словно все что было до давно навевало на него сон, Филипп встает, теперь взглянув на меня иначе: задерживается взором на колене Лисицкого, касающегося моей ноги, и еле заметно улыбается, когда я одергиваю ладонь, к которой так не вовремя тянутся мужские пальцы.

— У вас был роман?

— Нет, — выдыхаю, ощущая досаду, что эту тему вновь вытащили на поверхность: сначала Таня, порочащая мое имя с глянцевых страниц таблоидов, теперь вот родная бабушка моих дочерей.

Смешно, не правда ли, как далеко готовы зайти люди в своем стремлении обелить любимых? Впрочем, в случае с Эвелиной война идет вовсе не за честь сына. Ей просто претит мысль, что их звучная фамилия вывалена в грязи с моей легкой подачи.

— Ну, конечно! Слава, не надоело играть в молчанку?! — впервые вижу ее такой, и невольно вздрагиваю, когда женщина повышает голос, подаваясь вперед. — Держи ответ, вы же это все заварили!

— Вы уж простите, но мне не верится, что наша героиня способна на измену, — мой верный страж, подруга по несчастью в мужском костюме, вставляет свои пять копеек, теперь внимательно меня разглядывая. — Но если это все-таки так, то поделом ее мужу-подлецу!

— Подлецу?! — Эвелина даже встает, но вовремя опомнившись, грациозно опускается на мягкое сиденье, нервно одергивая полы своего пиджака. — Мой сын оступился! И вины с него я не снимаю. Но он из кожи вон лез, чтобы заслужить ее прощение!

— Вас послушать, так он просто герой, — теперь и рыжая не остается безучастной. Пропуская мимо ушей критику в свой адрес, она принимается о чем-то шептаться с депутатом, и теперь студия больше напоминает улей, где жужжащие пчелы меряются длиной своего жала.

— Думала, выйдешь чистенькой? — едва Филипп объявляет о двухминутном перерыве, свекровь резво подходит ко мне, отпихивая гримершу, уже во всю колдующую над моими губами.

— Постыдитесь камер, — я выжата, поэтому голос мой звучит глухо. Обнимаю себя за плечи, случайно задевая микрофон, и теперь всячески стараюсь вернуть наместо небольшую коробочку, от которой идут тонкие проводки.

— Стыдиться нужно было тебе! Когда устраивала шоу из собственного развода!

— Если бы Игорь не был таким мерзавцем, я бы здесь не сидела!

— А чего ты ждала, когда кувыркалась с его лучшим другом? Благодарностей? Благословения?

— Вы сами слышите, что несете? — не остаюсь в долгу и теперь и сама встаю с дивана, игнорируя покалывание в своих затекших ногах. Гнев поднимается высокой волной, грозясь затопить мой рассудок, чьи призывы к спокойствию становятся еле слышными. Она выше, но я впервые не чувствую робости, не меньше Эвелины пылая еле сдерживаемой яростью.

— Слышу! И если бы ты была хоть чуточку мудрее, с детьми бы тебя никто не разлучал. Нужно было признаться раньше. Все мы взрослые люди!

— Мне не в чем признаваться!

— Твое дело. Тем более что Слава оказался куда смелее, — бросает, и разворачивается на каблуках, оставляя меня в растерянности хлопать глазами.

Кошусь на друга, не в силах выдавить из себя вопроса, и, прячу свой удивленный вздох за трясущейся ладошкой — в глаза он мне больше не смотрит. Потирает брови, опустив голову, и нервно отстукивает пяткой по сверкающему глянцевому полу.

— По местам! — доносится словно издалека, а я все так же стою, ожидая, когда хоть кто-нибудь объяснит, в какую игру меня втянули…

ГЛАВА 32

Я не могу дышать. Отчего-то вспоминаю сейчас тот вечер, когда Игорь смахнул со стола посуду, перевернув блюдо с картофельным пюре, которое неаппетитным пятном красовалось на дорогом напольном покрытии с коротким ворсом.

— Пошла вон! — цедит сквозь зубы, гаркнув на Нину Алексеевну, чтобы та не смела вмешиваться в наш конфликт, и уже хватает пеня за локоть, настойчиво волоча в спальню. Я оступаюсь, едва не свалившись с крутой лестницы, а он и не думает отпускать, игнорируя мое слабое поскуливание, когда неприкрытые колени царапаются о деревянные ступени.

— Собирай свое барахло, — достает чемодан с полки и теперь бросает в него мою одежду, не слишком-то задаваясь вопросом, что именно попадает в саквояж. — Думала, я не узнаю?

Жмурюсь, когда, с шумом захлопнув крышку, он толкает к моим ногам поклажу, из которой торчит рукав любимой блузки, и, взревев, ударяет ладонью о стену, чуть левее моего побледневшего лица.

— Не могла выбрать другого?

— Лиза, — доносится издалека чей-то голос, и мне приходится тряхнуть головой, чтобы внезапно обрушившиеся воспоминания уступили место реальности. Яркий свет, шепот зрителей, камеры, логотип программы на стене с монитором, на котором красуется наш с Игорем свадебный снимок… похоже, реклама уже закончилась, а я все так же стою, изучая пол под своими туфлями.

— Присядьте, пожалуйста, — вкрадчивый голос ведущего буквально обволакивает меня, и ноги сами идут к дивану, где мой молчаливый друг сидит с опущенной головой.

Только друг ли? Есть ли, вообще, на Земле хоть кто-то, кого можно назвать таким громким словом? Сначала Игорь, потом Таня, теперь вот… Славка. Славка, все это время так искренне меня поддерживающий!

— Вам плохо? Принесите воды! — чувствую, чью-то ладонь, опустившуюся на мою поясницу, и несколько раз моргнув, чтобы прогнать эту липкую темень перед глазами, сменившую цветную картинку, с силой отталкиваю от себя Лисицкого. Справлюсь и без его помощи.

— Простите, — осушив до дна стакан, сглатываю привкус валерьянки и отодвигаюсь подальше от мужчины, взволнованно взирающего на меня из-под густых ресниц.

Жалею ли я, что пришла? Безумно. Только сейчас понимаю, для чего мне так тщательно укладывали волосы, почему выбрали такой кричащий оттенок помады, и почему не поскупились на тушь, от количества которой мои глаза стали в несколько раз выразительней. Обсуждать неверную жену олигарха, до этого в красках описывающую ужасы своей семейной жизни куда интересней, чем перемывать кости загулявшему бизнесмену, который уже завтра выложит крупную сумму, чтобы ни одно солидное издание не валяло в грязи его доброе имя.

— Уверены, что мы можем продолжить? — кажется, искренне озаботившись моим состоянием, Филипп садится рядом, даже не подозревая, какую благодарность я испытываю к нему в эту минуту.

Пусть лучше так, рядом с человеком, поставившим перед собой цель то ли уничтожить меня, то ли спасти, докопавшись до истины, чем ощущать на своем плече холодную ткань пиджака Лисицкого, постоянно задевающего меня рукой.

Я не хочу здесь находиться! Единственное, что сейчас занимает мою голову, острая необходимость избавиться от сотни пар глаз притихших гостей этого телешоу.

— Ну, хорошо, — Смирнов даже в ладоши хлопает, отвлекая от меня оператора, и принимается за Эвелину, наверняка ликующую, что хоть как-то сумела мне отомстить за любимого сыночка. — Вам ведь наверняка известно, почему их брак дал трещину?

— Да. Три месяца назад, мой сын узнал о том, что Лиза ему неверна.

— При каких обстоятельствах? — я вздрагиваю, а ведущий уже участливо пожимает мою ладошку, адресуя свой вопрос сидящей напротив женщине.

— Случайно. Вернулся домой пораньше и обнаружил, что жены нет.

— Это повод для переживаний? Она могла выйти в магазин, встречаться с подругой в кафе…

— Но вместо этого проводила время с мужчиной, — отмахнувшись от догадок, свекровь устало вздыхает. — Лиза больше года не садилась за руль, поэтому в город ее сопровождал шофер. Именно от него мой сын узнал, что она не впервые отлучается из дома, оставляя детей на няньку.

Бред. Не стану отрицать, что проводила эти часы с Лисицким, но обвинять нас в запретной связи до невозможности глупо. Кожей чувствую, как выжидательно Филипп взирает на меня из-под стекол ультрамариновых очков, и все же решаю не дожидаться очевидного вопроса.

— Нет, — машинально качаю головой, но не порываюсь поднять своих глаз: все так же изучаю свои пальцы, позволяя волосам укрыть пылающие щеки своей непроницаемой ширмой. — Слава мой… — осекаюсь. Кто он? Я теперь и не знаю.

— Нас связывали лишь деловые отношения. Я на него работала.

— Ну, конечно! Знаем мы, каким местом ты так усердно трудилась! Прос…

— Не забывайтесь! — прежде, чем она успевает договорить, Филипп пригвождает Эвелину к дивану своим возмущенным взглядом. — Мы на федеральном канале. Ваш муж об этом не знал? — обращается уже ко мне, оставляя без внимания народную артистку, и устраивает свою руку на спинке позади меня.

— Нет.

Мой муж не знал много. Потому что однажды, даже у самого понимающего, доверчивого человека заканчиваются ресурсы, иссекают запасы терпения и собственные желания, наконец, выходят на первый план. Моей страстной мечтой стало избавление. Избавление от вновь предавшего меня человека, который продолжал бы из года в год играть в семью, удовлетворяя свои потребности на стороне. Ведь Яна была права — ее хотят, и порой это влечение так нестерпимо, что для своих любовных утех Игорь не брезгуют использовать наше брачное ложе…

Яну я обманула. Потеряла покой, и, к собственному стыду, нет-нет да подносила к лицу брошенную мужем рубашку, всякий раз переживая, что найду на его одежде следы ее возращения — духи, отпечаток помады или черный волос…

Это унизительно, страшно, и до ужаса обидно — инспектировать гардероб мужчины, который априори должен принадлежать лишь мне, не подпуская к пуговицам на своей деловой сорочки чужие пальцы.