Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

После этого Дейзи, уезжавшая в Англию на Рождество, настояла на том, чтобы Вива тоже отдохнула. По ее словам, в приюте на Рождество останутся только шесть детей. Миссис Боуден и Ваибхави присмотрят за ними.

«Возьми две недели, тебе они просто необходимы – я запрещаю тебе волноваться из-за этого парня и работать над твоей проклятой книгой. Поезжай!»

Когда за две недели до Рождества поезд прибыл в Амритсар, Вива с облегчением обнаружила, что Тори встречала ее одна. Ей не хотелось больше ни с кем видеться.

– Вива! – На лице Тори засияла радостная улыбка. Она крепко обняла ее и заглянула ей под шляпку.

– Господи! – воскликнула она. – Твой глаз! Что случилось?

– Да так, ничего – ничего особенного. Он просто так выглядит страшновато, на самом деле все почти зажило. – Вива с ужасом ждала этого вопроса. Проклятый глаз до сих пор был зримым свидетельством ее позора, и, хотя она по-прежнему жила в страхе перед Азимом, нужно было как можно скорее забыть тот инцидент. – У меня было маленькое приключение, а потом я упала. Я расскажу тебе за ужином. Ах, Тори, просто не верится, что я здесь. – Она оперлась на руку Тори. – И какой чудесный день.

В самом деле: небо чистое как стекло и совершенно голубое.

– Впрочем, мы с Тоби решили так: нечего этому несчастному солнцу портить наше английское Рождество, – пошутила Тори, когда они шли под руку к машине. – Он собирается сыпать на нас с чердака кусочки ваты, чтобы мы чувствовали себя как дома.

И, помолчав, она добавила, крепко сжав руку подруги:

– Вива, мне не терпится вас познакомить. Тебе он очень понравится. Правда.

«Хорошо бы», – без особой уверенности подумала Вива. Знает ли Тоби, как она яростно отговаривала Тори выходить за него замуж? Она, Вива, – великий специалист по любви и браку! Но тогда она ужасно боялась за Тори.

Пока Тори везла подругу домой, Вива сделала себе строгое внушение. Одним из результатов ее плена у Азима стала клаустрофобия. Вива страдала от нее в поезде – у нее учащенно билось сердце, делались мокрыми ладони, в легких не хватало воздуха. И теперь, в машине, она уже наползала на нее будто серый туман. Она пыталась сосредоточиться на проплывавших мимо окна картинках – на запыленной деревне, на мужчине, который вел за собой худую белую лошадь, на старухе, бредущей по тропинке со связкой хвороста на голове.

Она ругала себя, словно была своим собственным плаксивым ребенком. «Помолчи, не раскрывай рот день-другой! Сиди в уголке и помалкивай! Забудь про свои проблемы…» Теперь пришла очередь Тори радоваться. Взглянув на подругу, Вива отметила, что та удивительно похорошела и буквально светится от своего нового счастья. Так что ее собственные проблемы надо отложить на несколько дней. Неужели это так трудно?

Через полчаса Тори остановила машину у ворот, над которыми красовался огромный герб.

– Вот и прибыли, – сказала она. – Это наш милый дом.

Они поехали к помпезному сооружению с башенками и причудливыми узорами. Перед ним на зеленой лужайке разгуливали два павлина и клевали зерна. Над ними виднелся щит: «Колледж Св. Варфоломея для сыновей джентльменов и махарадж в возрасте от семи до четырнадцати лет».

– Это еще не наш дом, так что не восхищайся, – весело заметила Тори. – Мы всего лишь бедные родственники.

«Толбет» запрыгал по гравию мимо крикетного поля, где на табло был вывешен счет 179:6 между Сент-Бартом и Равалпинди, мимо прямоугольника белых конюшен и площадки для поло, на которой одинокая фигура в тюрбане и бриджах играла в стикбол.

– Теперь, – объявила Тори, когда они свернули к полукругу деревьев за крикетным полем, – закрой глаза.

Виве до сих пор было больно закрывать глаза. По словам доктора, ей еще повезло, что она не окривела.

– Ну что, мы приехали? – Солнечный свет рисовал на ее веках подводные узоры.

– Теплее, теплее. – Тори сделала резкий вираж; гравий брызнул из-под колес.

– Вот! – Тори схватила ее за руку и крепко сжала. – Открывай глаза.

Впервые за долгое время Вива неожиданно для себя рассмеялась. Она словно попала в детскую сказку. На трубе дома сидел толстый Санта-Клаус; в каждом окне мерцали свечи; из горшков с бугенвиллеями свисали веревочные сосульки; свитки с яркими картинками, нарисованными с детской лихостью, заполняли пустые пространства на веранде. На одном был толстый волшебник в расшитом дорогими камнями тюрбане; на другом дети, катающиеся на санках среди тигров, обезьян и змей.

Над дверью висел транспарант, написанный огромными серебряными буквами: «Счастливого Рождества!»

– Как замечательно, Тори! – смеясь, воскликнула Вива. – Что за гений тут живет?

– Ну, точнее – гении, во множественном числе. – Тоби появился в сопровождении двух разнаряженных слуг. Они несли бокалы, шампанское и сырную соломку.

– Привет, подружка моей Тори, – сказал он и неловко протянул Виве руку.

– Нет, нет, подождите! – Тори помчалась вперед, притащила граммофон, и вскоре зазвучал голос Айвора Новелло «Дин-дон, перезвон поет»[82].

– Я с трудом отговорил Тори топить камин, – сказал Тоби. – Температура, впрочем, всего лишь шестьдесят пять[83] в тени. – Видя, с какой радостной улыбкой он смотрит на свою молодую жену, Вива подумала, что он выглядит очень молодо – взлохмаченные волосы, пальцы в чернилах, рубашка, выбившаяся сзади из штанов – и такой искренний. Она-то представляла его себе более лощеным и закрытым.

– Дорогой. – Тори обняла его за талию. – Дорогой, минуточку. Это моя подруга Вива. О которой ты уже так наслышан. Про свой глаз она расскажет нам позднее, так что пока не надо спрашивать.

– Приветствую, Вива. – Он тепло пожал ей руку. – Как насчет бокала шампанского?

– Охотно, – ответила Вива.

– Ох поди ж ты! – Когда он перелил пенящуюся жидкость, и она хлынула через край, Вива подумала: «Он нервничает не меньше меня».

Когда ей подали новый бокал, она вздохнула и сделала глоток. Видишь! – сказала она той части своей души, которая всегда чего-то опасалась. Видишь – можно радоваться уже трем вещам: что она добралась сюда самостоятельно; что Тоби не похож ни на пьяницу, ни на домашнего тирана; что никто пока не упомянул про Фрэнка, о котором ей не хотелось говорить. Так что, хотя все началось раньше, чем ей бы хотелось, будем радоваться Рождеству. Не скулить, не предаваться мрачным мыслям, не оглядываться назад, не заглядывать вперед.

Она подняла бокал и посмотрела на Тори.

– С наступающим Рождеством!

На следующий день приехала Роза с четырехмесячным Фредди на руках, и Тоби подтрунивал над подругами – мол, они поглупели от радости. Но младенец был и на самом деле прелестный: серебристые волосики, как у Розы, превосходно вырезанная ямочка на подбородке и умные голубые глазки, которые лишь изредка затуманивались капризом. Когда Вива взяла его на руки, ее шокировали собственные эмоции – она не то чтобы ревновала, ведь что она будет делать с ребенком? – но ужасно завидовала Розе, которая произвела на свет такое совершенное и чудесное существо.

Даже улыбаясь во время купания или агукаясь с довольным видом после смены пеленок, Фредди, казалось, повышал эмоциональную температуру в доме, словно маленький огонек.

– О боже, – воскликнул Тоби, когда ему в конце концов позволили взять младенца на руки, – все, решено – мэмсахиб должна как можно скорее подарить мне такое же чудо! – И тут же, как и опасалась Тори, рассказал историю, как он носил яйцо под мышкой и что при этом чувствовал.

– Что же было дальше с твоей птичкой? – поинтересовалась Вива.

– Я наступил на него через два месяца после того, как цыпленок вылупился. Я торопился забрать почту и не посмотрел под ноги. Извини, дорогая, – обратился он к Тори, – я не рассказывал тебе об этом. Я только теперь могу говорить об этом почти спокойно. – Он не шутил.

– Это ужасно, – тихо сказала Вива. – Ты, должно быть, любил этого кроху.

– Да, ты права, я действительно любил цыпленка, – сказал Тоби.

Когда Роза и Тори пошли купать малыша, Вива осталась на веранде. Она любовалась закатом и пыталась разобраться в своих странных и неясных мыслях. Она была счастлива за Розу, но дети меняют многое в твоей жизни. Да и родить ребенка означает преодолеть ужас перед физической болью – как преодолевают его подростки на Борнео, которые во время церемоний инициации прыгают с деревьев с веревкой на ноге. Это знак взрослой жизни. Теперь она была как-то по-новому спокойна за Розу, которая призналась, что рожать очень больно, и обещала рассказать им обо всем в подробностях, когда Тоби не будет поблизости. И даже хотя Роза почти ничего не рассказывала про Джека, ребенок означает, что ты доверяешь кому-то, что у тебя появилась настоящая семья.

Тори тоже скоро родит, тут и гадать не надо. При мысли об этом Вива остро почувствовала свое одиночество, но ведь так и будет – их дружба изменится, все изменится. Энергии мам на все не хватает, а дети притягивают к себе любовь и внимание словно гигантские магниты.

Печальные мысли крутились в ее голове. Чем она может похвастаться, прожив год в Индии? Умная, взрослая Вива, когда-то считавшаяся самой мудрой и опытной в их компании. Почти законченной книгой, на которую, возможно, не найдется издателя? Ведь у нее сейчас нет ни надежной крыши над головой, ни денег, ни ясных планов на будущее.

Почему они с самого начала не разглядели, что она такая неудачница?

Солнце щедро лило абрикосовый свет на игровые площадки и на лес, из которого время от времени взлетала стая темных птиц, кружилась в небе и садилась на верхушки деревьев. Но уже через несколько секунд стало темно, и в небе засияла россыпь звезд. Тоби вышел на веранду и сел рядом с Вивой.

– Ничего, если я посижу здесь? – осторожно спросил он. – Ну, я имею в виду, я не помешаю тебе? Может, ты думаешь о чем-то важном?

– Нет-нет, ничего, – солгала она. – Как замечательно, что тут не надо никуда мчаться сломя голову. По-моему, Тори так…