Ава решительно прикрыла дверь и ринулась в детскую – так называлась у них комната брата:

– Да-аньк!

Напрасный труд – отгородившись от внешнего мира наушниками, Данька с головой ушел в виртуальную жизнь. Пришлось похлопать по плечу.

– Чё? – раздался зомбированный голос. Брат клацнул клавишей, повернул недовольную физиономию и освободился от наушников.

– Быстро сгоняй к мусоропроводу, подбери коробку, которая там лежит, – распорядилась Ава.

– Чё-чё? – Данька испытывал известные трудности при перемещении из одного мира в другой.

– Вставай, – подталкивала брата Августа, – скорей, пока ее кто-нибудь не подобрал.

Подгоняемый не столько сестрой, сколько любопытством, Данька оторвался от стула и припустил к мусоропроводу.

Вернувшись, он получил следующее распоряжение:

– Отнеси это нашему соседу.

– Матвею, что ли? – строил из себя непонятливого Данька. При этом он запустил палец в надорванный край коробки и попытался разглядеть содержимое.

Ава шлепнула брата по руке:

– Матвею. Давай быстро.

– А что это? – Опять он что-то пропустил.

– Сделай то, что я прошу, – попыталась осадить брата Августа.

– Ах так? Может, тогда без меня разберетесь, а?

– Шантажист мелкий.

Данька моментально уловил неуверенность в интонации сестры.

– Нечего детей втягивать во взрослые отношения, – ловко ввернул он. Это был тезис тети Любы, смысл которого Данька не очень понимал, но сейчас, кажется, попал в точку.

– Господи боже мой, – ахнула Августа, – еще один моралист карманный. Неси, сказала.

Она открыла дверь, развернула брата лицом к выходу и подтолкнула.

С коробкой под мышкой Данька оказался за порогом.

– И быстро домой! – прошипела ему вслед Августа.


Что она о себе воображает, эта врачиха?

Да у нее этот… Как он называется? Да! Завышенный уровень притязаний – вот что!

Что ж он, совсем съехал с катушек – подстраивать такое? За малым не угробить человека? Ради того, чтобы покрасоваться? Это ж какое циничное воображение нужно иметь? Даже не циничное, а больное. Вот у нее, у докторши, – больное воображение, а у него – нет. У него самое что ни есть здоровое.

Это же надо додуматься до такого?

Хотя – ничего удивительного: додумалась же она таблетками заменить секс. Вот дура.

Звонок в прихожей настиг Степуру в верхней точке кипения.

Со злополучной коробкой в руках за дверью стоял Даниил – брат дуры докторши.

Вид растрепанного подарка ударил по оголенным нервам.

– Что надо? – рыкнул Матвей.

– Вот так всегда, – Данька надул губы, – вечно я крайний.

Справедливая критика сразу же охладила Мотю.

– Входи. Только убери это куда-нибудь. – Он кивнул на картонку.

Устроив многострадальный подарок на полке для обуви, Даниил прошел следом за хозяином на кухню.

– Пиво пьешь? – спросил гостя Матвей.

– Пробовал как-то. – Данька даже покраснел от удовольствия – здесь его держали за того, кем он является, – за взрослого.

– Слушай, а тебе шестнадцать есть?

Данька скис:

– Мне тринадцать.

– Тогда, наверное, я погорячился. Будешь колу?

Получив колу, Данька устроился на диване и снова почувствовал себя членом мужского Клуба.

– Вы с сеструхой полаялись, что ли?

– Я не лаялся. Я высказал свое мнение, – с достоинством объявил Матвей.

Даниил в этот момент уже потягивал колу и не сразу спросил:

– Это ты про воровство и наезд?

– Ну конечно! Как только этой курице, то есть твоей сестрице, такое в голову пришло? Неужели я похож на больного?

– Нет, – Данька выпустил изо рта трубочку и преданно затряс нестриженой башкой, – не похож.

– Мне что, делать нечего? – продолжал недоумевать Мотя.

Аргумент был встречен с пониманием.

– Есть чего делать.

– Вот и я о том же. Это ж надо додуматься!

– Так это твой друг сказал Авке про тебя, вот она и разозлилась. – Данька снова поймал ртом трубочку. В трубочке забулькало – кола кончилась.

– Друг? Какой друг?

– Ну, такой: темный, высокий, с телеканала. Симпатичный, кажись.

– Шутихин, что ли? – не поверил Матвей.

– Наверное, – худые Данькины плечи дернулись, – он еще приходил к нам домой, спрашивал Авку.

– Слушай, – одернул щегла Матвей, – не называй так сестру – Авка. Называй Устя, что ли.

– Один черт, – бросил Данька, – я ему еще сказал, что сестра на работе. Авка… то есть Устя, говорит, они встретились в супермаркете и он все выложил про ограбление и наезд. Сказал, что ты нанял актеров из театра.

На дне глаз Матвея затеплилось подозрение, быстро перешедшее в уверенность.

– Врешь.

– Ничего я не вру. Авка… то есть Устя, так говорит. Меня же там не было, – мудро отмежевался Данька.

– Точно? Она так сказала?

– Гадом буду.

Лучший друг оказался Брутом.

Подгадал момент и всадил стило в спину. Причем подтвердил своим гнусным поступком общеизвестную истину о том, что настоящую боль причиняют как раз близкие люди или те, кого вы держите за близких. Даже Гай Юлий не готов был к таким фортелям, вот и умер от двадцати трех колотых ран.

Несколько мгновений Матвей осмысливал услышанное, после чего разразился потоком ругательств, которые, впрочем, подбирал с оглядкой на Даньку:

– Вот козел, мурло поганое, пьянь подзаборная, я ему устрою. Я ему покажу, сучьему потроху. Он у меня будет иметь жалкий вид и нежную походку.

– Все равно Ав… Устька тебе уже не поверит. Знаешь, какая она упрямая. Ужас. Надо, чтобы твой друг сам во всем признался. А не захочет – запиши разговор с ним на диктофон! – подкинул ценную мысль Данька. – Я в каком-то кино такое видел.

– На диктофон? – Мотя с интересом посмотрел на юнца.

– Ну да.

– А что? Неплохо придумано. Диктофона, правда, у меня нет, но можно купить. А можно попросить у Витасика. – Мотя кисло улыбнулся собственной шутке.

– А Витасик – это кто?

– Ну, этот, с телевидения, чувак, который приходил к тебе и который опустил меня ниже плинтуса. Он и есть Витасик. Представляешь, двадцать лет дружили, а поругались из-за бабы. То есть из-за твоей сестрицы.

– Я понял, – важно ответил Данька. Он старался дотянуться до неписаных правил мужского клуба.

Матвей оценил старания.

– А ты ничего, – он похлопал гостя по плечу, – и голова у тебя работает как надо. Только я все-таки не стану записывать Витасика: в память о нашей дружбе. Пусть живет.

– Значит, тебе сеструха не нравится?

Мотя прочистил горло:

– Да нет, как раз наоборот. Это я ей не нравлюсь, поэтому разоблачу я Витасика или нет – это ничего не изменит.

– Ну и глупо. В любви каждый сам за себя, – тоном бывалого сердцееда заявил Данька, – он-то не очень думал о тебе и вашей дружбе, когда подкатывал к… Устьке.

– Витасик у нас натура творческая, импульсивная, к тому же не всегда трезвая. Скорее всего, поддался настроению и уже жалеет о том, что сделал.

– Это не кино, это жизнь, – поучительно изрек Данька, чем окончательно развеселил Мотю.

– Слушай, я к тебе за советами обращаться буду, не возражаешь?

– Не возражаю, – демонстрировал высоты мужской солидарности Данька. – Хочешь, дам первый совет?

– Хочу.

– Сначала покажи мне сумку, которую ты купил Авке. У меня есть мысль.

Мужчины перебрались в комнату, сидя на диване голова к голове, развязали коробку, развернули упаковочный пергамент и извлекли на свет кусок замши, напоминающий бархат.

– Cool, – оценил Данька, – у Авки, то есть у Устьки, таких прибамбасов никогда в жизни не было. Пусть это пока у тебя побудет, я потом заберу и подсуну сеструхе в барахло.

– Думаешь, проканает?

– Не уверен, но попробовать стоит. Если что – назад принесу. А есть еще кола?

Получив в качестве поощрительного приза еще один стакан колы, Данька высосал его и уже поднялся уходить, но тут его взгляд упал на прислоненную к стене у дивана гитару.

Забыв о достоинстве члена мужского клуба, по-девчоночьи ойкнул:

– А это твоя?

Гитара тут же упокоилась в объятиях щегла, и Мотя в который раз с сожалением осознал, что с Данькой у них гораздо больше общего, чем с его сестрой.

Время текло, мужчины передавали из рук в руки гитару, перебирали струны, демонстрировали друг другу какие-то аккорды, куски каких-то мелодий, так что, когда Данька случайно посмотрел на часы, оказалось, что стрелки перевалили за полночь.

– Блин, – он испуганно посмотрел на Матвея, – мне влетит. Я пошел.

– Если что – зови на помощь, – предложил новообретенному другу Мотя.

Парень отчалил, а Матвей, оставшись в одиночестве, принялся анализировать прошедший день.

Все получилось в высшей степени глупо: подарок и ссора. И шкет прав – исправить ситуацию может только сам Витасик. Пусть выступит Тарасом Бульбой, только наоборот: он убил, он и возродит.


…– Почему так долго? – Разъяренная, как тигрица, Августа выскочила в прихожую. – Чего ты там торчал столько времени?

– Ничего, – Данька втянул голову в плечи, – колу пили.

– А что там за музыка играла? – Августа шарила по лицу брата сканирующим взглядом.

– Телик работал. – Наученный горьким опытом, Данька под пытками бы не признался, что держал в руках гитару.

Доставшаяся в наследство от отца гитара была упрятана с глаз подальше на чердаке тети Любы. Всякую другую, неведомыми путями приблудившуюся к Даньке гитару ждала та же печальная участь – от нее безжалостно избавлялись.

– Три часа, значит, колу пили? А ты не боишься лужу ночью напустить?

– Не боюсь, – хихикнул Данька. Он готов был подыгрывать сестре и терпеть любые унижения, только бы она не заметила следы запретного удовольствия. Они, эти следы, были очевидны: по малолетству Данька не научился еще ликвидировать печать просветления на лице, к тому же подушечки пальцев выдавали его с головой – покрасневшие, они до сих пор ощущали гитарные струны, как руки – тепло деки.