– Аглая Михайловна, могу я задать вопрос?

– Извольте, – кивнула она.

– Не посчитайте меня невежей, но мой вопрос интимного характера, – произнес он неуверенно, ища темными глазами ее взгляд.

– Спрашивайте Аркадий Васильевич, – заметила она. Он с шумом выдохнул и произнес:

– Я вижу Вы в трауре.

– Мой муж умер в прошлом месяце, – быстро ответила она, понимая, что он имеет в виду. После ее слов Стрешнев резко остановился и, вперившись в нее горящим взглядом с придыханием, произнес:

– Неужели Дмитрий Петрович так неожиданно скончался?

– Что Вы! – воскликнула она. – Я, наверное, не правильно выразилась. Дмитрий Петрович, в полном здравии, насколько я осведомлена, – она немного помолчала. – Мой муж Николай Петрович, умер.

Теперь нахмурился подполковник, удивленно вскинув брови, пролепетал:

– Как Вы успели выйти замуж за другого, когда Скарятин в добром здравии? Я ничего не понимаю.

– Пойдемте Аркадий Васильевич, – произнесла твердо Аглая, увлекая его далее по бульвару. – Это долгая история, пока мы дойдем до дома, я постараюсь ее рассказать.

С того дня Стрешнев, вновь появился в жизни Аглаи. Он часто сопровождал ее в церковь, или в парк, где они гуляли с Алиной. Он вел себя дружелюбно любезно и учтиво. Иногда он приносил игрушки Алине, и подолгу разговаривал с Глашей во время прогулок. Молодая женщина не тяготилась его обществом, открыв в подполковнике нечто новое, и ранее ей не замеченное. Теперь он казался ей интересным правильным мужчиной, без той доли иронии и цинизма, которые были, к примеру, у Дмитрия. Он был обходителен, улыбчив и весьма умен. За неимением знакомых в столице, Аглая с удовольствием и с каким-то тихим умиротворением проводила в обществе Аркадия по нескольку часов несколько раз в неделю и была этому рада.

О Дмитрии Глаша думала довольно часто и мучительно. Мысли о нем были окрашены в болезненные темные тона. Ее воспоминания постоянно воскрешали в памяти его непреклонный жесткий характер, темный недовольный взгляд, проникающий в самую душу, последние злые фразы о том, что она плохая мать и жена, а так же страстные умелые ласки, холодноватые высокомерные манеры и ветреное сластолюбивое поведение. Она не хотела, чтобы судьба вновь связала ее с Дмитрием. Мужчиной, который постоянно навязывал ей свою волю и принуждал ее к жизни, которая казалось ему наиболее приемлемой для них обоих.

Она была обижена на него, за Петрушу, за то, что он так жестоко поступал с ней, не позволяя видеть сына. Еще с июня месяца сего года, едва они покинули Севастополь, она еженедельно писала письма Скарятину, прося его, смилостивиться и позволить ей видеться с Петрушей, хоть иногда. Дмитрий Петрович не ответил ни на одно ее письмо, игнорируя все ее послания.

У Аглаи часто появлялось сильное желание вновь поехать в Севастополь и снова добиваться встречи с сыном. Но она ощущала, что после смерти Николая, ее силы еще не восстановлены и очередная битва с Дмитрием не увенчается успехом, ибо она еще не оправилась от этой жизненной утраты. Ей нужно было время, чтобы успокоиться, набраться сил. И через некоторое время, решила Глаша, когда она вновь обретет былую уверенность, и решимость, она вновь попытается вернуть себе сына. Тогда набравшись сил, она сможет противостоять этому непреклонному жесткому Дмитрию. Это Аглая знала точно. Она отчетливо осознавала, что долгожданная встреча с Петрушей, это лишь вопрос времени. Ибо она не собиралась отступать и намеревалась решить этот болезненный трагичный для нее вопрос, в ближайшее время.

Однажды в начале декабря, Вера Кирилловна ворвалась в детскую, где Аглая с горничной мыли в большом тазу Алину. Размахивая неким письмом, Скарятина строго велела горничной:

– Палаша пойди вон!

Глаша удивленно вскинула глаза на свекровь, не понимая, что стряслось и, видя, как Скарятина нетерпеливо постукивает ножкой, дожидаясь пока горничная выйдет. Едва Палаша исчезла, Вера Кирилловна вперила свой блеклый, некогда бывший голубым взор на молодую женщину, и произнесла:

– Письмо от Мити, – Вера Кирилловна подняла лист и прочитала. —” Многоуважаемая матушка, убедительно прошу Вас передать мое негодование Аглае Михайловне! Ее еженедельные письма я выбрасываю, не читая! Я запрещаю ей писать мне. Я все равно не изменю своего решения. Передайте ей, что Петра она больше не увидит никогда! Я так решил, и от своего слова не отступлюсь. А если она не оставит попыток меня разжалобить, то я добьюсь того, что ее имя будет навсегда вычеркнуто из метрической грамоты о рождении Петра Дмитриевича и она уже не сможет называться его матерью! Так и передайте ей!” – Скарятина осуждающе взглянула на Аглаю, которая бросив мыло в ванночку, резко выпрямилась, пока свекровь зачитывала письмо. Вера Кирилловна оторвала взгляд от письма и, испепеляя, Глашу недовольным взором, осуждающе заявила. – Вот чего Вы добились глупая девчонка! Вы нисколько не задумываетесь над тем, что творите!

– Вера Кирилловна! – пролепетала Глаша, и на ее глазах выступили слезы боли. – Зачем Вы так говорите?!

– И что я не права? – воскликнула Скарятина, приближаясь к Аглае. – Когда Вы уезжали с Николаем, царство ему Небесное, Вы разве не понимали, что Дмитрий никогда не простит Вам этого?

– Вы сейчас так похожи на него, Дмитрия, только обвиняете! – горестно пролепетала Глаша, отворачиваясь вновь к Алине, которая захныкала в ванночке.

– Разве за столько лет Вы не изучили характер моих сыновей? Вы жили с ними. И прекрасно знаете, что только Николенька, чистая душа, мог простить Вам все! Ибо он пошел в своего отца, чересчур добрый. Только он мог закрыть глаза на Ваше прошлое, и на Ваше недостойное поведение. А Дмитрий никогда, Вы слышите никогда, не простит Вас! Я бы не простила! Бедный малыш, бедный Петруша, как он будет без матери? Вы совсем не думали о нем, когда писали эти письма Мите! Да Вы никогда не думали ни о ком, кроме себя! Вы ветреная недалекая девица!

– Вы оскорбляете меня Вера Кирилловна, – глухо пролепетала, Глаша, наскоро вытирая Алиночку, и заворачивая ее в длинную простынь. Она взяла малышку на руки и направилась с ней к кроватке.

– И что скажите, я не права? – не унималась свекровь, вновь приблизившись к молодой женщине, и размахивая руками. – Думаете я не знаю, что будучи замужем за Николаем, здесь в этом доме, Вы не оставляли своих попыток соблазнить Дмитрия!

– Этого не было, – опешив от заявления свекрови, Глаша резко обернула на нее лицо, по которому текли слезы.

– Я все знаю! Митя рассказывал мне и не раз, как Вы постоянно завлекали его, и делали недвусмысленные намеки!

– Ах, это он рассказывал, – с горечью пролепетала Аглая, вновь отворачиваясь к малышке, и надевая на нее ночную рубашечку. Глаша прекрасно понимала, что Дмитрий, преследуя свои цели, нагло врал, а Вера Кирилловна вряд ли бы поверила ей сейчас, что она искренно любила Николая.

– Вам была мало одного Николаши, так Вы решили поссорить моих мальчиков! И вот к чему привели Ваши козни! Теперь Вы совсем одна, и лишены сына! Одумайтесь! Если Вы не пересмотрите своего поведения, то лишитесь еще и Алиночки!

После этой угрозы Скарятина, вылетела из детской, а Аглая несчастно смотря ей вслед, горько вздохнула, думая, что ее жизнь стала невыносима.


Всю последующую неделю женщины не разговаривали. Вера Кирилловна осуждала, и не понимала Аглаю, и раздражалась лишь от одного упоминания о Глаше. Она не понимала, за что Господь так наказал ее и дал в невестки такую своенравную девицу. Глаша же видя холодное и злое отношение к ней Веры Кирилловны, старалась меньше попадаться ей на глаза. Оттого о неожиданной болезни Скарятиной она узнала лишь на вторые сутки. Видимо на нервной почве у Веры Кирилловны обострилась ее хроническая подагра, и она оказалась прикованной к постели. В тот же день, едва узнав от доктора, что Скарятиной очень плохо и она жестоко страдает от болей, Глаша переступив через свою гордость, оказалась у постели больной.

В тот день Вера Кирилловна недовольно прогнала Аглаю, заявив, что не нуждается в ее помощи, однако Глаша не ушла и, несмотря на недовольство свекрови, ухаживала за ней, делая вид, что не слышит ее колких замечаний. Несколько ночей, когда у Скарятиной был кризис, и она почти всю ночь кричала от боли, ибо лекарства выписанные доктором, уже не помогали, Глаша ни на минуту не отходила от нее. Молодая женщина обтирала лицо больной холодной тяпкой, и придерживала ее, когда ее рвало. В остальное время Глаша или тихо сидела рядом с Верой Кирилловной, или гладила больную по голове, пытаясь утешить ее боль. Только после двух бессонных ночей, когда у Веры Кирилловны вышли два камня из мочевого пузыря, она почувствовала себя легче. Именно после эти двух трагичных ночей, Глаша заметила, что отношение свекрови к ней изменилось. Если раньше Скарятина постоянно изводила ее оскорбительными намеками, то теперь Вера Кирилловна по большей части молчала, и часто как-то странно внимательно смотрела на Аглаю.

Двадцать первого декабря Вера Кирилловна с утра почувствовала себя довольно сносно. И в тот момент, когда Глаша помогла ей лечь в постель, после опорожнения кишечника, Скарятина вдруг тихо сказала:

– Просто удивительно, оба моих сына любили Вас, – Глаша молчала, укрывая свекровь одеялом, удивленно взглянула на нее и Вера Кирилловна продолжала. – Зачем Вы ухаживаете за мной, Аглая? Я ведь всегда плохо относилась к Вам…

– Я не помню ничего такого, – просто заметила Глаша. – Вы приютили меня с Алиной, я благодарна Вам.

– Она моя внучка, – тихо произнесла Вера Кирилловна, немного помолчав. Внимательно глядя на Аглаю, она произнесла. – Теперь я понимаю, отчего они любили Вас. Вы удивительно чистый человек. В Вас нет притворства, и Вы не помните зла. Это редко встретишь среди людей моего окружения.