– Чего ты хочешь? – испуганно спросила она.

– Давай все же составим контракт! Ты ведь обещала! Ты включишь в него полную, не благотворительную, стоимость мастерской и всего, что с этим связано, ну и услуги твои как моего импресарио, что ли…

– Зачем это?

– Мы же говорили об этом! Я буду постепенно выплачивать тебе все. Думаю, за несколько ближайших лет мне это удастся. Я не могу себе позволить быть альфонсом. Да, и стоимость машины тоже… И все затраты на устройство выставок… Короче, ты лучше меня знаешь, как это делается…

– Ты настаиваешь на этом?

– Конечно.

– А в остальном все останется, как прежде?

– Ну, разумеется. Во всяком случае, пока я не выплачу тебе все.

Ага, с облегчением подумала Анетта. Она составила контракт, он проглядел его и подмахнул. Он ничего не понял. Контракт был на сумму куда более крупную, нежели та, что Анетта на него потратила. И еще там была масса всяких юридических нюансов. Такой долг он еще ох как нескоро выплатит… А следовательно, никуда не денется. А он работал как одержимый, и его работы имели успех. А она занималась своей галереей, более того, открыла еще галерею в Копенгагене и в Гамбурге. Поэтому часто бывала в разъездах, оставляя любимого без присмотра. Но это он так считал. На самом деле негласный присмотр был. Но ей ни разу не удалось хоть в чем-то его уличить. Он попросту никуда не выезжал за пределы поместья. Но однажды в каком-то журнале он обнаружил фотографии работ одного мексиканского скульптора-миниатюриста, и ему приспичило лететь в Мексику. Она отпустила его, хоть и не без опасений. Но он вернулся веселый, счастливый, с массой новых идей и глаза у него горели вовсе не от знакомства с женщиной, а от нетерпения – скорей, скорей взяться за работу, попробовать что-то новое! Он переписывался с этим мексиканцем, тот как-то приезжал в Стокгольм. А вот другой его друг, Давид Адамян, категорически не нравился Анетте. Он был крупный, шумный, яркий и, как ей казалось, дурно влиял на Мирека. Как-то она попыталась сказать об этом Миреку, но горько пожалела. Он так разозлился, что она сочла за благо больше этих разговоров не заводить. В конце концов Давид появлялся редко, а Мирек так ему радуется всегда… В прошлом году ему вдруг вздумалось ехать в Москву, на чемпионат мира по футболу. Предлагал ей ехать с ним, но этого она не смогла бы пережить. И легко отпустила его вдвоем с его мексиканским приятелем. И он вернулся в таком восторге от родного города, просто задыхался, и сказал:

– Анечка, милая, давай устроим выставку в Москве, я тебя умоляю!

– А ты понимаешь, что это не быстрое дело – выставка в Москве. Уйдет уйма времени…

– Пусть! Но я буду знать, что двигаюсь в этом направлении, и, в конце концов, для моей выставки нужно небольшое помещение. Я же не Роден…

И она взялась за дело, твердо решив поехать с ним в Москву. У нее были в России неплохие связи, и в конце концов выяснилось, что одна художница из Англии не смогла приехать, и Анетте сообщили, что если их устроит маленький зал в Доме художника и в летний период, то… Они, разумеется, согласились. Выставка имела неожиданно большой успех. Но с Миреком там что-то случилось…


– Алло, друг, как твоя жизнь протекает? – густым теплым голосом осведомился Давид. – Я читал, у тебя была выставка в Москве! И большой успех. Поздравляю!

– Давидик, дорогой, ты где? – обрадовался Мирослав.

– Я в Стокгольме, на два дня, паромом из Хельсинки, а до того был в Петербурге, впервые в жизни. Потрясен до глубины души! Жажду поделиться впечатлениями… И вообще… поделиться! Сможем увидеться?

– Ты где остановился?

– В «Редиссон Блю Роял».

– С ума сошел, что ли? Или шутишь?

– Ни то, ни другое! Вот встретимся, расскажу!

– Встретимся, конечно, о чем речь!

– Давай через два часа в отеле!

– В «Редиссоне»?

– Ну конечно! Закажем шикарный обед, выпьем и поговорим по душам. Веришь, казалось бы, много друзей и родни, а поговорить практически не с кем, кроме тебя.

– Давидик, я так рад! Мне тоже надо многое рассказать…

Мирослав без сожаления оставил работу, переоделся и отправил сообщение Анетте: «Я уехал в Стокгольм на встречу с Давидом. Вернусь, вероятно, поздно». И чуть помедлив, добавил: «Целую».

Хотел было сесть за руль, но подумал, что не сможет выпить, а так хотелось… И вызвал такси.

Давида он увидел сразу. Тот прохаживался вдоль по улице возле отеля. Высоченный, крупный, яркий! Сердце зашлось от радости.

– Давид!

– О, друг!

Они обнялись.

– Ты действительно тут остановился?

– Обижаешь! Я дешевые понты не признаю. Я, брат, наследство получил. Офигенное!

– От кого?

– От дядьки из Лос-Анджелеса.

– Ну, поздравляю, друг! И что теперь? Будешь его проматывать? – со смехом спросил Мирослав.

– Ну, кое-что, конечно, промотаю, а как иначе! – подмигнул ему Давид. – Но только немножко. А пока осмотрюсь… Ну, пошли, ты как предпочитаешь, обедать в номере или в ресторане?

– Давай лучше на набережной, погода хорошая, а я целыми днями торчу в мастерской, сам понимаешь…

– Как скажешь, друг!

Давид спросил у портье, в какой ресторан на набережной лучше пойти.

Они заказали роскошный обед, выпили виски. Давид пристально посмотрел на друга.

– Брат, что с тобой?

– А что со мной?

– Мне не нравятся твои глаза… В них появился какой-то скандинавский туман, и какие-то они тоскливые… Ты что, замучен тяжелой неволей?

Мирослав вспыхнул.

– Ты о чем, Давид?

– Вон как вспыхнул, разозлился, стал похож на себя прежнего. Зря ты, Мирек, продался этой бабе! Не твое это… Ты хоть и талантище, но уж больно скандинавская почва не твоя. Краски тут не твои, брат! Вот после Мексики ты ожил, совсем другие мотивы появились, а твои танцовщицы, это же истинный шедевр… И любви у тебя нормальной нет… На что может вдохновить такая женщина? Ты уж прости, но… Я не верю, что у тебя нет другой. А если нет, ищи, а то пропадешь к чертям!

– Я уже нашел… – понурился Мирослав. – Но я же связан по рукам и ногам. Но давай не будем об этом говорить. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь в роли богатого наследника?

– Немножко странно пока, если честно. Но я никому ничего не говорю из родни и ближнего круга.

– Чтобы не завидовали?

– Именно! Знаешь, дядя Тигран был мудрый старик. Он год назад вызвал меня к себе и сказал: Давидик, ты самый бескорыстный из всей родни, самый ученый и самый добрый. Но и самый глупый в делах. Поэтому я почти все оставлю тебе. И научу, как тебе жить дальше, когда разбогатеешь. Чтобы остальная жадная родня тебя не схавала, я уже сейчас перепишу на тебя все, что тебе полагается. Я, конечно, и родне твоей кое-что оставлю, и не так мало, ну, чтоб тебе они жизнь не отравили. Настоящее наследство ты получишь через два года, а на то, что получишь официально, станешь учиться быть богатым.

– Как это? – засмеялся Мирослав.

– Он сказал: пусть родственники считают тебя идиотом, транжирой, это не должно тебя задевать. А ты поезди по миру, живи в лучших отелях, утоли какие-то свои молодые желания, а потом, когда получишь права на основное состояние, мой тебе совет: не лезь в коммерцию, в бизнес, это не твое! Ты займешься моей картинной галереей, я собрал прекрасную коллекцию армянской живописи и скульптуры. Езди по миру, собирай то, что осталось и в Армении, и в других странах, в других наших диаспорах… Это благородное дело, мальчик! Я свое состояние нажил не слишком праведным путем, но всегда любил и помнил свою родину. И по сей день у меня душа болит, когда я вспоминаю о том, что наш Арарат находится в Турции… Поощряй какие-то добрые начинания в Армении, и ни в коем случае не доверяй потомству Ануш!

– А кто такая Ануш?

– Его сестра.

– Ничего себе история, прямо как в романе…

– Да уж! Дядя Тигран умер через неделю после этого разговора, но особых дрязг не возникло, так как этот мудрец всей родне оставил по миллиону долларов. И мне тоже. Все, конечно, считали, что его состояние в разы больше, но им предъявили его якобы долговые обязательства и так далее, а я через год смогу начать пользоваться основными средствами. Вот такая вот сказочная история, друг мой Мирослав!

– Да, не слабо! А как ты отнесся к идее собирательства армянских шедевров?

– С восторгом! Ничего лучше и придумать нельзя было. Оставь он мне какие-нибудь заводы-пароходы, я бы не знал, что делать. А он оставил практически немереные деньги и, главное, направление в жизни.

– А ты разбираешься в изобразительном искусстве?

– Более или менее. Но у меня есть друг-художник…

– Тут скорее нужен искусствовед.

– Искусствовед есть. И это тоже наследство от дяди Тиграна.

– Да, он поистине мудрец, твой дядя Тигран. Что ж, старик, поздравляю тебя. И давай за это выпьем!

– Выпьем, конечно, выпьем, друг, но пока мы еще не напились, выслушай меня внимательно.

– Я слушаю тебя, Давид, с неусыпным вниманием, – улыбнулся Мирослав.

– Я хочу, чтобы ты работал со мной, был моим консультантом…

– Нет, Давид, это невозможно. Я не могу заниматься такими вещами. К тому же я в долгах как в шелках, и не могу все здесь бросить…

– Не могу или не хочу?

– Не могу. А хочу больше всего на свете. Я через пару лет расплачусь с долгами, а может, и раньше, и вернусь в Москву.

– В Москву?

– Да. Там живет одна девушка…

– Но если ты расплатишься с долгами, с чем же ты вернешься к своей девушке? С фигой в кармане?

– Не совсем. Я смогу заработать… За год соберу нужную сумму и сниму мастерскую…

– И чем ты думаешь в Москве без мастерской зарабатывать?

– Буду петь в ресторанах, – пожал плечами Мирослав. – И танцевать. Я это могу, мне не западло…

– А жить где собираешься? У девушки своей? А она готова пустить к себе ресторанного певца?

– Да нет, сниму что-нибудь. Не хочу ничем себя связывать.