– И много ты должен?

– Примерно еще сто тысяч евро.

– Я дам тебе эту сумму. Без проблем!

– Нет, Давидик, не хочу. Спасибо, конечно, но нет.

– Почему? Мирек! Зачем тебе быть привязанным к этой бабе? Отдашь ей деньги и свободен!

– Нет, тогда я буду должен тебе.

– Но я же не потребую, чтобы ты помимо денег платил мне еще и натурой!

– Давид! – вспыхнул Мирослав.

– Прости, друг, не хотел тебя обидеть, но ведь это факт… Разве нет?

– Знаешь, это мое сугубо личное дело.

– Конечно, но если ты загубишь свой талант, служа этой твоей… даме, а ты его факт загубишь, ему тесно в этой скандинавской глуши, в этом совершенно сбрендившем обществе, где мужику нельзя даже смотреть на бабу… Помнишь, у Высоцкого когда еще было: «Не хочем с мужчинами знаться, мы будем теперь почковаться!» Провидец был, любимый мой Владимир Семенович! Давай поедем в Армению, юг, солнце… Ты видал когда-нибудь хачкары?

– Это камни резные, да?

– Ну да! Ты никогда не бывал в Армении, это огромное упущение! Я тоже попал туда уже взрослым, но я был потрясен… Я ведь вырос в Сумгаите. Ты вот хочешь вернуться в Москву, и это правильно, Мирек! А давай сделаем так: ты возьмешь у меня деньги, свалишь отсюда, но не станешь драть глотку в кабаках, ты ж там сопьешься…

– Да ладно, я ж пел когда-то… Не спился.

– Тогда ты был свободен, как птица.

– А сейчас я буду должен, опять должен, но тебе, – с горькой усмешкой проговорил Мирослав. – Нет, благодарю, пока поработаю тут…

– А девушка твоя за это время найдет себе другого. Поверь, Мирек, я знаю, что говорю, и знаю, что делаю. Скажи честно, разве ты не чувствуешь себя здесь чужим? Разве не мучает тебя теснота?

– Теснота?

– Тебе, твоему таланту разве не тесно здесь?

– Давидик, спасибо тебе, конечно, но я всего-навсего гончар, понимаешь? Я не скульптор, не художник, я просто гончар.

– Нет, друг, ты не просто гончар… Просто гончары не устраивают выставки в московском Доме художника, о них не пишут восторженных статей, они торгуют на рынке своими горшками. И все! А твои «Танцовщицы» – это же чудо! А твоя девушка была на этой выставке?

– Была. Да. Она удивительная… Хочешь взглянуть?

Мирослав специально перевел разговор.

– Вот, глянь!

– О какая! Серьезная… И милая…

– Не то слово!

– А как ты с ней познакомился?

Мирослав рассказал.

– Ну надо же! И как ты не побоялся подойти к незнакомой девушке и обнять? Она же могла завопить?

– Была у меня такая мысль, – засмеялся Мирослав, – но я понял, что она русская, а они еще не сбрендили на феминистской почве.

– Кажется, так. Вот скажи, друг, а как теперь жить нормальному мужику?

– Таки плохо! – рассмеялся Мирослав.

– Ладно, давай вернемся к нашим барашкам! Ты возьмешь у меня деньги?

– Нет, друг, не возьму, – покачал головой Мирослав. – Спасибо, но нет.

– Так и будешь ишачить на свою мадам?

– Не на мадам, а на свою свободу.

– Да не отпустит она тебя ни в жисть! Придумает еще что-то… Захворает, и ты из благодарности до конца дней будешь утешать ее, в болезни и в горести. Радости от нее вряд ли ты много видел.

– Ну почему же… Первые годы были почти счастливыми.

– Ну что ж, дело твое. Была бы честь предложена. Ты слишком порядочный человек, Мирек.

– Да где там! – махнул рукой изрядно захмелевший Мирослав.


Мне позвонил Гриша Кремер.

– Глаха, портретик готов!

– Да ты что!

– Я тебе сейчас скину. Покажешь тетке? Мне влом лишний раз с ней встречаться. Там три варианта возможных… Позвонишь, когда покажешь. Лови!

Увидев одну из фотографий, я чуть не заорала. Этого просто не может быть, это же не Константин Борисов, а Мирослав Гончар! Да нет, ерунда, это же работа компьютера. Но чтобы такое сходство… Это, конечно же, случайность, издевка судьбы, он опять пропал, так мы тебе напомним… Он же рассказывал мне о своей семье, сказал, что родители были медиками, и их уже нет в живых… Надо просто показать фотки Людмиле Арсеньевне, и она, конечно же, скажет, что этот человек не имеет к ней никакого отношения. Константин шлет родителям раз в год открытку, мол, жив-здоров, не объявляет себя мертвым, и скорее всего и родителей мертвыми не объявляет. Они для него живы…

Я позвонила.

– Людмила Арсеньевна, надо бы встретиться.

– Что, Глашенька?

– Кремер прислал мне три варианта фотографий, восстановленных на компьютере.

– Господи, Глаша, можете сейчас приехать? Андрей в Дубне.

– Сейчас же приеду!


– Глаша, вы такая бледная, что с вами? Вам плохо?

– Нет, просто что-то с желудком, – не придумала я ничего умнее.

– Хотите чаю, крепкого, помогает?

– Нет, спасибо. Вот, Людмила Арсеньевна, гляньте!

Мы сели в кухне за стол.

– Вот тут три фотографии. Посмотрите.

И я протянула ей свой телефон.

– Боже мой, вот он! Котя… Это сделал компьютер? Невероятно! Значит, теперь его легче будет искать, да?

Я хотела крикнуть – зачем его искать, я и так знаю, где он и кто. Может, не стоит?

– Глаша, что с вами? Вы что, знаете Котю?

– Котю не знаю. Знаю человека по имени Мирослав Гончар. И он выглядит точно так же…

– Как вы сказали? Мирослав Гончар? Может, это двойник?

– Вполне возможно, – ухватилась я за соломинку. Мне было страшно.

– Боже мой, Котя, мальчик мой…

Она рыдала в голос, не выпуская из рук мой телефон.

– Глашенька, ради бога, а где этот человек, Мирослав Гончар, живет, вы знаете?

– Знаю, что в Швеции, но и только.

– А чем он занимается вообще?

– Он гончар, не только по фамилии, но и по профессии.

– Гончар? Лепит горшки?

– Ну да, но он гениально это делает. Хотите, покажу его работы, у него была выставка в Москве.

– Покажите!

Я показала ей четыре амфоры и еще несколько работ.

– Значит, это не Котя. Я никогда не замечала у него каких-то художественных наклонностей… Да, он неплохо рисовал в школе, петь любил, но… Андрей тоже прекрасно рисует, ну и что?

– А еще Мирослав в молодости пел и танцевал в ресторанах.

– Пел и танцевал в ресторанах? Невозможно… Он был снобом, мой Котя…

– Ну что ж, значит, это случайное сходство.

– Похоже на то. Но по этой фотографии можно уже искать Котю. Знаете, если бы даже Котя вдруг самым невероятным образом стал лепить горшки, он никогда не взял бы себе псевдоним «Гончар», счел бы это дешевкой… Поверьте мне! Глашенька, вы все-таки перекиньте эту фотографию на мой телефон… такое сходство…

– Значит, я позвоню Гришке и скажу, чтобы продолжал поиски?

– Будьте так любезны, Глашенька! Надо же… Мирослав Гончар… С ума сойти!


Вечером я рассказала все это вернувшейся из долгой командировки Марьяше.

– Обалдемон! Как думаешь, это одно и то же лицо?

– Да не знаю я…

– А что говорит Кремер?

– Пожимает плечами. А еще, что наверняка у каждой из этих компьютерных фоток теоретически может найтись реальный прототип…

– Обалдемон!

– Знаешь, чем больше я смотрю на этот снимок, вернее, фоторобот… У Мирослава другие глаза… Я бы сказала, трагические, а тут даже веселые.

– Ну так это ж сделано с детского снимка.

– Ты права. И что мне теперь делать?

Я была в полной растерянности.

– Я бы на твоем месте, Глашка, действовала решительно.

– То есть?

– Связалась бы с ним по скайпу и спросила в лоб, ты Константин Борисов?

– Мне страшно!

– Чего ты боишься?

– Понимаешь, если окажется, что это он…

– То что?

– Значит, он плохой недобрый человек.

– Это почему?

– Он бросил родителей, бывает, ссоры, непонимание, но уже сто раз мог объявиться, попросить прощения…

– А может, ему не за что просить прощения? Может, родители виноваты? Ты вот говоришь, Людмила уверяет, что у него не было таких талантов… А вдруг родители, занятые своей жизнью и карьерой, просто не замечали талантов мальчика? Требовали, чтобы он занимался чем-то для него неприемлемым, да мало ли… Может они его любимую девушку не приняли… Или просто мало внимания ему уделяли?

– Ну, вообще-то, все может быть…

– Слушай, а ты ему не говорила случайно, что работаешь с академиком Борисовым?

– Кажется, нет, не говорила. Как-то не предполагала, что он может его знать. Зачем ему какие-то московские академики. Господи, Марьяшка, что теперь делать?

– Ничего! Пусть твой Гришка рыщет, вполне может быть, что это просто случайность, шутки компьютера… Глашка, ты чего? Влюбилась, что ли?

– Не знаю… Но когда он вдруг позвонил, ополоумела от радости.

– Ну и дура! Ты ополоумела от радости, а он, небось, позвонил от нечего делать. Он там подживает с этой стервой, которая умыкнула его с теплохода, создала условия, а он и рад…

– Ты не понимаешь, он же меня спас! Как я могла в него не влюбиться? И мы провели с ним такой вечер… Так хорошо говорили, он столько о себе рассказывал… И мы так понимали друг друга… И этот кувшин… Я так ему радуюсь…

Я разревелась.

– Слушай, Глашка, у меня идея!

– Какая-нибудь авантюрная?

– Да не сказала бы… – каким-то таинственным тоном проговорила Марьяшка.

– Ну, что за идея?

– Давай дня на два-три смотаемся в Швецию?

– Чего? – ошалела я.

– А что такого? Я подыщу билеты подешевле. У меня в Стокгольме живет бывшая коллега, она столько раз приглашала… Я с ней созвонюсь, и она точняк нас примет на две ночки. И ты встретишься со своим гончаром. Я тебе мешать не буду, а если вдруг случится облом, тебе будет не так кисло, как одной… И ты ему не говори, что приехала специально, скажи, что по работе, с академиком…

Я задумалась, соблазн был велик.

– Я гляжу, ты не возражаешь?

– Нет, мне твоя идея нравится. Как считаешь, мне заранее ему сообщить?

– Не стоит.