Рафаэль тоже вышел, но предусмотрительно остался стоять за капотом:

— Да, со мной, — сказал он с вызовом, но без лишнего гонора. Вчерашняя драка научила его держаться подальше от кулаков Данилы. — Отпусти её.

— Скройся! — прорычал Данила, и Рафаэль, презрительно скривившись, залез обратно в машину.

— Не уезжай, — сказал Данила Наде. — Я тебе не говорил, но мы с Маратом всё уладили. Он калым за тебя попросил — сказал, обычай такой. Сначала я хотел его грохнуть, а потом согласился: если для тебя это важно, я согласен заплатить. Деньги уже собрал — тысячу долларов.

— Что?! Какие обычаи, какой ещё калым? — взбеленилась Надя. Маратик решил продать её Даниле Кандаурову, как домашнее животное? — Он тебя обманул! Не нужен за меня калым, я в церковь хожу!

Стекло со стороны тёти Поли поехало вниз. В окне показалось ухо с бриллиантовой серёжкой. Тётя подслушивала.

— Но в Юшкино нет церкви, — сказал Данила.

— На острове у монахов есть. Я езжу туда с Любашей, когда они пускают. Там красиво и можно молиться перед старыми иконами.

— Там же развалины.

— Нет, они починили крышу.

— Отлично, тогда без калыма! Выходи за меня замуж — обвенчаемся в твоей церкви, я договорюсь с монахами.

— Данила, отстань от меня, пожалуйста. Я не собираюсь выходить замуж, мне восемнадцать лет.

Она взялась за ручку двери, но Данила помешал её открыть:

— Слушай, я давно хотел сказать… Ну это… Я люблю тебя, ещё со школы.

Его глаза смотрели на Надю серьёзно и… со страхом. Он боялся услышать её ответ! Этот крутой мальчик, гроза школы и первостатейный юшкинский хулиган, впервые признался в любви и с трепетом ждал ответа. Наде стало его жалко:

— Я знаю, Данила. Сначала я думала, что ты меня ненавидишь, а потом поняла, что у тебя симпатия. Только ты мне не нравишься, прости.

Впервые она увидела, как бледнеет чьё-то лицо.

— У тебя есть другой?

Надя не удержалась и прыснула:

— Какой другой? Никого у меня нет. Данила, я школу закончила в прошлом году. Я ничего в жизни не видела, кроме швейной машинки и музея в Петрозаводске. Я ни разу ещё не влюблялась. Пусти, мне пора.

— Если ты поедешь в Москву, я поеду за тобой.

— Бросишь родителей и «Юшкины продукты»?

— Да.

Он навис над ней большой лохматой горой. Против воли Надя ощутила уважение к силе его чувств и готовности бросить семейный бизнес ради любви.

— Не переживай, я уезжаю не навсегда, — сказала она. — Кто бы меня отпустил?

— Так ты вернёшься? — обрадовался Данила.

— Да куда я денусь? — Надя открыла дверь и уселась на сиденье. — Только я всё равно замуж за тебя не пойду.

— Хорошо, — согласился Данила, — потом поговорим. — Его лицо обрело человеческий цвет. — Обещай, что позвонишь, если понадобится помощь!

Над шоссе и лесом поплыл далёкий колокольный звон: монахи всегда звонили по воскресеньям с утра. Надя сдалась:

— Ладно, обещаю! — она захлопнула дверь и буркнула: — Что-то я много всем наобещала… Все так переполошились, можно подумать, я на Луну улетаю.

Рафаэль повернулся с водительского места и белозубо улыбнулся:

— Москва — не Луна, моя наивная провинциальная сестрёнка. Москва — это другая вселенная.

А тётя хмуро добавила:

— Из которой не возвращаются…

* * *

Слова тёти напугали, но дорожные впечатления быстро отвлекли от тревожных мыслей. Они плотно перекусили на заправке в Петрозаводске — длинными, нереально вкусными сосисками в тесте за нереально огромные деньги — и рванули в Москву. Рафаэль включил музыку, которую Надя никогда раньше не слышала, — с нецензурными словами про всякие извращения! — и вдавил педаль газа. Надю испугала головокружительная скорость. Они летели по шоссе так быстро, что елки по обочинам слились в сплошной зелёный забор. Надя просунула голову между сиденьями и робко спросила:

— Тётя Поля, а мы не слишком быстро едем?

— Во-первых, не «тётя Поля», а «Паулина Сергеевна» — запомнила? А то звучит как-то по-деревенски, не комильфо. А, во-вторых, малыш любит скорость и музыку, не надо ему мешать.

Надя отползла на своё место и на всякий случай пристегнулась ремнём безопасности. Малыш управлял чёрной махиной уверенно и ловко, но у Нади от скорости кружилась голова и подташнивало. Во рту появился кислый привкус от кетчупа. Оказалось, она не любила быструю езду, хотя и была русской. Она отвела взгляд от окна и сделала несколько глубоких вдохов.

Перед ней вдруг возникло лицо Паулины Сергеевны:

— И не рассказывай Глебу Тимофеевичу о том, что Рафик превышал скорость. Пусть это будет наша маленькая тайна. А я куплю тебе сумку от Марка Джейкобса, договорились?

— А кто такой Глеб Тимофеевич?

— Тьфу ты, я думала, ты спросишь, кто такой Марк Джейкобс, — сказала тётя. — А Глеб — мой муж. Папа Рафика.

— А-а-а… А почему он не должен знать о превышении скорости? Это опасно? Мы можем пострадать?

— Вот ты глупая девочка! — разозлилась тётя. — Малыш управляет машиной, как бог! Он с шестнадцати лет за рулём, никто не пострадает. А Глеб в детстве попал в аварию с родителями, и теперь у него на этой почве психологическая травма. Он маниакально соблюдает правила и требует того же от других. Но это же невозможно, правда? Всегда соблюдать правила — такая скука! Дорога гладкая, камер нет, погода прекрасная — почему бы не прокатиться с ветерком?

— Мамуля, я полностью с тобой согласен! — весело воскликнул Рафаэль и прибавил скорости.

— Понятно… — сказала Надя, не вполне разделяя мнение тёти. Правила безопасности написаны кровью, повторял отец, хотя это и не уберегло его от несчастного случая. Сорвался с лесов — и к приезду скорой всё было кончено. — А Глеб Тимофеевич сильно пострадал в той аварии?

— Да ерунда, отделался лёгким испугом.

— Это хорошо! — с облегчением воскликнула Надя. — А родители?

— Погибли оба… — стушевалась тётя. — Но не из-за того, что ехали слишком быстро! Они вообще стояли на перекрёстке, когда в них врезалась другая машина. Так что видишь: скорость ни при чём. Не бери в голову, просто не рассказывай Глебу Тимофеевичу о поездке.

— Хорошо, тёт… Паулина Сергеевна, — пробормотала Надя. — Я никому ничего не скажу.

Глава 6. Рояли и зеркала

К Москве они подъехали ночью — чёрной и густой, казавшейся ещё непроглядней от зарева миллионов огней. В Юшкино летом было светло — и днём, и ночью, а здесь со всех сторон подкрадывалась пугающая темнота. Надя не могла оторваться от окна, разглядывая беспрерывный и нескончаемый поток машин.

С большого шоссе они свернули на двухполосную дорогу — ничем не примечательную, с шумозащитными экранами по обеим сторонам и высокими заборами. Рафаэль сбросил скорость, и они тихо поехали по узкой, почти деревенской дороге. Она петляла между посёлками, скрывавшимися в зелени, иногда взбиралась на горки или полого спускалась к реке. Порой среди зелени мелькали церковки и дома, похожие на дворцы и старинные замки, но разглядеть их было трудно.

Они остановились у особняка, похожего на музей в Петрозаводске, — с портиком, колоннами и каменной лестницей, ведущей ко входу. Внутри горел свет. Надя вышла из машины, устало потянулась — всё тело задеревенело от непривычно долгой езды — и спросила:

— Мы в гостинице переночуем?

— Это не гостиница, Надюха, — отозвался Рафаэль, помогая матери выйти. — Это дом Громовых.

* * *

В холле их встретила… прислуга! Пожилая женщина в синем платье с белым фартуком, парень в рабочем комбинезоне и строгая брюнетка с короткой стрижкой, в джинсах и кожаном пиджаке. Она не очень вписывалась в понятие прислуги, но и подругой или родственницей хозяев не выглядела. Надя застыла, разглядывая персонал, а персонал украдкой разглядывал её.

— Добрый вечер, Паулина Сергеевна, — хором сказали домочадцы.

— Не очень-то добрый, — отозвалась тётя, растягивая слова. В Москве у неё снова прорезался характерный акцент. — Целый день в дороге… Ванна готова? Шампанское охлаждается? Глеб Тимофеевич дома?

— Дома, работает в кабинете, — сказала брюнетка. — Просил передать, что очень занят.

— Это Марта, помощница моего мужа, — сказала тётя Надя, указывая на брюнетку. Надя неловко кивнула и получила вежливый кивок в ответ. — Это — Нина, наша горничная, а это — её сын Юсуф, он занимается разными домашними делами. Дом большой, работы много… Ещё у нас повар есть, француз Пьер, но ты познакомишься с ним завтра. Он приходит на пару часов в день, чтобы приготовить обед.

Она повернулась к работникам и положила руку на плечо Нади:

— А это моя племянница Надюша. Она никогда не была в Москве и приехала в гости на несколько недель. Надеюсь, вы приложите максимум стараний, чтобы у неё остались самые приятные впечатления от поездки.

— Конечно!

— Приложим, Паулина Сергеевна!

Марта промолчала, сверкнув чёрными глазами. Даже не улыбнулась. Надя поёжилась, её пугала эта неприветливая женщина, похожая на злую училку или надзирательницу.

— Пойдём, я покажу тебе дом, — сказала тётя.

* * *

Ничего подобного Надя не видела ни в жизни, ни в кино, ни в собственных мечтах. Гигантский дом показался ей дворцом, набитым драгоценностями от пола до потолка: везде мрамор, резное дерево, зеркала и позолота. Камины, чёрный лакированный рояль, белая кожаная мебель, шкуры экзотических животных на полу и невероятная трёхметровая хрустальная люстра в гостиной. Надя крутила головой, не в силах сдержать восхищённые возгласы.

— Это гостиная, здесь мы собираемся всей семьёй, чтобы отдыхать и обсуждать события прошедшего дня, — рассказывала тётя заученной скороговоркой, словно проводила экскурсию по музею. — В правом крыле — кухня и столовая, а в левом — кинотеатр и кабинет моего мужа. Он адвокат и вынужден иногда работать до позднего вечера: сама понимаешь, сложные дела, расследования, защита. И он очень, очень не любит, когда его тревожат без уважительной причины, — поэтому не заходи к нему без приглашения.