— Настя! — Дверь дернулась. — Открой, что ты там делаешь?

Настя молчала, растерянно и беспомощно оглядываясь по сторонам. Как это часто случается, в критические моменты жизни человек не задумывается над самыми простыми и естественными вещами. Всего лишь минуту назад все было так просто — ей казалось, что, раз уж она приняла решение, никто и ничто не сможет ее удержать. Разве что конец света наступит — и вот…

— Я… я купаюсь, Олег, — произнесла она изменившимся голосом, — подожди…

— Купаешься? В шубе?! Открой дверь, Настя!

В его голосе была такая тревога, что Настя испугалась. Испугалась не за него, а за себя, потому что в своем единственном стремлении — лишить себя жизни — больше не могла даже думать ни о чем другом. В течение последних минут эта мысль была ее единственной и навязчивой, а потому она не почувствовала ничего, кроме злобы, растерянности и страха, услышав за стеной его голос.

— Я не открою, я… я купаюсь, Олег, — пробормотала она, уже не зная, что ей делать, — уходи!

Ванна заполнилась почти наполовину. Олег продолжал стучать в дверь — все настойчивее, и каждый удар отзывался чудовищной болью в голове. Настя зажала уши руками, но продолжала слышать, как он стучит.

— Прекрати… прекрати, Олег, — прошептала она и принялась лихорадочно вскрывать бумажный пакетик с лезвием. Пальцы не слушались, не сгибались… Наконец достав одну узкую серебряную полосу, она тут же выронила ее на пол.

— Настя! Открой! Открой сейчас же! — кричал за стеной Олег, но она его уже не слышала.

— Тьфу, черт, — выругалась она и принялась глазами отыскивать на полу лезвие. Но перед глазами плыло, голова кружилась, и она решила достать из пачки другое лезвие. Вторая попытка была более успешной — крепко зажав лезвие в руках, она опустилась в ванну. Вода была горячей, даже слишком горячей, но она не почувствовала, как запротестовала обожженная кожа.

Звуки с той стороны затихли — наверное, Олег решил оставить ее в покое. Или, может быть, ей показалось? Она завинтила краны. Вода перестала шуметь — несколько последних капель ударились о поверхность, а потом все смолкло. Прислушавшись, Настя убедилась в том, что в дверь на самом деле больше никто не стучит. Полная тишина… В руке блеснуло лезвие. Настя поднесла его к запястью — туда, где под кожей слегка бугрился синеватый ручеек, разносящий кровь. Вена. Настя опустила руку в воду, и, нажав посильнее, собралась было провести ровную прямую черту вдоль запястья. Но в этот момент она снова услышала голос Олега…

— Настя, открой сейчас же, иначе я взломаю дверь. Ты ведешь себя как ребенок! Как ребенок, слышишь?!

Рука в ту же секунду расслабилась, пальцы разжались, пластмассовый станок медленно, словно нехотя, стал погружаться в воду. Ничего не случилось — только белая полоса вдоль запястья. Настя смотрела, как она исчезает, и прислушивалась к тому, как пульсирует кровь в висках.

«Ребенок». Именно это слово заставило ее так внезапно прийти в себя. Не голос Олега, не его упреки и угрозы взломать дверь. Настя, казалось, услышала только последнее слово, которое он повторил дважды. Ребенок. Никита! Как же он будет жить без нее, с кем останется?! Кто, черт возьми, достанет деньги на операцию, кто поможет ему выжить, если его слабонервная мамаша вскроет себе вены? Кто?! Дура, идиотка, истеричка!

Настя огляделась по сторонам. Ее одежда валялась на полу в полном беспорядке. Что она скажет Олегу?

— Настя! — снова услышала она.

— Олег, да перестань же, слышишь! — Собрав все силы, она попыталась говорить спокойно. — Я уже выхожу. Сейчас, сполоснусь только… Уже иду.

Выбравшись из ванны, она почувствовала, что тело сотрясается от судорог. Унять дрожь было невозможно. Настя растерлась махровым полотенцем, повесила его, осторожно, стараясь не смотреть, снова собрала фотографии в конверт. Конверт вместе с пистолетом она засунула в центрифугу стиральной машины. Увидев свое лицо в зеркале, она ужаснулась. Живой человек не может быть таким бледным после принятия горячей ванны. И тем не менее она жива… Завернувшись в полотенце, Настя собрала все вещи, вдохнула поглубже и наконец открыла дверь.

Олег сидел на полу, напротив ванной, уперевшись спиной в стену и опустив голову на колени. При ее появлении он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Настя, как будто в первый раз, увидела четко обозначившиеся морщинки вокруг таких родных глаз, большую глубокую складку на лбу… Она не могла выдержать его взгляда — в нем было столько боли, столько невысказанного страдания! «Если бы от меня хоть что-то зависело!» — подумала Настя, снова ощутив страшную беспомощность. Ни слова не сказав, она прошла мимо него и принялась развешивать вещи в шкафу. Механические действия, совершенно лишенные смысла. Вот она достает из шкафа вешалку, аккуратно расправляет плечики от блузки. Зачем? Неужели все это имеет хоть какое-то значение? Неужели эта блузка ей еще когда-нибудь понадобится, неужели Настя будет жить после того, как убьет Олега?! Это казалось абсолютно невозможным. Неужели, оборвав эту жизнь — жизнь человека, которого она любит, который любит ее, она будет продолжать ходить по земле, засыпать вечером и просыпаться утром, дышать воздухом, снимать и надевать одежду, вешать ее в шкаф? Разве это возможно?

«Не думать. Ни о чем не думать. Только бы не сойти с ума», — без конца твердила она про себя, развешивая одежду в шкафу. В этот момент в дверном проеме возник силуэт Олега. Настя подняла на него беспомощные глаза. Долгое время они молчали, глядя друг на друга, а потом он тихо сказал:

— Кажется, мне лучше уйти.

— Возможно, — еще тише ответила Настя, — возможно, ты прав. Только, прошу тебя… Не спрашивай. Ни о чем меня не спрашивай, Олег. Я все равно не смогу тебе ничего объяснить.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Только один вопрос, Настя. Пожалуйста, только один вопрос. Этот мужчина…

— Да! — выкрикнула Настя, не дав ему договорить. — Ты не ошибаешься. Ты все правильно понял. Прости.

— Но как же ты…

Повернувшись, он медленно вышел из комнаты. Настя отвернулась к окну и принялась отсчитывать секунды. Одна, две, три, четыре… Невозможно было себе представить, чтобы Олег продолжал оставаться здесь, рядом с ней, в течение этих полутора суток, оставшихся до момента выстрела. Она даже не простилась с ним… Досчитав до шестидесяти, Настя подумала о том, что за эту минуту она, наверное, постарела на десять лет. Дверь захлопнулась. Настя опустилась на диван и закрыла лицо руками.

Она знала, что этот кошмар не закончится никогда. Но ей казалось, что она дошла до последней грани, что хуже быть уже не может. Как оказалось, она ошибалась.

Ночью Настя не сомкнула глаз. Ей начинало казаться, что тело стало существовать отдельно от разума. Она ходила по квартире, снова ложилась, бесконечно курила, пила кофе — и в то же время ее преследовало ощущение, что все эти действия совершает не она, а какой-то другой человек. Сама Настя была где-то далеко, в каком-то полуреальном мире, где смешалось все — прошлое, будущее, настоящее… И в этом мире она была совершенно одна. Вокруг не было никого, ни одного человека, ни одной души, способной попять ее страдания. С первыми лучами рассвета она ненадолго задремала. Но внезапно ее зыбкий сон был прерван телефонным звонком.

Звонок прозвучал в тишине так резко, что Настя вскочила с дивана, испугавшись, словно услышав выстрел. За окном было почти светло — стрелка на часах приближалась к семи. Она понятия не имела, кто может звонить ей в такую рань. Несколько метров, отделявшие ее от телефонной трубки, показались протяженностью в бесконечность. Почему-то Настя подумала, что это звонит Олег. Еще не полностью очнувшись от дремы, она вообразила, что все эти кошмары ей приснились. Все это был сои, а реальность наступила только теперь, только сейчас…

Но эта наступившая реальность оказалась еще более ужасной, чем та, от которой Настя всеми силами пыталась убежать. Голос звонившего был ей знаком — но это не был голос Олега.

— Твой ребенок у меня, — без приветствия, коротко и отрывисто произнес он, — так что не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. Ты меня поняла?

— Никита… Что вы сделали с Никитой?! — закричала она в трубку. — Как вы посмели!

— Никто с ним ничего не сделал. Пока. Теперь все зависит от его мамы.

— Но я ведь согласилась! Я уже согласилась! — снова, еще громче, закричала в трубку Настя. — Зачем же вы… Алло!!!

Но на том конце уже раздавались отрывистые гудки. Трубка выскользнула из рук и громко ударилась об пол. Настя проводила ее глазами, почувствовав, что пол уходит из-под ног. Вокруг все закружилось, замелькало в каком-то вихре. Настя пошатнулась и почувствовала, что теряет сознание.


Она пыталась прорваться сквозь черноту, но что-то ей мешало. Нет, это была не стена — стены не бывают такими мягкими. Внешне это напоминало огромный театральный занавес, у которого не было границ, который заполонил собой все пространство бесконечной Вселенной. Эта черная плоскость казалась ей прозрачной, но стоило попытаться нарушить ее границы, как она прицеплялась к телу липкой противной массой, сдавливала дыхание, заполняла легкие, залепляла глаза. С ней было не совладать. Она податливо прогибалась вперед, а потом, словно в насмешку, сморщившись, как старое яблоко, снова отталкивала назад. И так — без конца.

Собрав последние силы, она попыталась снова преодолеть сопротивление этой неведомой силы. Борьба длилась достаточно долго — и вот Настя наконец открыла глаза.

Реальность не дала и секунды пощады. Сознание вернулось мыслью о Никите. «Никитка… мальчик мой! О Боже, они похитили моего ребенка!» — с ужасом думала Настя, пытаясь подняться с пола. Она даже не чувствовала боли. Голова кружилась, перед глазами продолжали мелькать искры. Некоторое время Настя сидела без движения, до тех пор пока не почувствовала, что ей становится немного легче.