— Оксана.

А внутри уже расползается мерзлота, расползается вонючий, горький туман сомнений. Резко подорвался и уже громко:

— Оксана.

Но ее нет, и у меня отвратительное ощущение — ее нет дома. Вообще нет. Потому что внутри стало пусто и больно. Глупости. Сам себе под нос. Она просто спит у детей или сидит у мамы. Бред какой-то.

Прошел по дому, заглянул к детям и к спящей с Русей теще. Пусто. И мне становится все холоднее. Ощущение, как будто по стенам ползет мерзлота. И я еще сомневаюсь. Все еще брожу по дому, пытаясь найти какие-то объяснения, и даже набираю ее номер в надежде, что он зазвонит где-то дома, но нет. Гудки идут, а звонка нет. Может, на беззвучном? Вернулся в спальню, на каком-то автомате распахнул шкаф и застыл, чувствуя, как кровь застыла и перестала циркулировать. В шкафу нет ее вещей, и все внутренности отравило ядом. Дернулся всем телом, выскочил в кабинет, включил свет и тут же заметил бумаги на столе. Они лежали там, как…как приговор. Как нечто жуткое и смертельно опасное. Мерзостное и грязное. Взгляну и сдохну на месте.

Но нет, ни хренааа. Я не сдох. Я стоял перед столом и раскалывался на куски, покрываясь изнутри нарывами, язвами, коростами, содранными до крови и обнажившими кровоточащие дыры. Что это? Подделка? Фотошоп? Чья-то еб***ая шутка?

Я не смотрю на эти снимки. Я в них не верю. Для меня это подделка. Ее выкрали, наделали всей этой дряни, повторили трюк с Дариной. Ни хера у них не выйдет. Пока сам не увижу… пока сам не дотронусь до смрада измены, не поверю.

Но я уже отравлен, я уже под каменным прессом, и меня шатает от боли, от желчи подозрений, от ощущения, что здесь все не так… здесь гребаная правда. И я ее видел, только отказывался даже допустить такую мысль.

Взял лист бумаги и, прочитав первые две строчки, сдавил сучью бумажку в ладони так, что от боли в суставах потемнело перед глазами.

"Я ушла от тебя, Руслан. Прости, но я люблю другого мужчину. Не ищи меня. Я потом сама свяжусь с тобой насчет детей. Дай мне быть счастливой без тебя".

Взял один из снимков. Это не просто удар — это, бл*дь, смертная казнь с пытками. Только что мне выдрали ногти ржавыми плоскогубцами. Я замерзал. Дикий и невыносимый холод сковывает изнутри. Она только что призналась мне, что предала меня… что изменила мне. Я долбаный. Конченый рогоносец, который в упор не видел очевидного. Глядя на одну из фоток, я уже точно знал, что убью его. Никакого счастья не будет, Оксана. Будет боль. Много боли. И мне, и тебе.

ГЛАВА 10

Знай, время не остановить, в прошлое

Не возвратиться; мне уже довольно, но -

Стучит в окно черно-белая печаль, и в небо

Улетает птицей, как последнее "Прощай…"


Разбитая любовь — тонкие нити,

Мы хотели вновь соединить их.

Тяжело дышать, но уже не больно,

Вся моя душа парализована.


Разбитая любовь, белые пятна;

Разбитая любовь, а может, обратно?

Тяжело дышать, но уже не больно -

Вся моя душа парализована. Парализована.


Знай, ничего не изменить, и ни к чему

Искать причины — мне уже довольно фраз.

Как в первый раз нам уже не полюбить…

Наши души излечимы, но запомним, как сейчас:


Разбитая любовь — тонкие нити,

Мы хотели вновь соединить их.

Тяжело дышать, но уже не больно,

Вся моя душа парализована.


Разбитая любовь, белые пятна;

Разбитая любовь, а может, обратно?

Тяжело дышать, но уже не больно -

Вся моя душа парализована. Парализована.

Григорий Лепс

Как банально и просто. Слишком просто, настолько просто, что от тошноты хотелось выблевать собственные кишки. Она у него дома. Никто нигде не скрывается. Ушла к нему в его долбаную, маленькую "студию". Я ощущал, как превращаюсь в психопата. По щелчку пальца из нормального человека в маньяка. Я хотел крови, я ее жаждал. Я представлял, как убью вначале его, а потом ее. Или наоборот. Мне чудился запах агонии этих двоих. И все это время смотреть ей в глаза, чтобы понять. Чтобы осознать за что… осознать, что все это правда. Пусть увидит меня и начнет бояться. Потому что я больше не милый Руслан, преданный муж, готовый вымаливать, бл*дь, секс у своей собственной жены, а Бешеный, каким я был всегда и перестал только ради нее. А теперь я желал только одного. Ее боли, ее крови, их криков. Разодрать на части.

Но где-то теплилась надежда, что я ошибся. Что это какой-то спектакль, что все происходит не по-настоящему. Это ведь моя Оксана, моя девочка. Мы столько прошли вдвоем. Она ведь ждала меня из тюрьмы. И никого не было…

"Разлюбила. Так бывает…" Не бывает. Я ведь не разлюбил.

Я приехал один. Мне не нужны были свидетели моего позора. Я собирался разделаться с ними сам. Остановился у его дома и не решался подняться. Мне требовалось время и смелость увидеть то, что больше никогда не смогу забыть. Я курил и смотрел на окна, ощущая, как всего трясет, как дрожит каждая вена в моем теле. Поднимусь и… так, как прежде, уже не будет никогда. Поднес окурок к запястью и затушил об себя. В какой-то призрачной надежде, что это кошмар и от боли я, бл*дь, проснусь и… она будет лежать рядом на подушке. Сонная, мягкая, пахнущая яблоком. Но вместо этого тихо зарычал и сморщился от запаха паленой плоти. Отшвырнул окурок и решительно пошел наверх.

Я впервые в своей жизни умирал. Не тогда, когда ради нее позволил меня изрешетить на вокзале, а потом собирал себя по кускам после взрыва. Это была ерунда. Я умирал именно сейчас, когда смотрел, как чужие мужские руки лапают мою женщину, как она…она, мать ее, льнет к нему, выгибается целует его губы теми губами, которыми целовала меня. Вот она смерть. Я даже чувствую ее ледяное дыхание на своем затылке. Костлявая рука сдавила мое сердце до хруста, и с хлюпающим звуком оно разорвалось у меня в груди. Скоро там ничего не останется. Только ледяная пустота. Мне хотелось заглушить эту боль, что раздирала изнутри. Заглушить ее чем угодно. Немедленно. Иначе я действительно сдохну. И дальше все, как в тумане. Ее крики, его. Мольбы пощадить трусливым голосом, и мне хочется выстрелить ему в рот, чтоб заткнулся прямо там. Я его даже не вижу. Только ее.

Только ей в глаза. Постоянно. Отыскивая с какой-то надеждой хоть малейший проблеск того, что я ошибаюсь. Но его там нет. Ее глаза пустые. Для меня.

* * *

Вот она стоит передо мной на коленях, опустив голову, а я, истекая кровью изнутри, слушаю каждое ее слово, которое, как ржавый гвоздь, вбивается мне в развороченную грудину. Я уже сделал выстрел в сторону… В моем пистолете осталось два патрона.

— В глаза мне смотри, Оксана. Не в землю, не на своего е**ря, а мне в глаза. Когда ты с ним трахалась, тебе хватало смелости, а теперь будь смелой и смотри в глаза тому, кого ты предавала.

— Стреляй, — глухо сказала она и подняла на меня затравленный взгляд, — я знала, на что иду. Это был мой выбор.

— Зачем так быстро стрелять? Мы еще поговорим. Пообщаемся. Последний раз. Разве ты не говорила, что тебе не хватает разговоров, общения, моего присутствия. Вот он я. Общайся.

— Уже не хочу. Слишком поздно.

— Ты…ты же говорила, что любишь меня… нет, бл*дь, ты же любила. Я чувствовал. Я ощущал это, так не лгут.

— А я не лгала… я действительно тебя любила… а потом разлюбила. Так бывает, Руслан. Это жизнь. Все мы люди и…

— Какое-то бл*дское у тебя сердце. Мужа разлюбила, меня… а этого, когда планировала разлюбить? Видишь, я облегчил твою участь. Теперь тебе будет легче. Или мертвецов ты все же любишь дольше, Оксана? Как давно ты с ним? Как давно ты предаешь меня?

Судорожно глотнула воздух, а у меня внутри все болит с такой силой, что кажется я сейчас загнусь от этой боли.

— Это разве что-то изменит? Если ты решил убить меня — убивай. Игоря, моего любимого, ты уже убил… теперь можно и меня.

Это был контрольный в ошметки моего сердца, прямо туда, где оборванные куски разлетелись в стороны и зазияла дыра. Она хочет смерти… уйти с ним, умереть, потому что я убил его? Ради него?.. Даже не думая о наших детях и своей матери? Умереть вот так? Здесь? Лишь бы не быть со мной? Сдавил пистолет и ощутил, как меня накрывает от того, что она произносит его имя. Игорь. И-го-рь. А для меня звучит, как тысяча ласкательных, пошлых, нежных и самых грязных признаний. Я не выдерживаю и делаю выстрел в уже мертвое тело ее любовника. Она вздрагивает и поднимает ко мне залитое слезами лицо. Значит, все же оплакивает его… значит, я причинил ей боль. Какие чистые у нее слезы, хрустальные с бликами, оставляют мокрые дорожки и бегут по губам и подбородку. Когда-то я не выносил ее слезы, они сводили меня с ума. А сейчас мне хотелось ее ударить. Бить по щекам за каждую слезу. Втоптать ее в землю, пройтись по ней сапогами так же, как она прошлась по моему сердцу. Жалеет его, оплакивает, заламывает руки.

А нас не пожалела. Нас она убила так хладнокровно, как только можно убить доверие и любовь. Как же я ее любил. Как же безумно я любил эту единственную женщину в моей жизни. И как больно сейчас умирает эта любовь. Мутирует, превращается в ненависть, и эта жуткая трансформация сводит меня с ума. Мне кажется, что каждая молекула в моем теле обожжена серной кислотой. Смотрю на ее красивое лицо, неподвластное годам, неподвластное времени, самое ослепительное для меня, невероятное, и внутри, по обожженным клеткам, разливается холод. Он наполняет каждую вену, окрашивая их в мертвенно-синий. Отшвырнул пистолет и схватил ее за шею, дернул к себе. Как бы я не ненавидел эту суку, выдравшую мне душу, я не смогу ее убить.

— Нет… ты будешь жить. Меня же ты оставляешь корчиться в агонии. Умереть — это слишком легко и слишком просто, Оксана. Ты будешь жить или выживать… Мне потом станет насрать, что именно будет с тобой происходить. Потом…после…того, как оттрахаю тебя напоследок. Только теперь уже, как бл*дь, какой ты и являешься.