— Мама сейчас в зоне, где нет интернета. Когда это станет возможным, она выйдет на связь.

— А когда?

— Очень скоро, моя маленькая. Очень скоро.

— Я… постоянно думаю о ней. Я скучаю. Почему она уехала и ничего не сказала? Никита плачет все время и не спит по ночам.

Я знаю… малыш болезненно переносил отсутствие Оксаны. Я сам качал его по ночам, меняя тещу. Эти дни и ночи для всех нас стали адом. Были моменты, когда я хотел послать все к чертям, вернуть ее домой, дать детям возможность быть с ней. А потом вспоминал, как она бежала из дома. К нему. Без них. Она их предала так же, как и меня.

Они ушли. Все вместе. Но только Ваня возле двери обернулся и исподлобья на меня посмотрел. Это был первый холод, проскользнувший между нами… а вечером он превратился в лед. Мальчик пришел ко мне один. Не постучав, открыл дверь в кабинет, и я не успел спрятать бутылку и сигарету. Он прошел сквозь дым и стал напротив меня, сидящего на полу возле стены и смотрящего на завесу густого дыма.

— Куда ты увез нашу маму? Это ты ее выгнал?

— Что? — я прекрасно слышал его вопрос… но не хотел отвечать и переспросить было легче всего.

— То, что слышишь. Я не дурак и не маленький. Это ты выгнал нашу маму. Я все вижу и слышу. Вы постоянно ссорились.

Затушил сигарету в пепельнице и отвернулся от детского взгляда, полного боли и упрека.

— Так бывает иногда, и взрослые разводятся. Твоя мама больше не хочет жить со мной.

— А с нами? С нами она тоже не хочет жить?

— А с вами жить небезопасно, и я не могу позволить вам остаться без охраны.

— Значит, это ты запретил ей видеться с нами? Ты?

Обернулся и, вздрогнув, встретился с мрачным взглядом таких же зеленых глаз, как у Оксаны.

— Да, я запретил. Потому что так надо и так безопасней.

— Мне ты ничего не можешь запретить. Ты мне не отец. И даже не опекун. Я хочу уехать к своему папе.

Смотрит, не отводя глаз, и у меня внутри все переворачивается от боли. Больно ударил. Прямо в солнечное сплетение, вышибая дух. И я даже сдачи дать не могу.

— Пока что это невозможно. Иди к себе в комнату. Мы потом поговорим об этом. И… сестре с братом совершенно не нужно знать таких подробностей. Они маленькие.

— А что нужно? Чтоб они думали, что мама нас бросила?

— Я… я сам скажу правду. Чуть позже. Когда буду знать, что мы будем делать дальше.

— Если не скажешь — я сам скажу. И… и я хочу позвонить маме и услышать ее голос.

— Услышишь… потом.

— Когда потом?

— Потом, я сказал, — выкрикнул и тут же себя возненавидел. — Иди к себе. Хватит устраивать допросы. Завтра в школу. Займись уроками.

— У нас каникулы. Мама всегда об этом знала, а ты… тебя никогда здесь не было. Да и теперь ты здесь со своей бутылкой. Не знаю, с кем нам безопасней оставаться. Никите нужна мама. Ты не вправе нас разлучать только потому, что она не хочет с тобой жить. Она разводится с тобой, а не с нами.

И с этими словами выбежал из кабинета, шваркнув дверью. А я так и сидел на полу, глядя в темноту, не включая свет и сжимая горлышко бутылки. Сколько так просидел, не знаю. Кажется, почти до рассвета. Внутри меня было пусто, настолько пусто, что я прислушивался к этой тишине и ужасался. Потом поднялся с пола, стряхнул с себя обрывки фотографий, измельченные почти в точки, и пошатываясь пошел в нашу спальню. Там все еще пахло ею. Этот запах въелся в стены, подушки, в шкафы и даже в шторы. Запах яблока и ее кожи. Или это он мне кажется.

Сотовый в кармане завибрировал, и я медленно и долго искал его, не мог достать, а когда посмотрел на дисплей, увидел сообщение от Андрея.

"Мне нужны документы. Давай встретимся завтра".

Кивнул сам себе, в пустоту. Так же шатаясь прошел по комнате, к стене у окна, нащупал по поверхности рычаг, надавил, и панель отъехала в сторону, открывая сейф. Я провернул несколько раз колесико с цифрами, выставляя код. Распахнул дверцу и… замер, мгновенно трезвея. Папка с документами пропала.

ГЛАВА 12

Я помню тот рассвет, его коснулся ты,

И много долгих лет мы проводили.

Вопросы без примет, разбитые мечты,

И чувства все на нет — не простили,

Не простили, не простили, не простили.


Наверно, время не за нас.

Просто лечит нас, в темных стеклах прячет слезы.

Время, только не за нас. С кем оно сейчас?

Я вниз падала, как звезды.


И пеной унеслась моя любовь к тебе.

Не знаю, как спаслась, как я сумела.

Твоя лишь разожглась от спички в стороне,

Но я поняла, нас не грела,

Нас не грела, нас не грела, нас не грела.


Наверно, время не за нас.

Просто лечит нас, в темных стеклах прячет слезы.

Время, только не за нас. С кем оно сейчас?

Я вниз падала, как звезды.


Наверно, время не за нас;


Время, только не за нас. С кем оно сейчас?

Я вниз падала, как звезды.


(с) Наргиз Закирова


Документы взяла я. Да, в последний момент я все же это сделала. После звонка Игоря… и предупреждения, что дальше церемониться не станут. После вопроса, чьи волосы в конвертике я хочу получить первыми. Руси, Вани или Никиты.

Да, я говорила себе, что не предам Руслана, что никогда не смогу его обмануть и что-то сделать за его спиной, но, когда тебе говорят, как расчленят твоего ребенка… мозги отказываются работать. Может, кто-то скажет, что я могла рассказать об этом мужу, поговорить, решить вдвоем… нет, не могла. Потому что он больше не Руслан Царев с целой свитой нужных людей. Царев официально мертв. Для того чтобы снова стать им, нужно воскреснуть. А воскреснуть означает встать под прицел снайпера и подставить ему свое сердце.

И враги знают об этом, знают, что мы одни и ни черта не сможем сделать. Я отдала документы Игорю. Тогда… во время барбекю. Отвезла папку. Вспомнила, как заставила Руслана подписать бумаги… заставила сделать то, чего он никогда бы не сделал… Вот она — точка обратного отсчета. Именно с этого момента я уже знала, что мы не будем вместе, и он никогда меня не простит.

* * *

" — Поцелуй меня. Ты разве не соскучился?

— Соскучился. Но я сейчас немного занят.

— Ммм, занят?

Показывает пальцем на сотовый. А я расстегиваю блузку пуговка за пуговкой, пока он смотрит на меня расширяющимися глазами, и улыбка исчезает с чувственных резко очерченных губ.

— Да… Виталий Генадьевич, насчет последней поставки я говорил с Костей. Нет. Там скидку никак не сделать, но с учетом того, что вы наш…

Распахнула ворот, обнажая грудь, видя, как он напрягся и стиснул челюсти. Обошла кресло сзади.

— Мне нужна твоя подпись на накладной.

Запуская руку в ворот его рубашки, царапая коготками по груди и молясь про себя, чтоб смотрел только на меня, а не в сам документ. Села на краешек стола и поставила ноги на подлокотники кресла, раздвигая колени и выгибаясь назад.

— Да… сегодня все будет отправлено, — смотрит на меня голодным взглядом, а сам черкает на бумаге свою подпись, и я незаметно сунула ее обратно в папку.

— И здесь, — сбрасывая туфель и упираясь ступней в его каменную эрекцию, видя, как приоткрывается рот, и каким тяжелым становится взгляд. Ставит еще одну подпись, и я прячу документ в папку. Убрала ногу и свела колени, ловко спрыгивая со стола.

— Когда закончишь, жду тебя в спальне.

Но уйти не смогла, меня схватили за руку, опрокинули на стол спиной, задирая юбку и подтягивая к себе за бедра.

— Расцветку мы обсудили. Дааааа, конечно, — на своем длинном "дааа" он врезался в мое тело и заставил выгнуться назад, оплетая его бедра ногами.

Он заканчивал разговор, когда я шла по коридору, чуть пошатываясь, бледная, с исчезнувшей улыбкой и дрожью отвращения к себе по всему телу".

* * *

Это отвращение я ощущала и сейчас… оно сковывало льдом мое сердце, сжимало так, что казалось, я захлебнусь от нехватки кислорода. Ходила взад и вперед по номеру и не могла найти себе места. Несколько суток я не спала. Сидела у двери и раскачивалась из стороны в сторону, слонялась от стенки к стенке, выглядывала в окно, стояла под душем и снова ходила туда-сюда. Я не знала, что мне делать. Как поступить. Куда себя деть. Как избавиться от этой невыносимой боли и ощущения бесконечной тоски. Настолько чудовищной, что кажется я не в силах ее вынести.

На третий день поняла, что, если не выйду, сойду с ума. А когда распахнула дверь, содрогнулась от неожиданности и от ощущения, что все зашлось внутри. Увидела его прямо за дверью. Бледного, заросшего, со всклокоченными волосами и бешеным взглядом. Он шагнул через порог и, схватив меня за шею, протянул через всю комнату, и вдавил в стену.

— Где документы, Оксана? Кому ты их отдала? Кому, мать твою, ты отдала бумаги? Зачем ты их взяла?

Уже обнаружил и уже знает, что это я… или не знает. Проверяет. По взгляду не понять.

— Я не понимаю, о чем ты.

А сама в лицо его смотрю. Пожираю. Чтоб надышаться каждой черточкой, напитаться им. Смаковать потом в тишине, в одиночестве.

— Знаешь. Кроме тебя никто не мог открыть сейф. Только ты знала пароль.

И от собственной лжи тошнит, и ком растягивает глотку, дерет, жмет на язык. Мне хочется кричать, а я не могу.

— Я никогда не трогала твои документы.

— Ложь. Посмотри мне в глаза. Я чувствую, что ты лжешь.

— Я. Не. Брала. Твои. Документы.

— Ты вообще представляешь, что они значат для нас и для Воронов? Представляешь… или нет?

— Нет. Не представляю. Это твои дела с ними. Не мои.