Ульяна Соболева - Пусть простить меня невозможно

"Я все равно сожгу это письмо, как и все те, что писала до него. Зачем пишу их — не знаю… Наверное, я привыкла обо всем говорить только с тобой. Каждый день, как на дне черной ямы, как в могиле. Хочу дышать, а у меня в горле, в глазах, в ушах сырая земля. И все мысли только о тебе. Я больше не слушаю музыку, я не могу вдыхать сигаретный дым… я не могу спать. Без тебя. И это больнее, чем тогда, когда я думала, что ты мертв. Теперь ты мертв только для меня.

Но ведь я сама виновата… Да, так бы ты сказал и говорил мне уже не раз. Конечно, я виновата, Руслан. Виновата в том, что так безумно люблю тебя. Виновата в том, что не нашла иного способа спасти наших детей и тебя. Мне было легче раздробить себя, перемолоть в мясорубке, чем позволить кому-то отнять у меня самое дорогое — тебя и детей. Лучше вдали от вас, но знать, что вы живы. Нет, у меня не было другого выбора. Я его не видела. Ты бы не дал мне все сделать самой, и они бы тебя убили. Я так хотела научиться ненавидеть за то, что ты не понял, не почувствовал, не увидел… но это правильно. Так и надо. Чем ты дальше от меня, тем лучше.

Но как же это больно любить тебя и играть каждый день иное, пытаться убедить тебя и видеть, как у меня получается. Видеть в твоих глазах отчаяние, сменяющееся ненавистью ко мне… А я умираю вдали от тебя. Медленно сгораю, превращаюсь в пепел. Как же это больно — отрывать от себя свою душу и отпускать… смотреть, как она ушла вместе с тобой. Как ты топчешь ее, как вытираешь об нее ноги… когда там с другой забываешь обо мне. Но это конец, Руслан. Это наш финал… где обратного пути нет. И пусть простить меня невозможно, но ты знай — я любила только тебя и никогда… ни в одной своей мысли не предала нас. Прости меня, за все. Прощай. Надеюсь, ты все же будешь счастлив… я всегда знала, что наша любовь обречена. Такие, как мы, слишком мимолетны".

Внутри творится какой-то раздрай. Я впервые, как слепой пес, тыкаюсь из угла в угол и не пойму куда идти. Даже нюх отказал. Как поворот не туда. И я свернул в какую-то безнадежную дыру, в беспросвет самый настоящий. Провел пальцами по фотографии и рухнул на постель, лицом вниз, в матрас. Какое-то время так и лежал. Потом вскочил и схватил свой сотовый. Набрал Прохора, который "вел" Оксану. А там длинные гудки и ни ответа, ни привета. Неприятное ощущение, и сводит скулы, деревенеют ноги и руки. Мне это не нравится.

Ключи от машины со стола прихватил, к двери бросился, вернулся сцапал наше фото с ее кровати, сунул в карман и через одну ступеньку по лестнице вниз, сломя голову, на ходу нащупывая ствол в кобуре сзади.

Со всей дури давлю на газ и набираю Леху.

— Что там с Прохором? Пробей, где его тачка? Он мне не отвечает. Смотри сейчас, пока я на телефоне.

— Стоит уже больше часа в каком-то захолустье. Не уезжал, с тех пор как приехал.

— Адрес скинь.

— Две секунды у тебя на сотовом.

— Давай.

Приехал в какой-то ужасный район, злачное место, рассадник наркоманов. На каждом шагу барыги и кайфушники. Ширяются прямо на улице. Что она здесь забыла? Зачем приезжала в этот гадюшник? К кому? Что ты скрывала от меня, Оксана? Какого черта оговорила себя? Найду тебя и душу на хрен вытрясу. Убью тебя лично. Сверну твою тонкую шею.

Остановил машину, издалека вижу неприметный старый внедорожник Прошки. Снова его набрал — тишина. Уснул, что ли? Иду к его машине, вижу, что за рулем сидит. Точно уснул. Говорил ему, чтоб отпуск взял. После рождения мелкого на ходу вырубается. Я к передней двери крадучись подошел, распахнул резко, и Прохор мне в ноги вывалился, по сиденью кровь растеклась, на асфальт капает. Я палец к шее чуть ниже уха прижал. Выматерился, глаза мертвого Прохора прикрыл и ствол тут же вытащил, щелкнул затвором и к дому. Внутри все холодеет. Паника охватывает постепенно. Вначале клещами за затылок, потом сильными уколами между лопаток вдоль позвоночника. В подъезд вонючий зашел и по лестнице поднимаюсь, оглядываясь на каждую дверь, прислушиваясь. Мне страшно, я весь потный от напряжения и ужаса, что могу увидеть то, с чем никогда не смирюсь, то, что убьет меня самого на месте.

На самом последнем этаже одна из дверей распахнута настежь. Бросился туда.

— Оксана. Ты здесь? Оксанааааа.

Мебель разворочена, все на полу валяется. Как будто кто-то сильно сопротивлялся. Бойня здесь была страшная, лампочка все еще раскачивается в коридоре и поскрипывает. Я в комнату сунулся с пистолетом в вытянутых руках — никого. На кухню бросился. Пот течет по глазам, в рот.

— Оксана, — резкий выпад из-за двери, а на полу мужик какой-то лежит лицом вниз. Наклонился к нему и рывком к себе развернул.

— Твою ж мать, — назад дернулся.

На меня смотрели глаза того, кого я лично закапывал в могиле несколько лет назад живьем.

— З. до-ро-во…Б-бе-ше-ны-й…

Мы можем стать с тобой сумасшедшими

И нас разместят с тобой в разных палатах,

А может мы с тобой как два гения,

Как будто два Нобеля лауреата.

Мы можем стать с тобой океанами,

И нас разделят с тобой материками,

Можем стать с тобой вечно пьяными,

А может мы — ангелы над облаками.

Мы вдвоем, вокруг Солнца на Земле день за днем,

И под ярким самым и под дождем вдвоем.

Все на свете вместе переживем и когда-нибудь в один день умрем,

Мы вдвоем…

Мы вдвоем…

Мы можем снять с тобой фильм на Оскара

И не получить его из-за погоды,

Мы можем стать с тобой в море мокрыми,

И нас за своих примут пароходы.

Мы можем стать с тобой океанами,

И нас разделят с тобой материками,

Мы можем стать с тобой вечно пьяными,

А может мы — ангелы над облаками.

Мы вдвоем, вокруг Солнца на Земле день за днем,

И под ярким самым и под дождем вдвоем.

Все на свете вместе переживем и когда-нибудь в один день умрем,

Мы вдвоем…

Наргиз Закирова и Максим Фадеев

— Говори, тварь, кто тебя подослал?

Звонкая пощечина, и я закусила губу, закатывая глаза. Только держаться и ничего не разболтать. Только молчать. Иначе все будет напрасно.

— Никто не подослал. Я дизайнер. Работаю, и все.

— Врешь, тварь.

Несмотря на то, что мне завязали глаза, я знала, что Зарецкий смотрел, как один из его людей бьет меня. Он молчал и вопросов не задавал. Но я слышала его дыхание, тяжелое со свистом. Его невозможно не узнать.

Я не знала, где прокололась, и в какой момент все пошло не так, но это случилось.

— Говори, кто ты такая. Зачем ты здесь, и кто тебя подослал?

— Вы знаете, кто я такая.

Еще одна пощечина и еще, в голове звенит, и мне страшно, что они меня узнают, а если узнают, то и Руслан будет в опасности, и снова дети под угрозой. Как же так? Почему?

— Я тебе, сука, ногти повыдираю и волосы вырву, если не заговоришь. Голодом тебя морить буду мразь такую. Просидишь в этом подвале, пока крысы не сожрут твои кости.

Схватил за челку и сильно дернул голову назад.

— А может, оттрахать тебя? Всем коллективом. Дружно. Говори, кто ты такая?

— Никто. Я дизайнер. Анатолий Владимирович сам меня нанял. Не я к нему пришла.

— Тебя порекомендовали.

— Пока что не давать пить и есть. Сфотографируй ее. И давай ищи, кто она на самом деле такая.

Голос Зарецкого заставил вскинуть голову, насторожиться, напрячься всем телом.

— Эта сука все диски на флэшку слила и отдала кому-то. Пусть говорит кому. Не заговорит, кишки ей наживую вытяни. На тех дисках такое… Не только головы полетят. Апокалипсис начнется. Так что пусть говорит.

— Ты не знаешь, кто взял. Может, и не она. Я сам ее выбирал. Да, рекомендации были, но я мог и другую взять.

Зарецкий явно колебался, и я надеялась, что так и будет… он засомневается, и все прекратится.

— Больше некому. Как только она появилась, диски пропали. Ты вообще понимаешь, чем эта пропажа грозит тебе и мне, да и вообще многим… тебя за эти диски… Бл*дь, Толик.

— Сначала узнай, потом кишки ей выпустишь. Тот, кто взял, уже бы требования свои выставил.

— Еще не вечер. Выставит.

— Пока что полегче, а потом посмотрим. Людям своим скажи, пусть ищут — кто она такая, а найдут — тогда и решим, что с ней делать.

Он ушел, а я зажмурилась. Значит Серый им ничего не сказал, значит не вернул флэшку, или они его сразу убили. Внутри защемило болью. Жалко его стало. Не предал. Мог, даже должен был, но не сделал этого. Куда только флэшку спрятал? Но теперь я этого не узнаю, и Руслана предупредить не смогу. Доигралась. Идиотка.

А они очень скоро узнают, кто я такая.

Меня оставили в пугающей тишине и темноте. Ничего не слышно и не видно. Только мое собственное дыхание и стук сердца. Где-то наверху вдалеке раздаются голоса, но даже если я закричу, меня здесь никто не найдет. Вернется тот фсбшник и выпустит мне кишки, я чувствовала этот страх и его дикую злость. Когда человеку страшно, он способен на что угодно. Там на флэшке, наверное, не один Зарецкий мерзость творит… Постепенно мною овладевала паника. Я не понимала, что происходит. И как скоро мне ждать самого жуткого. Но они ведь ничего не знают наверняка и могут не узнать. Я должна молчать и вытерпеть. Я должна справиться. Я же сильная и не зря все это затеяла. Через ад проползла, через самое пекло…

Когда все закончится, я вернусь к детям… я буду умолять Руслана дать мне видеться с ними, я буду сторожить их у ворот и ходить за ними тенью. Он не сможет отобрать у меня самое дорогое, что осталось после нашей любви.

Может быть, это мои последние минуты, и как же сильно хочется думать сейчас о нем и только о нем. Надуматься так, чтоб разрывало от этих мыслей, чтобы сердце им переполнилось. Если это все еще возможно. Разве оно и так не пульсирует только им?