Стивен с трудом сдерживал слезы, сожалея об утрате Ричарда и о своей собственной, хотя он никогда не питал радужных надежд, просто смирился со своей ролью друга и брата. Прежде его утешало сознание того, что больше Ричард никому не принадлежит. Но, само собой, Ричард принадлежал своим умершим близким, и в первую очередь — Уильяму Генри, потерянному навсегда. До тех пор пока Бог не послал ему Кэтрин-Китти Кларк с глазами его умершего сына. Это благословение. Так вот как это бывает! Взгляд, смех, слово, жест, бессмысленные для всех остальных, становятся неповторимыми и драгоценными. Страдай и жди.

— Если тебе стало легче, я рад, — откликнулся Стивен.

Дверь спальни открылась, мужчины обернулись.

Китти показалась Ричарду прекрасной: дочиста вымытая, с младенчески-мягкими волосами, перламутровыми ногтями, робкой улыбкой ребенка, впервые выполнившего важное поручение. Очаровательная, милая, маленькая Китти, о которой он будет заботиться до смерти.

Стивен же увидел перед собой просто вымытую девушку — тощую, глуповатую дурнушку. Ее улыбка показалась ему самой обычной, разве что чуть жеманной. О, эти прихоти судьбы! Этой заурядной девушке досталось одно-единственное достоинство, способное сразу и навсегда приковать взгляд Ричарда, завоевать его любовь.

— Ричард, без рубашки ты замерзнешь — уже начались холодные ночные ветры, — заявил Стивен, подавая другу одну из своих рубашек. — Китти, твои башмаки оказались такими грязными, что нам пришлось сжечь их. Я постараюсь поскорее раздобыть тебе новую обувь. А пока мы донесем тебя до дома Ричарда на руках.

— А разве мне нельзя остаться здесь? — спросила она.

— В доме, где нет ни одной кровати, только гамаки? И потом, сегодня ночью я жду гостя.

Выйдя из дома, Ричард со Стивеном крепко взялись за руки, а Китти села на соединенные руки и обхватила обоих мужчин за шеи. В свободных руках оба несли факелы, спускаясь в долину, мимо запруды Кинга, направляясь туда, где на опушке стоял дом Ричарда.

Стивен помог Ричарду развести огонь в печи, попрощался с другом, учтиво поклонился Китти и ушел. По дороге он припомнил, что ему предстоит еще много домашней работы, а назавтра придется присматривать за каторжниками. Нет, не придется — ведь завтра воскресенье.

Ричард отнес Китти в уборную, опасаясь, что острые камни дорожки поранят ее босые ступни.

— Если ночью тебе захочется выйти, разбуди меня, — сказал он, укладывая гостью на мягкий матрас.

— А где будете спать вы? — спросила она.

— На полу.

Она приоткрыла рот, чтобы что-то ответить, но тут сон сморил ее, и Ричард понял, что теперь девушку не разбудит никакой шум. Он разделся, сложил одежду в ведро и вынес его из дома, к импровизированной ванне, чтобы хорошенько выстирать. Вымывшись, он вернулся домой, согрелся у очага, надел старые штаны, разложил на полу парус с «Сириуса» и улегся, довольный собой. Он заснул почти мгновенно.

На рассвете его разбудил крик петуха, принадлежащего Джону Лоуреллу. Огонь в печи догорел; Ричард подбросил в нее дров и провел ревизию своих припасов, которых в доме было не больше, чем у любого другого островитянина. Суда еще не успели разгрузить. Как обычно, в первую очередь на берег доставили ром и одежду — самые бесполезные вещи, по мнению Ричарда. Он разыскал буханку испеченного Аароном Дэвисом хлеба из кукурузной муки, в которую подмешивали немного драгоценной пшеничной, а потом отправился на огород за капустой, кресс-салатом, фасолью, петрушкой и латуком, которые росли на острове круглый год.

Взошло солнце. Вернувшись в дом, Ричард долго смотрел на Китти, которая крепко спала, раскинув руки. На ней была старая мужская рубашка, позаимствованная у Оливии Лукас. Только теперь, когда веки Китти были опущены и прикрывали глаза, так похожие на глаза Уильяма Генри, Ричард смог повнимательнее рассмотреть гостью. Ее светлые прямые волосы нельзя было назвать ни золотистыми, ни льняными, брови и ресницы были тоже светлыми, кожа — бледной, чуть розоватой, из чего Ричард сделал вывод, что она редко выходила на палубу, нос — крупным и курносым. Нежные розовые губы напомнили Ричарду ротик Мэри; тонкие пальцы суживались к ногтям.

По воскресеньям в восемь часов утра начиналась церковная служба, которую майор Росс по примеру Кинга объявил обязательной для всех. Ричард не мог пропустить ее, но знал, что Китти никто не станет искать. И потом, как представить ее Лиззи Лок, не подготовив обеих к встрече? Ни за что! Он искупался у ручья, надел единственные драгоценные короткие панталоны и чулки, жилет, сюртук, треуголку и лучшие башмаки. Китти не просыпалась. Ричард хотел было оставить ей записку, а потом вспомнил, что до сих пор не знает, умеет ли она читать и писать. Наконец он ушел, надеясь, что за полтора часа она не проснется.

— Как Китти? — спросил Стивен, встретившись с ним после службы.

— Спит.

— Сегодня днем Джонни принесет тебе вторую кровать, но боюсь, матрас и подушку тебе придется набить соломой.

— Это не страшно. Спасибо тебе и Джонни. — Ричард свистом подозвал Мактавиша, который спокойно воспринял появление незнакомки в доме и удалился во двор прежде, чем она заметила его.

— Я попытаюсь раздобыть для тебя какой-нибудь еды, но с этим придется подождать до завтра. Ральфи уже не ведает складом, а его преемник слишком ленив, чтобы возиться с ключами в воскресенье.

— Знаю. Лучше не раздражай его. Ну, мне пора.

Стивен дружески обнял его за плечи.

— Ричард, ты стал хлопотливым и беспокойным, как старая наседка.

— Еще бы! Ведь у меня появился цыпленок, — усмехнулся Ричард. — Идем, Мактавиш.

Очевидно, утренняя прогулка изменила мнение пса о незваной гостье: ворвавшись в дом, он мгновенно вспрыгнул на кровать и принялся лизать руку Китти. Она вздрогнула, проснулась, увидела над собой мохнатую собачью морду и улыбнулась.

— Это Мактавиш, — объяснил Ричард, снимая треуголку. — Ну, как ты, Китти?

— Прекрасно, — отозвалась она, садясь на постели. — Который теперь час? Вы куда-то уходили?

— На церковную службу, — объяснил Ричард. — Вставай, я отведу тебя мыться. Возле ручья земля мягкая, так что ты не поранишь ноги. А завтра мы раздобудем тебе башмаки.

Сходив в уборную, Китти последовала за Ричардом к пруду. Он прихватил с собой мыло и полотенце.

— Вода холодная, но едва ты привыкнешь к ней, она поможет тебе взбодриться. Этот пруд чем-то похож на римские ванны — в него можно погрузиться по шею, но он недостаточно глубок, чтобы утонуть в нем. Когда вымоешься, возвращайся в дом — мы будем завтракать. Попозже к нам зайдет миссис Лукас, чтобы узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь, но, боюсь, одеваться тебе придется в тюремное платье и грубые башмаки без каблуков и пряжек. В твоем узелке были наряды?

— Нет, только тюремная одежда. — Китти замялась. — Я же мылась вчера вечером. Неужели обязательно мыться и сегодня?

Ричард строго нахмурился, решив сразу расставить все по своим местам.

— Здешний климат не похож на английский, здесь тебе не Англия. Тебе придется работать в огороде, присматривать за свиньей, собирать для нее свежую зелень, носить со склада кукурузу. Ты вспотеешь — здесь все потеют. Значит, мыться ты будешь каждый вечер после работы. А сегодня ты вымоешься дважды: за один раз ты вряд ли отмыла всю грязь, въевшуюся в кожу и волосы за время плавания. Если ты хочешь жить в моем доме, ты должна быть такой же чистой, как дом и я сам.

Увидев пруд, Китти ахнула:

— Но ведь он открыт со всех сторон! Меня могут увидеть!

— Никто не посмеет вторгнуться в мои владения, а это мой участок. Такой дерзости я не потерплю.

И Ричард ушел, сожалея о своей строгости, но решив, что рано или поздно Китти смирится с его правилами.

Пруд был необычным: канал, ведущий от него к ручью, перегораживал деревянный затвор, а второй канал, с таким же затвором, отводил воду вниз по холму, к огороду. Китти не поняла, зачем понадобилась столь сложная конструкция, ведь прежде ей не приходилось видеть ничего подобного.

Узнав здешние правила и убедившись, что Ричард не из тех людей, которые мирятся с неповиновением, Китти разделась и прыгнула в воду, опасаясь, что ее увидит кто-нибудь, притаившийся среди густых зарослей. От холодной воды у нее захватило дух, но вскоре неприятные ощущения исчезли, и она с наслаждением погрузилась в воду по самую шею. Китти тщательно промыла голову, поскребла кожу головы ногтями, долго втирала мыло в подмышки и лобок. Затем она расчесала еще влажные волосы, морщась от боли, но убеждаясь, что у нее больше нет ни вшей, ни гнид.

Выбраться из пруда было нетрудно — на дне возле стенки лежал плоский камень, служащий ступенькой. На берегах пруда росла чистая трава, о которую Китти вытерла ступни, прикрываясь полотенцем. Поспешно вытершись досуха, она надела рубашку и тюремное платье, позаимствованное у миссис Лукас, которая, по рассказам Ричарда, провела на этом краю света больше двух с половиной лет.

Теперь, когда и сама Китти очутилась на краю света, она не имела ни малейшего представления, где находится этот край: она знала только, что ее везли сюда почти целый год. По пути корабль заходил в несколько портов, которые она видела лишь мельком. Китти редко поднималась на верхнюю палубу корабля, избегая нежелательного внимания членов экипажа «Леди Джулианы». Она не оплакивала свою судьбу так, как несчастная девушка-шотландка, которая умерла от стыда и горя еще в Англии. У Китти не было родителей, и она считала это обстоятельство неожиданной милостью судьбы. Кроме того, ее спасала морская болезнь: ни один матрос не рискнул бы приблизиться к девушке, которую постоянно рвало. И потом, Китти знала, что она нехороша собой — ее красили только большие и ясные глаза.

Благополучно одевшись и помня о том, что дом Ричарда находится совсем рядом, Китти с любопытством огляделась. Остров Норфолк был так же непохож на Кент, как и на Порт-Джексон.