Вернувшись в город после трёхдневной отлучки, Тимофей сразу же помчался к Лике домой и обнаружил, что она исчезла.

Он долго давил на кнопку звонка, слушая его раскатистые трели за дверью, но по той особенной гулкой тишине в квартире уже догадывался, что дома никого нет.

«Наверное, пошли с бабушкой в магазин или на почту, — старательно давя в себе чувство глубокого разочарования, смешанного с уже закрадывающимся в душу липким страхом, подумал Тимофей. — Скоро вернутся».

Он уселся на подоконник в подъезде и принялся ждать возвращения Лики. Тимофей готов был ждать, сколько угодно — хоть до утра, если бы был уверен в том, что дождётся. Но душа его сжималась в тревожном предчувствии. Почему её нет дома? Как она могла отлучиться даже ненадолго, зная, что сегодня он возвращается в Ярославль?

Чем больше проходило времени, тем большей паникой захлёбывалось его сердце. С Ликой наверняка что-то случилось! С ней или с её бабушкой! Господи, лишь бы со старухой, а не с ней самой, думал Тимофей, понимая, как ужасно это звучит, но… пожалуйста, пожалуйста, пусть Лика будет цела и невредима!

Спустя пару часов он, не выдержав, зачем-то снова подошёл к двери и принялся жать на звонок, а потом начал колотить в дверь руками и ногами. Это было глупо, он и сам понимал, но посредством таких бессмысленных действий немного успокаивал бушующие в воображении кошмары, выплёскивая через физические усилия своё внутреннее напряжение.

Соседняя дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся любопытный нос одной из соседок.

— Чего ты хулиганишь? — строго спросила она. — Колошматишь на ночь глядя… Не видишь, что ли — людей дома нет. И не будет! — отрезала она.

— Как это — не будет? — опешил он.

— А так. Ильинична мне ещё вчера ключи оставила, велела за цветами присматривать, а сама уехала в Москву вместе с внучкой.

Тимофей буквально обалдел от такого поворота.

— В Москву? — переспросил он ошарашенно. — А надолго?

— Понятия не имею, — отрезала соседка. — Она мне не доложилась.

— Но… Лика ведь ничего не говорила о том, что они собираются в Москву! — растерянно отозвался Тимофей. — Да и как такое возможно — приехала, уехала… Разгар учебного года, между прочим!

— Ну а я почём знаю? — почему-то обиделась соседка. — Это не моё дело. Раз тебе не сказала — значит, не больно-то и хотела говорить. А ты шёл бы домой, парень. Одиннадцатый час. Тебе, небось, самому завтра в школу…

Он хотел ещё что-то спросить у неё — выяснить какие-то уточняющие детали, найти зацепку… Но соседка захлопнула дверь прямо перед его носом.


Тимофей никогда раньше не думал, что человеку может быть настолько плохо. Лёжа в кровати и даже не пытаясь заснуть (сна не было ни в одном глазу), он снова и снова прокручивал в памяти разговор с соседкой и пытался понять, что произошло. Почему Лика так резко сорвалась в столицу. Почему не дождалась его… Он изо всех сил старался убедить себя в том, что она вернётся. Завтра же вернётся. Или, в крайнем случае, послезавтра. Она не может так с ним поступить. Она знает, что Тимофей без неё пропадёт…

Класс без Лики показался ему пустым, практически осиротевшим. Ладони постоянно жгло фантомными прикосновениями — у Тимофея складывалось полное ощущение, что она сейчас сидит рядом, привычно вложив свои пальчики в его руку… Будь Тимофей хоть чуточку повнимательнее, будь он не так сосредоточен на собственных болевых ощущениях — обязательно заметил бы, что одноклассники посматривают на него со сдержанным любопытством, будто что-то знают, но не решаются спросить или специально скрывают от него что-то, известное только им.

— Кто отсутствует? — спросила химичка, открывая классный журнал.

— Воронцова! — выкрикнул из-за своей парты Тимофей, вложив в это слово всё своё отчаяние и смятение. Химичка удивлённо подняла глаза от журнала.

— Воронцова?.. Так она же у нас больше не учится, — проговорила она в замешательстве.

Тимофею показалось, что его ударили чем-то тяжёлым по голове.

— Почему не учится? — внезапно охрипшим голосом спросил он.

— Так бабушка её документы забрала… Обратно в Москву переводится, насколько мне известно, — химичка пожала плечами. — Но я, конечно, в подробности не вдавалась…

Тимофей уже не слушал её, отрешённо уставившись в стену рядом с собой. Он не знал, что так бывает — когда в один миг рушится всё, что было тебе дорого и ценно. Когда всё, что ты любишь больше жизни, просто разбивается вдребезги.

Он молча схватил свой рюкзак, встал и направился к выходу.

— Солнцев! — возмутилась химичка, невольно вскакивая из-за своего учительского стола ему наперерез. — Куда это ты собрался? Я, кажется, тебя не отпускала… А ну сядь! Был звонок на урок.

Но он взглянул сквозь неё такими остекленевшими глазами, что химичка, охнув, отступила на шаг и робко спросила:

— Тимофей, тебе что… плохо?

— Можно мне уйти, Маргарита Семёновна, — сказал он бесцветным голосом.

— Иди… — пробормотала она растерянно и долго смотрела ему вслед. Таким опустошённым и одновременно потрясённым она никогда его раньше не видела.


Родители даже не догадывались о том, что происходит с их сыном. Тимофей не страдал и не убивался напоказ. Просто внутри было пусто и мёртво, словно выжженное поле. Он всё переживал про себя, пряча боль глубоко внутри. Мама с папой знали только, что он встречался с девочкой, а потом девочка внезапно уехала, но думали, что это всё легко забудется. Подумаешь, трагедия — кто из нас не мучился любовными переживаниями и не страдал в шестнадцать лет?!

Несмотря на то, что он чувствовал себя растоптанным и преданным, зла на Лику, как ни странно, не было. Оставались только мучающие его многочисленные «почему».

Почему она так с ним поступила? Почему не оставила хотя бы коротенькую записку с разъяснениями? Почему говорила, что любит, если затем с лёгкостью укатила в Москву и бросила его подыхать с тоски в Ярославле?!

Он, конечно же, понимал, не мог не видеть, что Лика ужасно скучает по дому и всей душой рвётся вернуться туда. Но… они ведь договорились, что после выпускного поедут в столицу вместе. Неужели нельзя было просто подождать? Хотя, наверное, нельзя… Это для него Москва без Лики ничего не значила. А вот он сам, оказывается, не был для Лики так же необходим и важен, как родной город… Если только… если только её не увезли внезапно, без предупреждения, силой.

Чёрт знает, что лезло ему в голову. Он пытался найти хотя бы мало-мальски логичное объяснение её поступку — и не находил. Он не представлял себе, как будет жить дальше. Для чего? Во имя кого? Всё стало бессмысленным теперь. Единственное, чего ему хотелось — чтобы все оставили его в покое и не докучали назойливыми вопросами. Он перестал разговаривать даже с друзьями и одноклассниками — прошмыгивал мимо, натянув капюшон зимней куртки на самые глаза, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. От него шли волны такого холода и отчуждения, что никто и не решался с ним заговаривать.


Впрочем, однажды его всё-таки выловил Васёк, вечно заседающий с пацанами за гаражами в соседнем дворе: там они курили, пили пиво и бренчали на гитаре всё свободное от учёбы время. Тимофей, возвращающийся из магазина, собирался было, по своему обыкновению, молча пройти мимо, но Васёк вскочил с насиженного места, догнал одноклассника и решительно ухватил его за рукав куртки.

— Здоров, Тимоха, — осторожно сказал он, как бы прощупывая почву. — Ты что же это, совсем друзей замечать перестал?

— И тебе не хворать, — хмуро отозвался Тимофей. — Да ты извини… что-то нет настроения.

Васёк помолчал немного, обиженно сопя, а затем безнадёжно поинтересовался:

— Так что с записями-то? Ты в деле или слился? Мне тут заказов срочных накидали… Серёга Возницын предлагал свой видак, чтобы вступить со мной в долю. Но я решил сначала у тебя уточнить, ты же мой кореш! — он хлопнул Тимофея по плечу.

Мысль о том, что придётся, как ни в чём не бывало, снова делать копии с видеокассет, показалась ему невыносимой. Ещё слишком живы были воспоминания о концерте Селин Дион, с которого у них с Ликой всё и началось…

— Соглашайся на Серёгино предложение, — он вымученно улыбнулся однокласснику. — Я — пас.

— Правда? То есть, ты без обид? — воспрянул духом Васёк. Тимофей покачал головой:

— Ну какие могут быть обиды, брось…

Васёк счастливо заулыбался. Видимо, мысль о том, что по вине ненадёжного партнёра они теряют перспективные заказы, не давала ему покоя все эти дни. Зато теперь с чистой совестью, получив «благословение» от Тимофея, он может начать работать с другим напарником. Ему сделалось так легко, что на радостях он решил проявить чуточку великодушия, понимания и поддержки.

— Ты, это… не держи зла на Инку, если что, — пробасил он. — Она дура. Реально чокнутая. Я ей уже дома вставил таких звездюлей, что долго будет помнить!

— Ты о чём? — равнодушно спросил Тимофей, думая, что Васёк имеет в виду Инкины заигрывания. Иначе зачем ему в принципе приплетать сюда свою озабоченную сестрицу?

— Ну, я про Лику твою… — нерешительно упоминая это имя, пояснил Васёк. — В смысле, про то, что Инка со своими девками с ней сделали.

Тимофей почувствовал, как уходит земля из-под его ног.

— Что сделали?! — резко и требовательно спросил он, меняясь в лице. Васёк немного струхнул, увидев такую резкую перемену от безразличия, чуть ли не заторможенности — к еле сдерживаемой ярости готового к прыжку тигра.

— А ты разве… не знаешь? — с опаской проверил он. В ту же секунду, не дав ему опомниться, Тимофей схватил Васька за грудки и встряхнул так, что у того клацнули зубы.

— Тихо, тихо… — взмолился перепуганный однокашник, никогда не видевший друга таким разгневанным. — Честное слово, я тут ни при чём… Я даже не знал, что Инка на тебя запала.

— Что ты сейчас сказал? — пугающе тихим голосом переспросил его Тимофей. — Что. Твоя сестра. Сделала. С Ликой. Ну?! — и снова встряхнул его так, что у того, по ощущениям, перемешались в животе все внутренности.