Услышав, как Света плачет, артист, кряхтя, склонился над ней, подсвечивая себе фонариком, и без всякого пафоса, нормальным человеческим голосом поинтересовался, нужна ли ей помощь. Впервые в жизни Света была так ему рада, и даже трясущееся желе под его подбородком не вызывало у неё больше отвращения.

Артист помог ей подняться и повёл заплаканную девочку вглубь турбазы, к спасительным фонарям, к деревянным домикам, в безопасность. Они добрели до ближайшего умывальника, и пока Света плескала в себе лицо пригоршни воды, стараясь окончательно успокоиться, артист деликатно поинтересовался:

— Может быть, деточка, вам нужна помощь врача? Или у вас всё хорошо?

— Врача?.. — растерянно переспросила она.

— Надеюсь, непоправимого не стряслось? — уточнил артист. «Стряслось» он произнёс твёрдо, как говорили все актёры старой школы — «стряслос». Поняв, что он имеет в виду, Света залилась краской.

— Нет, — она помотала головой, вновь невольно приходя в ужас от того, чего только что избежала. Её даже замутило от запоздалого осознания. — Я в полном порядке. Спасибо вам.


Артист вызвался проводить её до домика. Когда Света мышкой проскользнула внутрь, то лишь порадовалась тому обстоятельству, что гости уже разошлись, а родители легли, выключив свет. Она бы умерла сейчас, если бы пришлось объяснять им, почему она в таком виде и в таком состоянии.

— Ты чего так поздно? — спросила мать равнодушно-сонным голосом со своей кровати, даже не ожидая ответа. — Ложись немедленно спать.

Поначалу Света решила вернуться к умывальникам, захватив кусок хозяйственного мыла, и постирать свою испачканную одежду, чтобы родители ничего не заподозрили. Но она тут же отвергла эту идею — нужно быть настоящей дурой, чтобы снова выйти одной в темноту, пусть даже и на безопасной, более-менее людной территории. Она представила, как тряслась бы там, на улице, от каждого шороха, и ещё раз уверилась в том, что в её положении лучше не высовывать наружу и носа. Однако одежду всё же надо было убрать с чужих глаз долой… Света стянула с себя блузку с юбкой, а заодно и лифчик с трусиками, брезгливо скомкала их (ей казалось, что все они тошнотворно пахнут Олегом), затем осторожно, стараясь не слишком шуршать, завернула тряпьё в первую подвернувшуюся под руку газету и засунула свёрток под свою кровать. Завтра утром она незаметно его выбросит, и никто ничего не узнает…

Надев ночнушку, Света нырнула под своё одеяло, завернувшись в него, как в кокон, с головой. Постель вдруг показалась ей страшно холодной, практически ледяной. А может быть, виной тому был озноб. Свету внезапно заколотило, как в лихорадке, крупной дрожью, а из глаз снова ручьями хлынули слёзы. Боясь потревожить родителей и испугать Тёму, она беззвучно разевала рот, как птенец, задыхалась и давилась собственными слезами.

Темнота обступала её со всех сторон, давила на грудь, запускала в неё свои извивающиеся щупальца. Страшно было высунуться из-под одеяла и взглянуть в пустые глазницы этой беспросветной бездны. Казалось, что утро никогда не наступит…


До конца смены оставалось всего два дня, и Света уже не чаяла поскорее убраться отсюда. Ей было страшно. А ещё ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь, выговориться, выплеснуть из себя сгусток этой тёмной боли… Да вот только с кем? Она так и не решилась рассказать обо всём родителям. Раньше, без сомнения, она сделала бы своей поверенной Шурика. Но теперь о том, чтобы возобновить общение с подругой, да и с Даней заодно, не могло быть и речи. Она подчёркнуто проигнорировала робкие Данины попытки завязать разговор, когда они встретились в столовой за завтраком, и демонстративно отсела подальше от бывших друзей, к брату и родителям.

Когда в столовой появилась группа московских студентов, в числе которых был и Олег, Света помертвела и низко склонилась над своей тарелкой, завесив лицо волосами, как занавесом. Только бы он не стал подходить к ней… только бы не заметил… Однако от её внимания не укрылось, что Шурик весело помахала ребятам и что-то оживлённо прочирикала в ответ на их дружеское приветствие. Света почувствовала, что покрывается мурашками. Нельзя было допускать, чтобы Шурик продолжала ходить с их компанией, ни в коем случае нельзя… С ней могло произойти то же самое, что и со Светой, а может быть, даже что-нибудь похуже!

Несколько секунд уязвлённое самолюбие и гордость боролись в ней с чувством долга и тревоги за подругу. Наконец, Света сдалась и, дождавшись, когда Даня уйдёт и стул рядом с Шуриком освободится, быстро пересела к ней. Подруга с ироничным удивлением приподняла брови.

— Что я вижу? Неужели наша красавица больше не сердится? Ну, прости, прости за Даню, — легко повинилась она, — просто так получилось… Ему нужно было куда-то выплеснуть накопившуюся энергию, а я лишь немного помогла, — она хихикнула. — Кстати, он ничего так… Даром, что неопытный!

К горлу подступила тошнота, и Света поспешила перебить откровения Шурика.

— Не надо об этом… Я хотела поговорить совсем по другому вопросу.

— Ну да? — Шурик лениво болтала ложечкой в стакане чая. — И по какому же?

Света сделала глубокий вдох и выпалила одним махом:

— Не ходи больше вечером на шашлыки к москвичам. Пожалуйста! Даже если они будут тебя приглашать.

Шурик вытаращила на неё ошеломлённые глаза.

— Вот ещё новости… Почему я должна отказываться от приятного приглашения?

Света колебалась.

— Я… не могу тебе всего сказать. Правда. Просто поверь мне. Так будет лучше для тебя. И для всех…

Шурик подозрительно прищурилась.

— Ты ревнуешь, что ли? — осенило её вдруг. — У самой с Олегом ничего не вышло, не удалось его захомутать, и ты теперь боишься, что он переключится на меня?

— Дура, — не выдержала Света. — Речь идёт об элементарной безопасности. Они все — здоровые взрослые парни. Если что-то взбредёт им в голову, они не остановятся.

— Да о чём ты, Светик? — подруга озадаченно наморщила лоб. — Я тебя не понимаю. Тебе они вчера… сделали что-то плохое?

— Нет! — поспешно открестилась Света. — Просто я не доверяю никому из них. И беспокоюсь за тебя.

Шурик рассмеялась.

— Спасибо за беспокойство, дорогая! С чего это вдруг на тебя нахлынула такая нежность по отношению ко мне?

— Не обольщайся, — буркнула Света. — Просто сочла своим долгом предупредить. И вообще… — её голос дрогнул, — ты же теперь с Даней. К чему тебе какие-то чужие, посторонние компании? Тебе его одного мало?

Шурик сверлила её лицо подозрительным взглядом. Свете становилось всё более и более неуютно.

— Постой-ка… — тень очередной догадки промелькнула на лице Шурика: всё-таки она была ужасно прозорлива. — Неужели ты… всерьёз влюблена в Даню? И наше с ним невинное развлечение вчера вечером приняла слишком близко к сердцу? Я-то думала, у тебя это так… временное помутнение рассудка.

Света вскочила, чуть не опрокинув стул.

— И слышать ничего не хочу о ваших «невинных развлечениях». Совет да любовь!

Она торопливо покинула столовую, не видя, как смотрит ей в спину Шурик и самодовольно, счастливо улыбается.


На выходе из столовой Света столкнулась со своим ночным спасителем — народным артистом.

— Деточка, как вы себя чувствуете после вчерашнего? — громко (чёрт побери, слишком громко!) поинтересовался он у неё. Она покраснела и, понизив голос, выдавила из себя:

— Всё хорошо… Пожалуйста, не надо так кричать. Нас могут услышать.

— Но ведь зло должно быть наказано! — патетически изрёк артист, покачивая головой и тряся жирным подбородком. — Не знаю, кто был этот подонок и мерзавец, но на него однозначно нужно написать заявление в милицию!

— Пожалуйста! — взмолилась Света чуть ли не со слезами. — Никакой милиции! Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь об этом узнал. К тому же… я не знаю, кто это был, — соврала она. — Я не видела его лица.

Некоторое время артист взирал на неё с печалью и пониманием, а затем сочувственно вздохнул.

— Всё ясно. Задеты женская честь и достоинство… разумеется, вы не хотите огласки. Простите меня, деточка, я бестактный старый осёл.

«К тому же, ещё и очень шумный старый осёл», — обречённо подумала Света. На них уже косились из-за ближайших столиков.

— Всё в порядке, — она улыбнулась ему дрожащими губами. — Просто… давайте забудем об этом навсегда. И ещё раз спасибо вам большое за вчерашнее.

Она поспешно зашагала к своему домику, в его спасительное укрытие, от досады не замечая ничего и никого вокруг. Поэтому, когда её резко дёрнули за руку и затащили в беседку, Света смогла лишь сдавленно охнуть.

Это был Олег. Он притиснул девчонку к резной стене беседки и впился в её лицо колючим, цепким взглядом.

— Не вздумай кричать, — предупредил он. Несмотря на то, что неподалёку ходили люди, вокруг было светло и безопасно, Света замерла от ужаса — такой ледяной холод сочился из его глаз, таким стальным был голос. Колени её подогнулись, и она чуть не упала.

— Не пытайся вредить мне и преследовать… поняла, крошка? — прошипел он с ненавистью. — Мне не нужны неприятности. И моему отцу тоже. Если ты такая дура, что не понимаешь своего счастья, то надеюсь хотя бы, что не настолько тупа, чтобы нести заявление в милицию. Ты ничего не сможешь доказать, — он угрожающе сжал ей руку. Света негромко вскрикнула от боли, но он не обратил на это внимания.

— Я ничего не успел с тобой сделать, — негромко продолжал он, буравя её злым взглядом. — Тебе никто не поверит. Ни один врач не сможет ничего подтвердить, потому что ничего и не было. А вот жизнь твою… и карьеру в кино отец может испортить, если захочет. Ему достаточно сделать лишь пару звонков куда надо.

— Я никому ничего не сказала и не скажу, — выдохнула Света. Он заметно расслабился и выпустил её руку, а затем даже посмел цинично улыбнуться.

— Ну и отлично. Я знал, что ты умненькая и понимающая девочка, и что мы найдём общий язык. Может, оставишь телефончик, а? — он подмигнул с похабной усмешкой, но Света в ужасе замотала головой и, получив долгожданную свободу, стремглав бросилась вон из беседки.