2005

— Даня был для меня самым настоящим ангелом-хранителем, — улыбнувшись, произнесла Светлана.

Поняв, что заснуть взбудораженной собственными воспоминаниями актрисе в ближайшее время всё равно не удастся, Тим предложил ей выйти прогуляться, и она с радостью ухватилась за эту идею. Похоже, многолетнее затворничество, хоть и было её собственным выбором, всё же утомило Светлану. После продолжительной прогулки они завернули в одну из кофеен, чтобы позавтракать.

— Может быть, это прозвучит по-детски… Только не смейся! Но я теперь совершенно точно верю в то, что мне ничего не грозило, пока Даня был рядом со мной. Так было всегда, с самого раннего детства. Стоило же нам однажды разбежаться из-за глупого недопонимания… там, на этой проклятой турбазе… как в моей жизни всё сразу же пошло наперекосяк.

Официант принёс заказ: Тиму омлет с сосисками, чёрным хлебом и сыром, а Светлане деревенский творог со свежими ягодами. Как ни бился с ней Тим, а всё-таки не смог заставить выбрать что-нибудь ещё.

— Глупо было надеяться, что, выйдя замуж, я смогу заполнить дыру, образовавшуюся у меня в сердце. Тем более глупо было ожидать, что мы сможем нормально сосуществовать вместе с таким человеком, как Илья. Я не знаю, что на меня нашло, когда я ответила согласием на его предложение — помутнение рассудка, не иначе.

— Вы с ним неважно жили? — сочувственно спросил Тим. Светлана фыркнула.

— Неважно… это слишком щадящее определение для того фарса, который представлял собою наш брак. Мы были совершенно чужими друг другу во всём — в увлечениях, вкусах, привычках… Только общая профессия и объединяла нас, иначе, ей-богу, нам с ним вообще не о чем было бы разговаривать!

Светлана машинально отправила в рот ложку творога и задумчиво прожевала, едва ли ощущая вкус того, что ест.

— Вскоре после свадьбы, не дождавшись Илью в гости, с Кубани приехала его мать, чтобы погостить у нас месяцок-другой. Это была хрестоматийная свекровь, ненавидящая меня заочно уже за сам факт моего существования. Вживую я не понравилась ей ещё больше… впрочем, это было взаимно. В присутствии свекрови я чувствовала себя не хозяйкой, а гостьей в собственном доме. Она единовластно царствовала на кухне, залезала в шкафы и шарила в моих вещах, двигала мебель по своему усмотрению… и при этом косилась на меня с явным неодобрением: плохая хозяйка, не умею толком готовить, не содержу дом в идеальной чистоте… Что ж, всё это действительно было правдой, — Светлана усмехнулась.

— Каждый день она жарила, парила, коптила и варила — меню было, как в ресторане! Непременный борщ на первое. Фаршированные баклажаны. Кулебяка, курники, ватрушки. Мочёные арбузы, пареная тыква… В кулинарном мастерстве ей и в самом деле не было равных. По утрам в выходные она ездила на рынок, покупала там свежее сало, шпиговала его чесноком и окуривала дымом вишнёвых косточек «для аромату», а затем солила. Когда я однажды зачем-то призналась ей, что не умею печь блины, она облила меня таким возмущённым презрением, что я почувствовала себя последней идиоткой.

— А муж? Как он реагировал на присутствие матери? — спросил Тим.

— О, Илья-то был совершенно счастлив. Порою я чувствовала себя лишней в их компании — особенно когда они начинали взахлёб обсуждать кубанскую родню и друзей: кто спился, кто женился, кто родил ребёнка, а кто хворает… Свекровь привезла в Москву домашней наливочки, и вечерами, приняв на грудь («залыв очи»), матушка с сыном душевно исполняли дуэтом народные песни… Я была нужна им, как собаке пятая нога. Особенно, когда они переходили на родную «балачку»… У них даже была любимая присказка, очень меня раздражавшая — наевшись до отвала и отодвигая пустую тарелку, Илья говорил матери: «Глазамы б йил, та душа не приймае!», на что она неизменно возражала: «На ласэнькый кусочек найдэтся куточек», и вновь и вновь накладывала ему своей стряпни…

Светлана покачала головой, как бы удивляясь тому факту, что смогла так долго выносить общество свекрови.

— Через два с половиной месяца она отбыла в родимую станицу, а вот муж, разбалованный маменькиными ежедневными разносолами, стал требовать от меня таких же подвигов. Полуфабрикаты или банальные макароны с сыром и яичница его оскорбляли. Он хотел рассольника на первое, голубцов на второе и вареников с вишней, налепленных собственноручно, на десерт. Разумеется, далеко не всегда я могла ему обеспечить это в полной мере… да ещё и на высоком уровне, заданном свекровью. Илья стал раздражительным, цеплялся к мелочам, мог устроить грандиозный скандал из-за магазинных пельменей или не вовремя выглаженных рубашек… Но я же тоже работала, иногда у меня банально не хватало времени на подобные подвиги. На что он объяснял мне, как неразумной: «Я мужчина, а ты женщина. То, что я жду в своём доме чистоты, уюта и тарелку горячего супа ежедневно — это абсолютно нормально. Ненормально то, что ты не умеешь или не хочешь мне этого обеспечить».

Светлана отставила плошку с недоеденным творогом в сторону. По всему было видно, что она собирается сейчас сказать что-то особо важное, но непростое для себя…

— А потом погиб Тёма, — решившись, выдохнула она наконец. Тим изменился в лице.

— Ваш брат?! Но… почему, что с ним стряслось?

Она нервно скомкала салфетку.

— У мамы случился нервный срыв, и она накричала на него за какой-то очередной проступок… Я уже рассказывала тебе, Тимофей, что Тёма был не совсем обычным ребёнком. Странным. Многие считали его дурачком, но на самом деле, он был очень умным мальчиком. Я любила его, несмотря ни на что… И мама тоже любила. Просто она не умела этого показать, выразить в словах или поступках…

— Из-за чего он погиб? — мягко повторил Тим свой вопрос.

— Я же говорю, поссорился с мамой… Она в запале крикнула ему, что никогда не хочет его больше ни видеть, ни слышать, что он ей всю жизнь испортил… А Тёма… он совершенно не понимал намёков, полутонов или слов, сказанных сгоряча, всё воспринимая буквально. Он решил уйти из дома и отправился ко мне в Москву. Поздним вечером, один, совершенно беспомощный и бестолковый… — Светлана закусила губу. — До меня он так и не доехал. В электричке к нему пристали какие-то отморозки, местная шпана… Тёма не был мастером дипломатии и ответил им что-то резкое. Его вытащили в тамбур и избили до полусмерти. Пинали ногами, а ещё у них были цепи… — Светлана закрыла глаза, и Тим, испугавшись, что ей стало плохо, торопливо протянул стакан воды.

— Он умер в реанимации, не приходя в сознание, — тихо сказала она. — Я даже не успела с ним повидаться… И… мама тоже. Эта вина повисла на её душе вечным грузом.

Светлана залпом выпила воду, а затем решительно заговорила, точно торопясь поскорее закруглить тяжёлую для себя тему.

— Илья в тот период совсем не поддерживал меня. Его раздражала моя депрессия, слишком затянувшаяся, по его словам, хандра. Он будто не понимал, что я потеряла родного человека. Через неделю после похорон он попытался затащить в меня в постель, а когда я отказалась, психанул и принялся орать: «Что ж теперь, век убиваться?!» А мою боль не могло заглушить ничего. Кроме алкоголя… — она виновато отвела глаза.

Тим взял её руку, поднёс к своим губам и осторожно поцеловал в ладонь, давая понять, что принимает всю правду о ней такой, какая она есть. Светлана взглянула на него с искренней признательностью.

— С того момента мы оба поняли, что наш брак обречён. Некоторое время мы ещё жили, как соседи. В абсолютном равнодушии к жизни и чувствам друг друга. Илья изменял мне, я догадывалась об этом, да он и не особо скрывался, но мне было всё равно. Самое мерзкое, что иногда мы по-прежнему спали вместе, — она покраснела. — Я боялась, что он может меня чем-нибудь заразить, но… не могла отказать, особенно если была в подпитии. Я стала совершенно безвольной и вялой. Выпивала всё чаще, благо в актёрских кругах это не считается пороком и никто не смотрел на меня косо. Алкоголь на время дарил иллюзию беззаботности… а вот по утрам было очень плохо. Я собиралась и заставляла себя вновь тащиться на съёмки.

Светлана подняла глаза на Тима, пытаясь прочесть в его взгляде, не презирает ли он её. Молодой человек ободряюще улыбнулся ей, давая понять, что всё в порядке.

— Так продолжалось до тех пор, пока я не забеременела, — сказала она.


В понедельник Тим вёз её на «смотрины» к режиссёру и нервничал, кажется, больше самой Светланы. После всего, что он узнал о ней, она стала ему, как ни странно, ещё ближе, понятнее и роднее, чем казалась в период его мальчишеского увлечения. Сердце буквально разрывалось от жалости и тоски: он и не думал раньше, что одна хрупкая женщина способна столько вынести на своих плечах и не сломаться… О нет, он не считал Светлану слабачкой, которой, несомненно, она была в глазах безжалостного окружения. Слабой — да, возможно. Но при всём этом, сколько в ней было скрытой силы, не позволяющей оскотиниться, потерять душевную чистоту и веру в добро, в людей, сохранить искреннюю доверчивость к жизни, любовь в сердце, сопереживание к ближнему и внутренний свет. Её не зря звали Светланой. Именно такой — светлой — она и была. Светлячок, как метко называл её сгинувший в Афгане Даня…

Он знал, что Федорчук заранее негативно настроен по отношению к Звёздной — особенно после срыва назначенной в пятницу встречи, когда Тим выдал ему какую-то маловразумительную причину в качестве оправдания. Но он надеялся, что и профессионализм, и обаяние актрисы сыграют свою роль. Не могла же она, в самом деле, забыть за эти годы, как нужно держаться перед камерой?..

Он провёл у Светланы все выходные, боясь оставлять её одну. Она не протестовала против такого вторжения, уверившись, что ждать подвоха от Тима ей точно не следует. Он был абсолютно честен и открыт перед ней. Сам не понимая, как это произошло, он всё-таки поделился с ней и своим сокровенным — рассказал о Лике. Выплеснул то, что все эти годы держал в себе. Светлана была внимательным и благодарным слушателем — и он почувствовал, что ему как будто тоже полегчало после своей исповеди…