Интуитивное спасение в самый последний момент — это было так характерно в наших двухгодичных отношениях, что я буквально притерпелась к зрелищу пропасти. Но тогда я почему-то отчетливо остро запомнила самый первый момент, говорящий о том, что все не так прекрасно в выдуманном мною фальшивом раю. Тогда я еще не осознавала всей степени опасности, которая мне угрожала, и не полностью разуверилась в нем и в жизни. Но только в тот вечер, взглянув на вытянутые, сухие складки его лица, я впервые ощутила странный холод в своем сердце. Холод — предчувствие чего-то очень плохого. Потому, что он на меня не смотрел.

Он не смотрел на меня — и это свидание, вернее, его странный ракурс, постепенно стало раскладываться для меня на какие-то странные составные. Я различала погасший экран телевизора, уставившийся на меня своим потухшим, матовым глазом. Я различала тонкие темные тени, гнездившиеся в складках его лица. Он отводил глаза в сторону, и его лицо постепенно покрывалось мертвенной бледностью — лицо, шея, руки и плечи. Это было тем более странно, что он делал вид, будто закончил ссору. На самом деле он никогда не шел до конца. Но точно так же он никогда не оставлял незаконченных дел.

В машине я молчала, ожидая его слов. Они не замедлили последовать.

— Ладно, не обижайся. Я это так, просто.

— Обижаться — на что?

— Да на все эти мои разговоры! Я просто устал, много дел на работе… Надо побольше отдыхать… И не до любви мне сегодня… так что извини… Хорошо отдыхать зарубежом. А ты была заграницей?

Я была. Когда училась в школе, вместе с классом мы ездили на экскурсию в Польшу. Поездка оставила у меня в памяти очень приятные впечатления, и я часто вспоминала ее с большим удовольствием. Но переход от скандала с угрозами к заграничным поездкам был настолько необычен и неожидан, что я сначала растерялась, а потом насторожилась.

— Так что, ты была заграницей?

Я резко отрезала:

— Нет.

Он по — прежнему не смотрел мне в глаза.

— Жаль. Значит, у тебя нет загранпаспорта. Но ничего, при необходимости и деньгах все можно сделать быстро.

Это насторожило меня еще больше, но я решила молчать.

— А я несколько раз ездил на зарубежные курорты отдыхать с разными девушками. Так здорово, когда подбирается хорошая компания! Потом, впрочем, из наших отношений ничего не получалось, мы расставались, но вначале было очень даже ничего. Не хочешь поехать со мной в круиз?

На моем месте каждая из существующих на земле девушек упала бы в обморок от счастья. Наверное, не существовало ни одной девушки, способной ответить отказом на такое заманчивое предложение. Ни одной. Кроме меня. Не знаю, почему (это было признаком интуиции, работой ангелов — хранителей, знамением свыше), но в тот момент, когда он сделал это предложение, я внезапно глубоко заглянула в его глаза… Это были виноватые глаза побитой собаки, глядящие в пустоте далеко в сторону — далеко от меня. Я вся сжалась, и почувствовала, как все внутри меня холодеет. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а чудес в жизни не бывает. Я все поняла в какой-то определенный момент… Это была яркая вспышка моего сознания, настолько яркая, что я вздрогнула… В психологии подобное определение называется инсайт. Потому я и говорила, что стояла на самом краю пропасти. Можно глубоко заглядывать в бездну, но об этом не знать. Я постаралась взять себя в руки (впрочем, он ничего не заметил потому, что смотрел не на меня, а в сторону) и сказала:

— Нет. Я не поеду. И потом — у меня нет загранпаспорта.

— Это неважно. Паспорт можно сделать за один день. Да ты не волнуйся, с нами будет еще много девушек, у которых тоже нет загранпаспортов… Перед отплытием будем делать… Они все будут жить в отдельных каютах… А ты со мной… А если хочешь, можно отдельно… Мужчины отдельно, а женщины в других…

— Какие еще женщины?

— Ну, девушки, с которыми едут мои друзья. Все едут со своими девушками…

— Много человек?

— Прилично… много моих друзей… некоторые мои с двумя…

— С двумя девушками?

— Чтобы было веселей…

— И у всех сделанный за сутки загранпаспорт?

— Ага. Все ведь хотят поехать. Турция, Италия.

— Турция — в смысле, Стамбул?

— Ну да, Стамбул. А что в этом такое?

— А ты уверен, что девушки не останутся в Стамбуле, а поплывут дальше? Ты считаешь, что я полная идиотка, да?

Его дыхание стало прерывистым, губы сжались в узкую полосу. Он сказал глухим голосом:

— Прости меня. Ну пожалуйста, прости меня.

— И ты действительно смог бы это сделать? Меня продать?

— Нет. Никогда. Я не допустил бы, чтобы ты поехала… никогда! Это было простой проверкой! Если бы ты согласилась, я понял бы, что ты такая же, как и все — корыстная, алчная, что от меня тебе нужны только деньги… Прости меня… Я не думал, не знал… это было маленькой проверкой… небольшим испытанием… даже если б ты согласилась, я никуда бы тебя не повез… В самую последнюю минуту я воспрепятствовал твоей поездке… Я бы не допустил, чтобы ты села на корабль, что-то придумал… прости меня… пожалуйста… прости меня… я ненавижу женщин… я думал, что все женщины — корыстные сволочи… но ты…. Девушки так любят деньги… ты не такая, я вижу… прости меня… прости…

Он остановил машину, закрыл лицо руками. Потом вдруг стал целовать мои ноги. Его глаза по — прежнему были глазами жалкой, побитой собаки… Я вырвалась, чуть не ударив его по лицу:

— И многих ты там оставил?

— Только тех, кто этого сам хотел! Видишь, теперь я говорю с тобой честно. Да, иногда я продавал заграницу девушек, отвозил тех, кто очень хотел там остаться… любой ценой… по контракту на работу… У меня в Стамбуле два ресторана, но они только называются — рестораны, на самом деле это публичные дома. Видишь, я говорю с тобой честно. Я не ангел. В моей жизни много плохих поступков. Но есть очень много девушек, и не всегда проституток, которые хотят ехать туда. Они знают, чем будут там зарабатывать. Но считают, что лучше там трахаться за доллары, чем здесь делать то же самое даром. Понимаешь, мне в жизни всегда попадались суки, которые вымогали из меня деньги. Деньги, шмотки, круизы, рестораны…. В конце концов, они мне так надоедали, что это был единственный способ от них избавиться. Я предлагал им немного поработать заграницей… В Стамбуле, в ресторане… Видит Бог, насильно я никого не отвозил. Только тех, кто хотел этого сам. Я предлагал им круиз, потом — хорошо оплачиваемую работу… Все они соглашались. Никто не отказывался. Стоило мне заикнуться о круизе, как все они начинали визжать и бросались мне на шею в восторге. Постепенно это стало моим испытанием. Да, у меня есть специальная группа людей, которая перевозит девушек. Но я должен сказать тебе одну вещь: те, кто едет туда, знают прекрасно, на что едут. Знают, что будут заниматься проституцией, и они на это согласны. Проститутки в душе. Они добровольно соглашаются работать в публичном доме в Стамбуле. Это, кстати, оговорено в контракте-то, что они будут предоставлять секс — услуги. А тебе я предложил просто потому, что хотел тебе проверить… проститутка ты или нет… на самом деле я никогда не посмел бы отправить тебя туда…

— А если бы я согласилась поехать с тобой в круиз? Что тогда? Ты бы меня оставил? Если б я завизжала и бросилась тебе на шею? Ты продал бы меня в публичный дом?

— Наверное, да.

— И много таких, кому ты так клялся, как мне только что? Что ни за что на свете ты бы их не оставил? Не посмел бы вывезти и продать, а потом предлагал романтическое путешествие?

— Я не клялся еще никому. Ты единственная. Единственная женщина на земле, которой я это рассказываю.

— Зачем ты рассказываешь это мне?

— Наверное, потому, что ты значишь для меня больше всех.

— Я с самого начала знала, что тебе совершенно нельзя верить.

— Ты можешь мне верить — иногда я говорю правду.

— Иногда…

— Тебе я буду говорить правду, вот увидишь.

Меня вдруг стало тошнить. И снова мне следовало выйти из машины и больше никогда не видеться с этим человеком. Теперь он был просто опасен — с ним было опасно даже говорить. Кроме того, пропасть его морального падения внушала мне настоящий ужас. Но…

Но я не спешила уходить. Что-то в глубине души препятствовало мне это сделать. Может, растопленное чувство одиночества. Может, страсть. А может то, что до мого кохання оставалось всего пять минут… Не знаю.

А потом он повернул машину, и мы вернулись к нему, и занимались любовью — долго и нежно. И я осталась до утра — в его постели, в его комнате, в его жизни, в его сне. Он заснул, и, глядя на его лицо (спящий, он разметал руки вдоль простыни… на его висках выступили маленькие капельки пота, совсем как крошечные бусинки, так и хотелось смахнуть их рукой… Спящий, он был похож на маленького ребенка… На маленького, чем-то обиженного ребенка, но сам об этом не знал…). Я застывала в окружающей меня темноте и думала о том, что со мной происходит. Думала долго, пронзительно, мысли, не связные между собой, бегали как электрический ток по моим раскаленным жилам… Я была в одной постели с врагом. Мои ощущения были обострены до предела. Некоторое время назад я занималась любовью с врагом и, более того, испытывала просто страшное чувство любви… Мысли стучали в моей голове как маленькие молотки, как тревожные, вздорные пульсы. И испытывала такое одиночество, которого не ощущала никогда я жизни.

Я ходила как застывшая весь следующий день. По огромному, похожему на огнедышащее жерло вулкана городу. Я ходила в самом центре кипящего скопления людей, машин, домов и расплавленных отпечатков солнца на сером уличном камне, посреди чужих лиц, жизненных отрезков и ничего не значащих голосов, не различая красок, звуков, формы пространств окружающего меня мира. Замечая только собственную страсть, созданную для того, чтобы унести меня отсюда навсегда.