Елена Дженкинз - Пятьдесят свиданий с врагом

– Я все не мог подобрать момент, чтобы спросить, – сказал он, пряча руки в карманах короткой куртки. – А что насчет письма, того, из мусорки?

Джун замедлила шаг, разглядывая деревья вокруг, берег озера, исследовательский центр, до которого оставалось всего ярдов десять…

– Я прочла в тот же день, – призналась она, и застарелая боль тупым ударом отозвалась внутри.

– И?

И что тут скажешь? Сложно оказалось принять правду. Джун привезла в Шотландию из Штатов рубашки папы, стирала их вручную, чтобы материал не износился. Они до сих пор лежали в шкафу… но она их больше не надевала.

Вроде бы обычный случай: мужчина разлюбил свою жену и решил уйти к другой – к той, которая делала его счастливым. Но зачем обманывал столько лет? Неужели не мог не мучить жену, которая от отчаяния напивалась, пока ждала его из долгих поездок? Она не хотела ни строить карьеру, ни заботиться о детях. Она хотела быть женщиной Ллойда Эвери, а оказалось, что это невозможно.

– Фрэнк предлагал выяснить, с кем встречался мой отец, но я отказалась.

– Почему?

– Мне… понимаешь, мне будет тяжело посмотреть в глаза сводному брату. – Она нахмурила лоб и глубоко втянула хвойный аромат леса. – Я могла успеть в тот день, и отец остался бы жив. Не представляю, как посмотрю в глаза человеку, который тоже остался без отца… из-за того, что я опоздала буквально на минуту.

Тони вышел вперед и преградил ей дорогу.

– Джун, это не твоя вина, – сказал он убежденно, сжимая ее плечи. – Если бы ты успела один раз, то опоздала бы в другой. А даже если бы пришла вовремя… Ты представляешь только удачный исход событий, но произойти могло и кое-что похуже. Ты могла погибнуть. Терять родителей больно, но терять детей…

– И все равно. Я пока не готова искать брата.

Тони легонько дернул одну из ее вьющихся прядок и поправил вновь съехавшую шапку. Он и правда напоминал медведя сейчас, вынужденный ссутулить широкие плечи, чтобы заглянуть Джун в глаза и обнять ее лицо ладонями.

– Все будет хорошо, ты не одна. Я всегда помогу, ты главное не молчи. Обещай, что скажешь, если тебе что-нибудь понадобится.

Она кивнула и благодарно уткнулась в его плечо носом, наслаждаясь ароматом мяты и бергамота.

– Так здорово, что ты круглый год пахнешь, как Рождество. Что это за брэнд? Я куплю себе, мне очень нравится.

Тони в замешательстве отстранился, обнюхал свой рукав, задумчиво посмотрел на Джун.

– Без понятия, о чем ты. На мне сегодня разве что дезодорант, но он вообще без запаха, экологический какой-то.

Джун нахмурилась и, приподнявшись на цыпочки, потянула Тони на себя за расстегнутый воротник куртки; он бережно обнял ее за талию двумя руками, поддерживая. Теплая шея в вырезе – как всегда, без шарфика – так и манила, и Джун зажмурилась, вдыхая аромат приятно-кисловатого цитруса и свежести, а затем медленно открыла глаза и запрокинула голову, глядя на единственного парня, который заставлял ее задыхаться от недостачи кислорода даже в ноябре посреди леса.

– Ну что? – тихо спросил он.

– Ты пахнешь Рождеством.

– Странно, – хрипло сказал Тони, и ее взгляд прикипел к его губам. В кристальном лесном освещении их изгиб казался более четким, притягательным. Договор о дружбе улетучился из памяти мгновенно, осталось только глубинное желание. Мольба.

Пусть он поцелует меня.

Поцелуй меня…

Она даже приоткрыла рот, чтобы попросить.

– О, нас обнаружили. Твой уникум рукой машет, – прочистив горло, сказал Тони, отстраняясь, и размеренным шагом направился навстречу профессору Делауэру.

А Джун смотрела вслед младшему Андерсону и не могла унять учащенное сердцебиение. Ох… с ума сошла, нельзя так. Договор о дружбе важнее мимолетных хотелок, повезло, что профессор вовремя появился.

Держись, Джун, где твоя сила воли?!

Увы… Кажется, она утекла через брешь в панцире.

Следующая неделя оказалась сущим кошмаром. Каждый день видеть Тони и не трогать его – та еще пытка. Джун ловила малейшее движение его рук, съедала глазами каждую улыбку, каждый вздох.

В понедельник он приехал к Джун в колледж, но пришлось найти отговорку, чтобы прогуляться по улицам города, лишь бы не пускать Андерсона в здание. Не хватало, чтобы с Оливером столкнулся. Тот постоянно умудрялся выследить Джун, но она не реагировала на него. Пришлось даже с Шейлой поговорить, чтобы угомонила своего парня.

Во вторник на время свидания №18 страдания перенеслись в поместье Мартина Беккета: Джун предложила познакомить Тони с кумиром его отца. В списке Фрэнка местом встречи значился театр, но в начале ноября здание закрыли на реставрацию.

В среду Джун провела два часа в офисе Тони, с обожанием наблюдая, как он работает. В блокноте накопился целый список мелкого вранья, которое до сих пор так и не обсудили. Например, тот факт, что Джун не встречалась с другими парнями. Но разговор откладывался, а вернее, оттягивался силой.

В четверг начали выкипать мозги, потому что расставаться с каждым днем становилось труднее. Улыбнуться, сказать «пока». Это было слишком… слишком… Ужасно, в общем. Началась ломка. И сомнения: написать ли ему двусмысленную смс-ку? Друзья ведь переписываются, это нормально. Но двусмысленность испортит атмосферу искренности, а это плохо.

Когда Джун, неимоверно гордая собой, поняла, что дожила до пятницы, 25 ноября, то едва не плакала от счастья. Свидание №21 определенно стало историческим, потому что мистер Кларксон в «Руке Конхобара» заказал себе бокал вина еще до ужина. Он не комментировал свои наблюдения, но было ясно, что результатом психолог доволен. Он надменно посмеивался, пока Джун бросала не очень скромные взгляды на Тони, который невозмутимо поглощал рыбу с овощами.

Ей нравилось смотреть, как Тони ест. Все в нем нравилось.

Каждый раз, когда он вскидывал на нее вопросительный взгляд, она скупо улыбалась и отворачивалась. И еще долго не могла вдохнуть от волнения.

И совершенно не представляла, что с этим всем делать.

– Ты улыбаешься.

– Нет.

– Тони, у тебя лицо сейчас треснет. Признайся, ты влюблен.

– Не говори ерунды.

Уитни хмыкнула и отвернулась, наблюдая, как Люк забирает с барной стойки две чашки кофе. В Королевском театре был аншлаг. Рок-опера «Ромео и Джульетта» на французском языке приманила скучающих эстетов Эдинбурга обещанием хоть какого-то разнообразия.

Люк, с которым Уитни внезапно заявилась в театр, аккуратно опустил кофе на столик и пожаловался:

– Отвратительный сервис.

Раздался звонок, и голос свыше объявил, что можно занимать места в зрительном зале.

– Отлично. Даже кофе выпить не успею. Стоило в очереди ждать? – возмутился Люк. – Где Джун до сих пор ходит? Нам пора, опоздаем.

– О Господи, Люк, расслабься! – не выдержала Уитни. – Мы в театре, а не в аэропорту. Как мы можем опоздать, если мы уже здесь?!

– А ты сегодня в хорошем настроении, как я погляжу, – пробубнил Люк, бросив на Тони ироничный взгляд, мол, этим девчонкам лишь бы поскандалить. Но Тони скептически вскинул бровь, предупреждая, чтобы не обижал Уитни.

Как эти двое вообще сошлись? У них ни общих интересов, ни общих вкусов. Единственное, что их объединяло, – это неприязнь к Чейзу. Хотя Тони так и не понял, из-за чего Уитни взъелась на экстремала-йетти, которого воспевала долгие годы.

– Ну наконец-то! – воскликнул Люк, кивая на торопливо идущую к ним Джун.

Она выглядела стильно и просто: черное платье чуть выше колен, шерстяной клетчатый блейзер, темная помада… Глаза предусмотрительно не накрасила, явно настроенная плакать во время рок-оперы.

– Простите, мне Холли позвонила, – оправдалась она.

Люк закатил глаза к лепному потолку, а потом залпом выпил горячий эспрессо и поднялся, подгоняя остальных.

– Ты улыбаешься, – снова шепнула Уитни, проходя мимо, и Тони закусил губу, чтобы нагнать драмы на лицо.

Он не знал, в какой момент при появлении Джун перестал хмуриться и начал улыбаться, как блаженный. Ему нравилось слушать ее, следить за мимикой, ловить на себе задумчивые взгляды. Нравилось молчать с ней, просто быть рядом, чувствовать ту необъяснимую связь, которая перестала мучить и начала вдохновлять.

Джун вдохновляла.

И перекрывала кислород, когда смотрела на него.

– Увидимся в антракте, – донесся звучный голос Уитни, и Тони мысленно поблагодарил Фрэнка, который забронировал ложу только для двоих. Люк и Уитни отправились в амфитеатр.

В ложе, отгороженные от других зрителей, они молча заняли места. В нервном предвкушении Джун пригладила копну черных локонов, которые перестала выпрямлять, и сбросила туфли, поджав под себя одну ногу.

Вычурность золоченого эдвардианского интерьера слепила, и Тони невольно опустил взгляд на колено Джун, которое она тут же прикрыла, расправив широкую юбку платья.

– Здесь прохладно, – придумала Бэмби, уличенная в излишней скромности.

Погас свет. Поднялся занавес.

Музыка… гениальная, пожалуй. Актеры пели о Вероне. На длинном узком экране над сценой бежали субтитры, но Тони и без того хорошо понимал французский. Он не отвлекался. Он наблюдал за удивительной девушкой, которая сидела рядом. Джун завороженно следила за актерами, вздрагивая, кусая губы, сминая в кулаках ткань юбки.

Тони не особо любил Шекспира, но сейчас проникся, потому что чувствовал переживания Джун. Кто бы мог подумать, что Бэмби такая романтичная.

Она осталась в ложе во время перерыва, а во втором акте, после бегства Ромео из города, беззвучно плакала о чужой судьбе. По бледному лицу текли слезы, на губах не осталось помады. Она снова была той одинокой американской девочкой, которая когда-то давно стояла посреди гостиной в Иден-Парке, одетая в старые джинсы и мужскую рубашку. Тогда Бэмби так же прямо держала спину, притворяясь, что все прекрасно, поистине великолепно. И, кривясь от кислоты, упрямо пила вишневый компот.