Елена Дженкинз - Пятьдесят свиданий с врагом

Тишина в доме. Шелест в большой гостиной… Кажется, Бэмби добралась до подарков первой, как обычно.

Тони вошел в комнату, и его затопило теплом. Джун, все еще одетая в вечернее платье серебристого цвета, ползала у елки в поисках… чего? пыльцы фей?

– Что ищешь?

Она суетливо выбралась из завалов и сдула кудряшку со лба.

– Фрэнк оставил подарок. Там рисунок или что-то в этом роде.

Тони подкатал рукава рубашки и достал из кармана брюк футляр изумрудного цвета, в котором лежало кольцо, купленное во Флоренции.

– Смотри, я кое-что другое нашел.

Джун повернулась к нему и от неожиданности утеряла равновесие; пришлось подхватить ее и усадить себе на колени.

– Ты что?.. – испугалась она, и Тони кожей ощутил ее дрожь. Он взял ее за руку, приложил холодной ладонью к своим губам, чтобы согреть, а потом вложил в нее футляр.

– Открой.

Черные ресницы дрогнули, когда она осторожно приподняла крышку и застыла, забыв, как дышать. Он и сам забыл, но пришлось глубоко втянуть воздух, чтобы сказать:

– Помнишь, когда мы поспорили с тобой сто лет назад, я пообещал, что в случае выигрыша ты сможешь взять нашу фамилию и тебя будут звать Джун Бэмби Андерсон… Ты тогда не ответила, что думаешь по этому поводу, а мне крайне важно знать… Джун Эвери, ты возьмешь мою фамилию? Ты станешь моей женой?

Она молчала. За бесконечные секунды у него мысли оплавились и покрылись вечным льдом. Вся жизнь перед глазами пронеслась, пока ни услышал тихое:

– Я так сильно люблю тебя.

– Я люблю тебя сильнее.

– Нет, я.

– Я в бесконечной степени, – настоял Тони и накрыл ее губы своими, прекращая бессмысленный спор, но быстро разорвал поцелуй и нахмурился: – Постой, твой ответ «да» или «нет»?

– Я подумаю.

Заноза.

Он многострадально вздохнул и, крепче обняв Джун, уложил ее на пол, целуя в шею и приговаривая:

– О, как страшно я скучал по твоему вранью. Где там график деградации, внеси «минус один», и за мелкое хулиганство добавь, мы чей-то подарок только что помяли… Да или нет, Джун?

– Я завтра отвечу.

– Тогда и подарок не отдам.

– Какой подарок? Еще один?! – воодушевилась ненасытная Бэмби, а Тони нащупал край подола, обнажая ноги Джун, затянутые в серебристо-голубые чулки, и забыл, о чем, собственно, разговор.

Кажется, они говорили о будущем.

Но настоящее было не менее заманчивым.

– Эй!

– М-м? – Он все-таки не выдержал и передвинулся вниз, сгибая стройную ногу в колене.

– Что за подарок?

– Я завтра отвечу, – пробормотал он охрипшим голосом и потерся губами о чувствительную кожу над линией чулка.

– Сумасшедший! – запаниковала она, отбрыкиваясь, но Тони жестче обхватил ее разведенные бедра руками, и скоро она сама выгибалась навстречу, с силой сжимая волосы на его затылке дрожащими пальцами и срываясь на стоны: – Да… да.

– Это твой ответ?

– Да!

Кольцо идеально подошло по размеру. Одетая в свободный комбинезон, она прохаживалась по библиотеке и любовалась бликами.

На столе, на подносе, остывали две кружки кофе, обложенные имбирным печеньем в виде звезд и сердечек; еще с рождественской ярмарки остались: Моби и Дик перестарались в этом году с количеством, напекли на всю планету.

Там же, на столе, до сих пор неразвернутые, лежали большая плоская коробка – от Фрэнка, и аккуратный куб в бежево-мятной бумаге, с золотистой лентой – от Тони.

Не терпелось развернуть их.

Сам «будущий мистер Бэмби-Джун», как назвал его Генри, свои подарки распотрошил еще до рассвета. Если честно, Джун голову сломала за декабрь, пока придумала, что подарить парню, у которого, по его же словам, всё есть.

В итоге ему досталась большая энциклопедия собак.

У Фрэнка была аллергия на шерсть, питомцев в Иден-Парке не держали, и Тони иногда унывал по этому поводу, когда в школе учился. Поэтому – пусть выбирает.

Он пришел в восторг от идеи и сказал, что теперь у него точно всё есть. И – да, поскольку заводить Майкла и Кейт рано, то стоит обзавестись парочкой голубоглазых хаски. Или австралийских овчарок…

– Ну что, готова к новым открытиям? – раздался бодрый голос Тони. Он быстро подошел и сел на край стола, выбрав имбирное печенье в виде звезды, которое тут же надкусил.

– Я уже к чему угодно готова, – улыбнулась Джун и, сдерживая любопытство, неспеша сняла обертку с подарка Тони. Открыла картонную крышку – и глаза на лоб полезли. Наверху лежала разноцветная карточка с силуэтом Иден-Парка и подписью: «Forever For Every». Навеки для Эвери.

А под карточкой – кубики шоколада с сухофруктами.

Мурашки по коже побежали от такого совершенства.

– Что это? – шепотом спросила она, и эхо полетело по библиотеке, отбиваясь от стен и полок с тайниками для заначек.

– Наша собственная линия шоколада, весной запустим. Моби и Дик первую пробу тебе приготовили для дегустации. Нравится?

Волнение окатило прохладной волной.

– Выглядит как произведение искусства, жалко пробовать.

– Давай помогу, – ответил заботливый Тони и, вытащив кубик шоколада, провел уголком по ее губам. Она приоткрыла рот и откусила немного.

Горько-сладкий вкус, мягкая вишня…

Аромат мяты и бергамота.

– М-м, очень вкусно, – восхитилась она.

Будущий мистер Джун склонился к ней и поцеловал, с серьезным видом вынося вердикт:

– Согласен.

Она покраснела, довольная, и деловито подтащила к краю плоскую упаковку, подарок Фрэнка. Сорвала с нее зелено-серую подарочную бумагу и аккуратно сняла крышку.

– Вау, – сказал Тони. – Надо же.

Это оказался не рисованный портрет, а большая фотография 50х30 см. Судя по заваленному горизонту и черно-белой гамме, Генри постарался.

Снимок был сделан ровно год назад.

Джун, с пледом на плечах, сидит в кресле на террасе; длинные черные кудри прикрыты большой шапкой с помпоном, в руках – кружка, из которой виднеются маршмеллоу; она мечтательно смотрит вверх, пытаясь поймать губами снежинку: первый и последний в том году снег пошел.

На заднем фоне, слегка размытые, топчутся Фрэнк, Уитни и тетя Летти – общаются, радуются…

А Тони смотрит на Джун. Одетый в теплый свитер и джинсы, он стоит в шаге от нее, сложив руки на груди и опершись бедром о бетонную балюстраду. И его теплый серый взгляд настолько пронзительно-умилённый, что даже не верится, что в те времена они враждовали.

Может, потому что врагами они, в общем-то, никогда и не были. Он были врагами-наоборот – парень, который пах Рождеством, и девушка с ароматом лета.

В рабочем кабинете было тихо и уютно. Рассвет еще не наступил, горела лампа на столе.

Укутанная в свободный, теплый халат, Джун прощалась с прошлым. Она решила сбросить камень с души и сдать старый пошарпанный чемодан с комиксами в благотворительный магазин. Последний раз перебрала журналы, аккуратно сложила и закрыла чемодан.

Всё.

Папины рубашки тоже пусть уходят в новые руки – в руки Ванды Синклер, которой они пригодятся в минуты душевного одиночества. Джун больше не собиралась их носить. Переболела. До того, как прочитала письмо-из-мусорки, отец казался призрачным идеалом; после того как прочитала – подлым предателем. А сейчас… если бы ее спросили сейчас, каким был Ллойд Эвери, то она сказала бы: это был вечно мятущийся дух, который распылялся на два континента, а в итоге любил всех по чуть-чуть, но никого – достаточно. Так случается, когда не хватает смелости сделать выбор.

Джун сняла тяжелый чемодан на пол и присела на край деревянного кресла. Взяла чистый лист из полки, золотистую ручку и, закусив губу, старательно вывела слова.

«Мама. Спасибо за письмо, которое ты написала три года назад, оно мне очень помогло. Знай, что я не одна, я здорова, у меня все хорошо. Через год я получу университетский диплом и буду заботиться о дикой природе. А ты, пожалуйста, позаботься о себе. Твоя дочь, Джун».

Содержательно, без лишней личной информации, без страданий. То, что надо.

Она отложила страницу, чтобы подсохли чернила, и взяла новую, для второго письма. Его Джун не планировала отправлять почтой. Из него она собиралась сделать кораблик и пустить по реке за колодцем желаний.

Столько всего хотелось рассказать…

О том, что в блокноте с новой статистикой вранья – сплошной прогресс. И о том, как приятно было после Рождества получить извинения от декана и вернуться в родной универ, где никто теперь не смеет оскорблять Джун Эвери – потому что она не позволяет. Ее выбрали старостой курса вместо Оливера Поттса, который сдал «значок шерифа» после благотворительного вечера в фонде Паркеров, и теперь раз в неделю Шейла должна отчитываться перед Джун на собраниях старост.

А Цезарь, живший в заповеднике рядом с лабораторией профессора Делауэра, слишком одомашнился, бедняжка. Джун привозила его один раз в Иден-Парк, и вчера он пришел сюда пешком. Выследил, следопыт. Не зря стал ключевой фигурой в раскрытии дела о преднамеренном убийстве Тристана Эвери, тихая-скромная жена которого расчетливо отомстила мужу за неверность.

Кай выяснил, что Роза Брин – клиническая социопатка. Она не любила ни взрослых, ни детей, ни котов, а замуж вышла, чтобы не поступать в университет, на чем настаивали ее родители. И – нет, она не знала о существовании Глории до замужества, а измен не терпела. В общем, Тристан основательно ошибся в выборе невесты. И хотя ее вину так и не смогли доказать в суде, старики Эвери закрыли для нее двери своего дома, забрав внучку на воспитание. Джун собиралась снова навестить их весной.

Благодаря завершившемуся журналистскому расследованию, Кайден наконец смог дописать книгу, «Проклятие братьев Эвери», где не только раскрыл свое происхождение, но и танком проехался по двойным стандартам «высшего света», вызвав настоящий переполох. Кай бросил работу в «My Daily Mail» и купил себе дом на окраине Эдинбурга. У него теперь приличный кабинет есть, с мебелью.