— Я провожу тебя.

— Какой джентльмен, но нет, в этот раз нет такой необходимости. В худшем случае я встречу какого-нибудь енота, но исключаю, что у него появятся развратные намерения.

Она отошла подальше и пописала. И вдруг, неожиданно после этого, её чувства обострились, и она услышала шум реки, протекающей всего в нескольких метрах. Пенни прошла вдоль склона и остановилась в шаге от воды, бежавшей быстро и завораживающе. На некотором расстоянии русло реки расширялось. Два её противоположных берега были соединены живописным железным мостом, красного цвета как сердце на татуировке Маркуса. Она упала задницей на ковер из хрустящих осенних листьев, размышляя о том, как бы ей хотелось жить в таком месте, среди природы и животных. Просыпаться по утрам, когда солнце ещё лениво светит. Разводить огород и собирать плоды. Поить животных, свободно пасущихся на огромном поле. Рубить дрова и наблюдать за их мерцанием в каменном камине. Часами гулять среди зелени, не видя ничего другого. Пить свежевыпавшие снежинки. Расчесывать длинные волосы Барби, пока она держит на руках рыжего кота. Любить кого-то под одеялом, в то время как снаружи ветер ударяет по ставням. Мечты, маленькие и большие.

— Пенни, — голос Маркуса вернул её к реальности. Он спускался вдоль склона и смотрел на неё с озадаченным видом. — Что ты творишь? Исчезаешь?

— Я не исчезла, я здесь.

— Ты напугала меня, не вернувшись.

— Ты испугался из-за меня?

Маркус на мгновение помрачнел и затем ответил издевательским тоном:

— Если ты умрешь, то кто мне будет платить пятьдесят долларов в неделю?

— А что ещё важнее – кто получит письма от Франчески?

— Да, это самое главное.

— Как здорово быть важными для кого-то. Пошли, давай поедим.

Он помог ей подняться. Они вернулись к машине и перекусили бутербродами и фруктами. Попили холодную воду из ручья. Также Маркус сделал пи-пи, но не пошёл за дерево, просто повернулся спиной и сделал всё под носом у Пенни.

Затем, уже на закате, они сели в автомобиль, чтобы продолжить свой путь.

Но мотор оставался мёртвым. Ключ поворачивался в зажигании, но никакой шум не нарушал тишину леса.

Пенни и Маркус переглянулись, прежде чем ночь поглотила всё на свете.


✽✽✽ 

Дорога не была освещена, а Маркус не взял с собой фонарик, и автомобиль походил на мертвого динозавра. Мобильные телефоны не ловили сигнал и даже если бы связь являлась доступной, кому они могли позвонить? Случись это днём, они спокойно могли бы вернуться пешком к последней, встреченной на пути заправке, которую они проехали миль десять тому назад. Но ночью идти пешком было опасно, вернее всё равно, что совершить самоубийство.

— И что же нам теперь делать? — спросила Пенни с тоном, не похожим на её обычный, отражающим постоянное стремление казаться смелой.

Голос Маркуса ответил из темноты:

— Ничего. Переночуем здесь.

— Мы спим здесь?

— У нас нет особого выбора.

— Но холодно и, бог знает, кого носит в этих краях!

— Не ты ли сказала, что водятся только еноты?

— Маркус, у меня есть некоторые проблемы с темнотой, — сказала Пенни тоненьким голоском, почти в ужасе. — Особенно, когда темнота такая кромешная.

Неожиданно он взял её за руку. В темноте, Пенни охватил внезапный жар, тяжёлый и одуряющий, а её сердце сделало сальто словно эквилибрист.

— Не кромешная. Посмотри на вверх.

Пенни подняла лицо и посмотрела на небо. Луны не было, но звезды усеивали небо как далёкие крошечные глаза. Внезапно, словно кто-то зажёг миллион свечей на день рождения, она перестала бояться. Её дыхание немного замедлилось, а тревога стала более лёгкой.

— Пойдём назад, — сказал Маркус. — Там больше места.

В этот момент, улетучился страх темноты и другой страх начал свой путь в мыслях Пенни. Они будут спать вместе на заднем сиденье автомобиля? На тех же сиденьях, где поколения молодых людей, вероятно, даже господин Дональдсон в своей юности, дарили любовь и ласку? Это осознание скрутило ей кишечник, и лихорадка, от которой она страдала последние двадцать дней, с момента, когда Маркус взял в аренду этот чёртов чердак, заглянула в интимный и секретный угол.

Вместе они переместились на заднее сиденье. К счастью, автомобиль был огромный, словно танцпол на колесах. Заднее сиденье было большое как кровать. Незадолго до этого Пенни проклинала темноту, но сейчас была ей благодарна, в противном случае Маркус увидел бы, насколько она покраснела.

Когда Маркус снял свитер, шелест шерсти показался в тишине салона почти оглушительным. Пенни спросила, что он делает.

— Одень его, ты практически голая, — сказал он.

Она не заставила его повторять много раз. Прозрачные колготки и холодные кожаные сапоги не могли достаточно её согреть. По правде говоря, чтобы согреться не достаточно было и свитера Маркуса, даже если он и доходил до колен.

— Сейчас мы поступим так, — продолжал он. — Я лягу, а ты залезешь на меня

— Правда?

— Ты хочешь умереть от обморожения?

«Нет, но я также не хочу умереть от разрыва сердца».

— Конечно, нет.

— Тогда ложись вместе со мной.

— Однако ты не распускай руки.

«Не веди себя хорошо, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

— Перестань говорить ерунду, — прикрикнул он, раздражённым тоном.

Короче говоря, они оказались обнимающимися на заднем сиденье старого «Бентли». Ноги Маркуса были слишком длинными, и ему пришлось согнуть их. Пенни нашла странное и удобное положение, расположившись в щели между его телом и спинкой сиденья. Касаясь его, прилипнув к его торсу, она испытала своего рода опьянение, как если бы выпила один из своих самых мощных коктейлей, что готовила ночью и никогда не пила. Как она себе и представляла, его грудь казалась высеченной из скалы. Он был твёрдый, просторный и теплый. Она попыталась заснуть, но это было непросто. В самом деле – практически невозможно. Как она могла оказаться в объятиях Морфея, пока лежала, свернувшись калачиком в объятиях Маркуса? Как она могла спать, слыша биение собственного сердца в ушах, быстро, быстро, быстро, истерично, подобно крику сумасшедшего? Она даже боялась, что он может почувствовать её сердцебиение и начнёт насмехаться над ней, над её эмоциями, её щеками, покрасневшими от желания. Она собиралась что-нибудь сказать, что угодно, лишь бы заглушить тот грохот, казавшийся оглушительнее бас-барабана, когда внезапно Маркус спросил:

— Почему ты так боишься темноты? — его голос прозвучал возле уха.

Пробежавшая дрожь подняла дыбом её волосы на затылке.

— Возможно, из-за аварии.

— Что за авария?

— Той, в которой погибли мои родители.

— Я не знал, что…

— Как ты мог узнать? В любом случае, это произошло очень давно. Мне было пять лет, мы часто путешествовали в кемпере. Однажды мы вылетели с дороги по вине нарушителя, который затем исчез. Мои родители погибли на месте. Я осталась похороненной под кучей металла на много часов, пока меня не нашли. Только представь – я даже не помню всего этого, но у меня остался ужасный страх перед темнотой.

— Твою мать.

— Э, да, на этот раз так оно и есть.

— Тебе холодно?

— Нет, теперь нет.

«Парень, мне слишком горячо».

— Спасибо, Маркус.

— За что спасибо? — выпалил он.

— Я не знаю. Думаю за всё.

— Ты что бредишь? Пенни, ты очень странная.

— Когда ты будешь уходить, придёшь попрощаться?

— Я так не думаю. Однажды ты меня больше не увидишь и бай-бай.

— И что я буду без тебя делать? — неожиданно для самой себя спросила она.

— Найди достойного мужчину, хорошо трахайся, и ты увидишь, как пройдёт ностальгия.

Пенни задумалась на секунду.

— Мне кажется, что так я и сделаю.

— Вот так, умница.

— Ты не спишь?

— В лесу?

— Тогда признай, ты боишься енотов.

— Нет, я опасаюсь засады мудаков. Вероятно, ничего не случится, но лучше быть осторожным.

— Кажется, ты всегда в состоянии войны.

— Я всегда в состоянии войны.

— Это понятно даже по твоим татуировкам. Мне очень нравятся.

— Я знаю.

— Как ты узнал?

— Они нравятся всем. Ещё не встречалась ни одна, которая не сказала бы мне про это. А потом мне делают такой минет, что закачаешься.

— Ты делаешь это специально, да? Ты хочешь поставить меня в неловкое положение, чтобы наказать из-за чего то, о чём я не догадываюсь и не понимаю.

— Это истинная правда. Лучшие минеты в своей жизни, я получил от девчонок, что вначале оценили мои татуировки.

— Не в моём случае.

— И тогда прекрати или условный рефлекс возбудит меня.

— Ты больной.

— Я мужчина с полуголой цыпочкой, практически запрыгнувшей на меня. Твоя грудь мне давит на плечо, а в руке я держу твою задницу. Нет необходимости, чтобы ты была, бог знает какой горячей штучкой, чтобы спровоцировать мои мысли. Такое происходит с телом, даже если голове безразлично.

— Я имею в виду, думаешь только...

— Я бы так не сказал. Если бы я думал только этим, мы бы не разговаривали. Ты лежала бы подо мной обнаженная. Вместо этого я здесь, выслушиваю твой бред, так что я думаю головой, и ещё как.

Пенни больше ничего не сказала. Подводя всему итог, ей льстило открытие что она не осталась незамеченной. Её мучило, что его голове было наплевать. Что тело и разум, идут по двум дорогам, лежащим далеко друг от друга. Вот, пожалуйста, Маркус был готов трахнуть её, но без участия в банкете его мыслей и сердца, пронзённого терновым венцом. Она была одной из многих, и было хорошо понять это прежде, чем причинить себе серьёзную боль. Она видела Франческу, не так ли? Невозможно соревноваться с ней. Она должна найти решение как выйти из этой глубокой передряги.