Амабиле Джусти - Пытаться не любить тебя

✽✽✽ 

На следующее утро, машина чудесным образом завелась. Казалось, что она сделала это специально, подобно старой сводне. Они вскочили на рассвете, руками напились из ручья и отправились в путь. Воздух был морозный, а цвета приглушёнными. Но по мере того как всходило солнце, листья переставали казаться мрамором и вновь становились похожими на сгустки капелек крови.

Они не говорили на продолжении всей поездки, как будто их разделял какой-то секрет. У каждого были свои. Когда они прибыли к дому, Маркус попрощался с ней на лестнице, даже не глядя.

— Только убедись, что не придушишь меня всеми этими «спасибо»! — сказала она его спине, удаляющейся от неё. Он не повернулся, поднял руку, показывая средний палец, и исчез из поля её зрения.

Не понимаю, Пенни наивная или глупая. Как только вижу её в этом наряде, мне хочется материться. Я удерживаюсь лишь потому, что вокруг стоят пенсионеры, и потому что поклялся самому себе, обращать на неё как можно меньше внимания. Я едва перекинулся с ней парой слов после того как обнаружил, что интимные части моего тела с удовольствием бы трахнули её, хотя повторяю и повторяю самому себе, не обращать на неё внимания. Чем меньше говорю, тем меньше испытываю стресс. Когда она разговаривает со мной, я смотрю на её рот, и тут же растекается море непристойных мыслей. Не перестаю повторять самому себе: я не хочу трахнуть Пенни, я не хочу трахнуть Пенни. Вместо этого я хочу её трахнуть и ещё как.

Эти мысли что-то странное и необычное для меня и, как правило, я не раздумываю так много – женщина мне нравиться и я её трахаю или напротив не обращаю внимания и прощай.

На этот раз я не перестаю думать о том, чтобы сделать это с ней, даже если этого я и не сделаю. И мне неясно, почему я этого не делаю. Я имею в виду, что требуется? Но самое главное, что со мной происходит? Я видел голых женщин и даже более красивых, чем она. Почему тогда, воспоминание о девушке, увиденной в течение трёх минут, когда она переодевалась без какой-либо чувственности и в полном неведении что за ней следят, приводит меня в состояние постоянного возбуждения?

Что это значит? Мне достаточно просто подумать о её спине, о её тонком позвоночнике, чтобы чувствовать тесное пространство в штанах, занятое безудержной эрекцией?

Будь у меня лишнее время, я бы обратился к врачу, ведь никогда не знаешь, если вдруг подхватил какую-то загадочную болезнь, но у меня нет свободной минуты. Таким образом: меньше фамильярности и держись от меня подальше.

Конечно, я хотел бы задушить её за то, как она одета. Не только из-за эффекта оказываемого на меня, но и потому что я беспокоюсь, что тот же самый эффект она может произвести и на других. Я понимаю, что в некотором смысле она находится под моей ответственностью, и если кто-то переусердствует, то мне придётся вмешаться, чего я хотел бы избежать. Дурочка не понимает, что сделана из плоти и имеет ноги, которые не остаются незамеченным, особенно, если их выставляешь на обозрение из-под юбки, едва прикрывающей задницу. Повторяю: она наивная, глупая или просто маленькая провоцирующая шлюха?

Абсолютно уверен, что тип с расстегнутой ширинкой, подглядывающий за ней через окно автомобиля, наполовину обкуренный, наполовину пьяный, и кто знает что ещё, и мне хочется надрать ему задницу. Но я сдерживаюсь. Я должен успокоиться, я должен успокоиться. Я должен думать о Франческе и необходимости добраться до неё в ближайшее время. Как я всегда повторяю – все остальное дерьмо.

✽✽✽ 

Когда Пенни выходит из ворот тюрьмы – она бледная как смерть. Движется шатаясь, кажется словно маленькая девочка одела высокие каблуки своей матери. Я должен подавить абсурдный импульс поддержать её.

Она рассказывает мне о встрече с Франческой, и её голос звучит тускло и бесцветно. Затем она погружается в молчание, как будто её батарейки разрядились. Я должен быть счастлив, но это не так. Мне очень интересно, что с ней случилось. Но она не отвечает, увиливает от ответа и относится ко мне как к незнакомцу. Ладно, я чужой, но имею право знать, если Франческа вытащила свои мечи. Я должен знать всё о Франческе, и у меня ощущение, что Пенни от меня что-то скрывает.

Курю как проклятый и спрашиваю, не голодна ли она. Едим. Пьём. Писаем. Молчим большую часть времени. Затем машина решает умереть и всё рушиться.

✽✽✽ 

Мы вынуждены спать в машине. Темнота настолько плотная, что её можно разрезать. Обнаруживаю что Пенни в ужасе от этого, она тяжело дышит, как в первый раз, когда я встретил её на лестнице. Не понимаю, почему продолжаю чувствовать ответственность за неё. Я стараюсь утешить её по-своему. Когда смотришь на звезды, ты не можешь бояться.

Худшее происходит, когда мы располагаемся на заднем сидении. Может быть, лучше было разделиться, но она так замёрзла, что ей грозит обморожение. Проблема в том, что обнимать её, чувствовать так близко к моему телу, ощущать её запах, возвращает мое тело к объявлению войны здравому смыслу. Наполняю её грубыми и насмешливыми словами, словно подонок. Правда состоит в том, что я хотел бы наполнить её другим способом. Как только я вернусь, то должен срочно найти какую-нибудь цыпочку, которая мне даст. Бесполезно хорошо себя вести, если потом я должен взорваться. Я уверен, что, если выплесну накопленное напряжение, то это безумие пройдет. А пока что я должен провести ночь. Я должен приказать своему телу не делать то, что хотелось бы сделать. Должен приказать своим мыслям прекратить представлять Пенни. Её, такую сладкую и дикую, совершенно голую за исключением сапог на высоких каблуках и широко открытую для меня на этом сиденье.

Не могу дождаться рассвета, чтобы попытаться завести эту дерьмовую машину и вернуться домой, написать Франческе, ждать от неё ответа и вернуться к прежней жизни, в которой все имело обычную логику.

✽✽✽ 

Оставляю её на лестнице, даже не поблагодарив. В конце концов – предложила она, я не просил её ни о чём. Дома я раздеваюсь и иду в душ. Несмотря на холодную воду и хорошие намерения, я безнадёжно возбужден. Одной рукой опираясь на кафельные стены и под хлещущей на меня водой, я самостоятельно освобождаюсь. Это в последний раз, когда делаю что-то подобное. Думаю об этой девушке в подобном плане – представляю её под этой же водой, с приоткрытыми губами и стоном в горле. Завтра – нет, сегодня вечером – начну трахаться с кем попало. Если умеренность должна привести к таким результатам, я предпочитаю перепихнуться по полной. Уверен, что даже Франческа одобрила бы мое решение.

С момента появления Гранта в библиотеке, Пенни стала ещё более осторожной. Если она должна была пойти и поставить книги на место или взять их с полки, расположенной в закрытой зоне, она делала это с бьющимся как у кролика сердцем, от страха, что внезапно материализуется её худший кошмар. Однажды, во второй половине дня, когда она стояла на верхней ступеньке лестницы и услышала звучащий внизу голос, то от испуга чуть не упала.

Медленно спустилась вниз, таща за собой тяжёлый том, готовая при необходимости бросить его в лицо, но она поняла, что это не Грант, и даже не мужчина. Это была девушка, которая улыбалась ей, и Пенни спросила себя, где она уже её видела. Девушка была высокой, очень худой, со стрижкой, сделанной по последней моде и зубами, явно исправленными керамическими коронками. Слишком белые и совершенные, чтобы быть настоящими.

— Пенелопа Миллер, ты меня не помнишь? — спросила она, пожимая руку.

Память Пенни разложила в её голове всё по полочкам, показывая вспышками воспоминания некоторых деталей из прошлого: шестнадцать лет, школа, гнев на бабушку, потому что та настояла на переводе в школу, удалённую от их района. Дорогостоящая школа, которая высушила до последнего все их сбережения, очень хорошая, но полная мудаков-расистов.

— Ребекка Дей? — воскликнула она, чуть не поддавшись соблазну спросить у неё, где она оставила свою другую половину, учитывая что та весила плюс – минус килограмм сорок. Пенелопа не выглядела гигантом, но её бывшая одноклассница производила впечатление человека, который не ест уже несколько месяцев. Первая мысль возникшая у Пенни была, что возможно, она больна, но эта улыбка, это платье, стоящее шесть её зарплат, и триумфальное выражение на лице, говорили ей о том, что Ребекка являлась всего лишь очередной восходящей моделью, страдающей анорексией. Оставалось понять, что она забыла в их захудалом районе, поскольку было видно, что она жила в привилегированных районах города.

— Это правда, я! Мы искали тебя.

— Ты, и кто меня искал? И почему?

Из-за стеллажа выскочил совершенно новый персонаж. На этот раз Пенни узнала его сразу. Игорь, ещё один одноклассник и первый парень в которого она была влюблена. Он выглядел всё также – очень милый, с белокурыми локонами и зелёными глазами болотного оттенка. Не то, что бы между ними никогда не было никакой истории: она ограничивалась мечтами о нём и записывала свои приторные мысли, розовые до мозга костей, и надеялась на призрачный шанс, что когда они вырастут, то поженятся. Всё это она доверяла нелепому дневнику с обложкой цвета своих романтических надежд. Они не поженились, и вообще едва разговаривали, а после окончания школы потеряли друг друга из виду. Тогда какого чёрта он здесь делал?

— Мы были у тебя дома, и твоя бабушка сказала, где ты работаешь, — объясняла ей Ребекка, заправляя за ухо волосы заученным жестом. Её маникюр выглядел идеально, на каждом ноготке виднелись стразы разного цвета. Кожа на её руках была типичной для тех, кто никогда за всю свою жизнь не выполнял ручную работу, за исключением нанесения ароматного крема.