Амабиле Джусти - Пытаться не любить тебя

— Мне кажется это отличная мечта.

— Да, и как я могу воплотить её? Начну выращивать базилик на пожарной лестнице?

— Нет, найди другую работу, нечто среднее между дерьмом и мечтой.

— В этом районе ничего нет, Маркус. Я уже всё прочесала.

— Это означает, что ты изменишь район для поиска.

— Но послушайте, какой тон! Если я буду вынуждена работать в другом районе, то потрачу большую часть того что зарабатываю для оплаты транспорта, но, прежде всего, мне понадобится целая жизнь на дорогу. Я должна находиться как можно ближе к бабушке, тем более сейчас.

— Я буду отвозить тебя.

— Конечно! Ты меня отвезёшь! И до каких пор? До следующей недели. А потом? Пожалуйста, прекрати эти разговоры, у меня болит голова.

Включила телевизор на первую попавшуюся программу. У неё появилось безумное желание ударить его. Легко ему рассуждать, легко для того, кто через несколько дней уйдёт со своей потрясающей Франческой.

Несколько минут телевизор трещал в полной тишине. Пенни сидела в воинственной позе, согнув в одну сторону ноги и скрестив на груди руки. Внезапно она услышала рядом с собой шорох, и Маркус придвинулся к ней ближе, обняв её за плечи рукой.

— Пенни, я не хочу, чтобы ты вновь возвращалась в «Well Purple», — упрямо повторил он.

— У тебя нет никакого права на это.

— Напротив, я его имею.

Она уставилась на него яростным взглядом.

— Ах, да? С чего бы?

Маркус не ответил. Он исследовал её взглядом вместо того чтобы дать какое-либо объяснение; в тишине, полной кричащих откровений, которые должны быть сказаны. Он протянул другую руку к ней и положил её на щёку, едва задев губы большим пальцем. Он не делал ничего другого – только это лёгкое прикосновение, только этот палец, который одно прекрасное мгновение путешествовал по её надутым губам.

Пенни не поддалась убеждениям и вернулась к нападению:

— Ты выглядишь как засранец. Тебе когда-нибудь это говорили?

— Это фактически моё второе имя.

Она раздражённо выдохнула.

— Напомню, я должна тебе заплатить ещё за две недели. Думаешь, деньги падают с деревьев? Мне странно, что именно ты начинаешь такие разговоры.

Маркус сохранял молчание. Он оставался неподвижен, продолжая обнимать её одной рукой за плечи, а другую, той, что прежде ласкал, положил перед собой, плотно сжав кулак и устремив взгляд в телевизор, где шёл старый черно-белый фильм. Пенни почувствовала укол в сердце, когда поняла, что это вестерн с Джоном Уэйном. Она подумала о бабушке и таинственном Джоне, секрете в её жизни, который обогащался новыми подробностями при каждом рассказе. И она хотела бы позвать её, сказав: «Барби, иди, посмотри, кого показывают по телевизору!»

Неожиданно её озарило – как она будет жить без неё. Одиночество и тишина. Некого любить и никто не будет любить её. У неё не было ни братьев, ни сестёр, ни дядей, никого кроме Барби. Внезапно, она разрыдалась, спрятав лицо на своих коленях.

Она не заметила этого сразу, потому что её разрушала огромная боль от этой зловещей мысли, но только после того, когда икота становилась слабее, поняла что Маркус сжимал её обеими руками. Она оказалась прижатой к его груди, шмыгая носом и наблюдая, как Джон Уэйн держал в руках винтовку, в сдвинутой набок шляпе и с кривой ироничной улыбкой на лице.

— Мы поступим так, — предложил Маркус. — По крайней мере, сегодня вечером ты отдыхаешь. И завтра мы поговорим об этом снова.

— Мы двое, не должны возвращаться, ни к какому разговору, — пробормотала Пенни, растягивая фразу из-за повторяющейся непроизвольной икоты. — Я не понимаю. Тебе вообще не всё равно?

— Я очень переживаю о тебе.

— Я понимаю, что ты хочешь утешить меня после того, что произошло сегодня. Но я ненавижу ложь и даже в такие моменты она невыносима.

— Это не ложь. Я очень беспокоюсь о тебе.

Пенни отстранилась на мгновение, чтобы внимательно на него посмотреть.

— Ты слишком любезен сегодня вечером, я вынуждена выдвинуть тебе абсурдное обвинение, — пробормотала она с грустью.

— Пользуйся моментом, это не будет длиться вечно.

— Маркус, я готова к тому, что всё скоро закончится, мне не нужны предупреждения. «Навсегда» не существует. Скорее возможно существование Санта-Клауса.

— А сейчас хватит думать и говорить. Закрой глаза и немного поспи.

— Я не могу, мне нужно бодрствовать, на случай если позвонят из больницы.

— Я подежурю.

Она осмотрела его в удивлении.

— Ты останешься здесь?

— Ты не хочешь?

— А работа?

— Ты сама заметила, что это не моя мечта работать вышибалой. Если меня уволят, то мне плевать.

— Какая у тебя мечта?

Она почувствовал руку Маркуса, которая нежно гладила прядь её волос.

— Быть свободным, — ответил он. — Но действительно свободным. Идти, делать, владеть, или не иметь ничего. Я устал от цепей. Жить пятнадцать лет в борделе, в прямом смысле, не имея ни минуты покоя. Жить три года в сиротском приюте, несмотря на то, что ты не сирота, просто потому, что твоя мать – шлюха. Жить четыре года в тюрьме и вполголоса огрызаться, чтобы выйти как можно скорее. Это клеймо. Приговор. Теперь я выгляжу свободным, но я не свободен. Я никогда не буду прощён, я навсегда останусь мальчиком, который ударил ножницами мудака и мужчиной, который убил парня. Правда в том, что это я, в конце концов, кровь не лжёт.

— Свобода начинается изнутри, Маркус. И прощение приходит от твоей совести. Дай себе время и прекрати смотреть на себя как на сына проститутки, осуждённого быть негодяем, потому что так запрограммировано в ДНК. Ты говоришь о своей матери только так, но... кем она была на самом деле?

Пенни подумала, что он не ответит ей. Этот вопрос был рискованным. На заднем плане, в наступившей тишине, Джон Уэйн резко вскинул ружье и выстрелил, вскочив на скаку в седло.

Но Маркус продолжил её удивлять.

— Она была простой женщиной. У неё была мечта – стать актрисой. Но не смогла.

— Она любила тебя?

— Думаю да.

— Она определённо любила тебя. Не думай о ней с ненавистью. Вспомни о чём-то хорошем, что вы сделали вместе. Помни только это.

Неожиданно Маркус засунул два пальца в вырез свитера и вытащил из него кожаный шнурок, на котором висело кольцо.

— Это принадлежало ей, — объяснил он, и сердце Пенни дико забилось. — Когда она умерла, у неё оставалось несколько небольших ценностей. Я ничего не взял, кроме кольца. Она носила его с восемнадцати лет, когда уехала из городка, в котором жила, чтобы добраться до большого города в поиске удачи. Кольцо не имеет ценности, но она была очень привязана к нему. Подумай только, но однажды, когда мне было десять лет, она сказала, что я должен буду преподнести его своей невесте. Она использовала эту смешную фразу: «Преподнеси его своей невесте». Она осталась абсурдно наивна.

Пенелопа попыталась представить Франческу с этим кольцом, внимательно глядя на которое, становилось понятно, что оно действительно представляло собой маленькую безделушку для девочек. Это была небольшая серебряная вещичка, что-то вроде изящно свёрнутого крокодильчика, с остатками зелёной эмали вокруг морды, и двумя осколками красного камня вместо глаз. У неё не получалось представить красивую брюнетку, которую она встретила в комнате свиданий в тюрьме с таким ободком на пальце. Скорее она, производила впечатление гигантского крокодила, предназначенного его поглотить.

Это ревность заставляет меня так думать, ревность, зависть, и миллион других плохих чувств.

— Спасибо, что рассказал мне, в конце концов, — сказала она ему. — В первый раз ты так разозлился.

«И ты собирался меня поцеловать.

И ты был красивым, высокомерным и хрупким.

И мне не было страшно.

И с тех пор я хотела заниматься с тобой любовью».

— Я не понимал, что…

— Что?

— То, что ты действительно хочешь узнать.

— Маркус, ты мне по-настоящему интересен.

Тишина, и Джон Уэйн, который спасал хороших парней от плохих. Пенни несколько минут следила за сценой из фильма. Громкость была низкой и звучала приглушённо. Она чувствовала, как рука Маркуса перебирала волосы. Другой рукой он крепко её прижимал. Его большое тело рядом, казалось ангелом, высеченным из камня. Он не выглядел ангелом, определённо нет, но его присутствие заставляло её чувствовать себя хорошо. Всё вместе – она была уверена, что Барби поправиться, что Маркус останется с ней, найдёт новую фантастическую работу, и жизнь будет прекрасной, полной «навсегда».

Она задремала с этими иллюзиями, детскими, как кольцо на шее Маркуса.

Я не могу спать. Думаю о Пенни и не могу заснуть. Она доверяет мне, она мне доверяет. Обычно, женщины предлагают мне то малое, о чём прошу, и уходят, принимая то малое, что я даю. Франческа никогда не открывалась для меня полностью, всегда имелось что-то в запасе, какой-то секрет, своего рода враждебность, встающая на пути к её познанию. Это более чем естественно после того, что с ней произошло, и я никогда не просил о большем.

С Пенни происходит что-то, настолько удивительное, что я боюсь. Она отдаёт мне свою душу. Когда к ней прикасаюсь, то это похоже на то, словно я чувствую биение её сердца в каждом сантиметре кожи. Её глаза говорят со мной, даже если она молчит. Её улыбка как удар в живот. Я вхожу в неё, и мне кажется, что попадаю в незнакомый мир. И имею в виду не то что у неё между ног, а то, что я чувствую, когда я там. Мои желания усиливаются, и неожиданно всё то, что я имею уже недостаточно для меня, и то, что я собой представляю тоже не достаточно для меня. Я хочу больше, но я не понимаю, что означает – «больше». Или, возможно, я знаю, и отрицаю это, потому что признание будет поражением для моей гордости.