Незнакомец внимательно на всё посмотрел, несколько раз кивнул и немного ослабил узел своего галстука. Наконец, он сел на диван и повернулся к Пенни.

— Значит, он хорошо себя ведёт? — спросил он снова. — Даже лично с вами, я имею в виду. Чтобы понять, действительно ли Маркус решил оставить позади своё бурное прошлое, я должен рассмотреть много вещей: не только, работает ли он, и хорошее ли у него поведение, но так же и какие у него взаимоотношения с окружающими его каждый день людьми, его соседями, его девушкой.

Пенни сглотнула без особого результата, смущенная как никогда в жизни. Маркус уставился на неё, и его глаза со стальным блеском, пронзали её насквозь, наполненные эмоциями, которые она не могла понять. Подозрение? Страх? Ярость? Даже мужчина уставился на неё с незначительным намёком на беспокойство и видом пастора, ожидающего исповеди от своего прихожанина, большой сволочи, но всё равно любимого. Все ждали, когда она заговорит.

— Я уже говорила вам, — наконец сказала она, симулируя тихую искренность. — Он ведёт себя очень хорошо. Доброжелателен со всеми. И со мной тактичен.

Она боялась преувеличивать. Представлять Маркуса, того, кто ходил с постоянно надутым выражением, которое прилипло к его губам, как человека, кто улыбается их пожилым соседям – было слишком абсурдно, чтобы являться правдой. Потом, говорить о нём, как о проявляющем любезность по отношению к ней, когда считал её достойной внимания менее микроба, было ещё более маловероятно. Но мужчина, который, пожалуй, был глупым и возможно, хорошим, как будто поверил.

— Очень хорошо, — сказал он уже в сотый раз, натянув ещё одну самодовольную улыбку. — И ты, парень, я прошу тебя, продолжай встречаться с приличными людьми и сделаешь вещи лучше для себя. Прежде всего, забудь ту девчонку. Она раскрывает твою худшую сторону и затягивает в тысячу неприятностей. Она не подходит тебе. Мне не доставит удовольствие узнать, что ты написал в тюрьму, с просьбой навестить её. Пенни, однако, мне кажется правильным человеком. Если я уверен, что ты ведёшь себя хорошо, ты будешь видеть меня реже, но если мне скажут, что ты отправился к мисс Лопес, или выясню, что ты крутишься в плохих кругах, то буду вынужден сообщить об этом судье по надзору. Ты досрочно вышел на свободу. Если ты ошибёшься, то вернёшься назад, и оставшиеся два года отсидишь по полной. Сынок, это не угроза, это закон: я просто надеюсь, что ты будешь действовать в своих интересах.

Маркус кивнул, но Пенелопа почувствовала за этим согласием подавляемую ярость. Он сказал «да», но явно хотел что-то сломать. Она видела – он так сильно сжал кулак, что побелели костяшки, а вены на запястье заметно посинели. Если это заметила она, едва его знавшая, то, как мог не заметить этот мужчина, отношения с которым, безусловно, являлись более давними и глубокими? Тем не менее, он не заметил, для него сделанного предупреждения оказалось достаточным, он записал что-то ещё, пожал им обоим руки и, наконец, ушёл, ослабляя дополнительно галстук усталым жестом и разминая затёкшую шею.

Пенелопа решила последовать за ним, но Маркус задержал её за руку.

— Оставайся, пока он не уйдёт совсем. Наверняка он остановится у твоей бабушки, чтобы поспрашивать у неё что-нибудь ещё. Если ты немедленно смоешься, он поймёт что к чему. Разумеется, в случае если ты не сожалеешь, что прикрывала тут мою игру и хочешь рассказать ему правду.

Не понимая почему, Пенелопа покачала головой.

— Ты сидел в тюрьме? — спросила она немедленно. В её тоне не было ни обвинения, ни чрезмерного любопытства. Она не хотела знать почему, и как долго. Она была уверена, что он кого-то убил, и предпочитала не знать подробностей.

— Да, и, видимо, это тебя не удивляет.

— Скорее всего, мне пофиг.

— Почему тогда ты солгала ему?

— Потому что забавно иногда придумывать альтернативную жизнь. Однако не волнуйся, это не я внушила моей бабушке идею, что мы вместе. Она больна, живет в мире деформированных мечтаний и воспоминаний. Я бы не хотела иметь отношения с тобой, даже если бы ты был последним мужчиной на планете населённой роботами. И я говорю об этом не прежде, чем начну умолять тебя трахнуть меня до истощения.

Маркус неожиданно улыбнулся, и в первый раз Пенелопа поразилась искреннему веселью, скрытому под агрессивной маской. Она смотрела на изгиб его губ, очарованная, подобно тому, как маленькая девочка трепещет от радуги. С этой лёгкой улыбкой в одном уголке рта, по крайней мере, трёхдневной щетиной на щеках и монументальным телом, которое доминировало над ней в маленькой комнате, всё это зрелище являлось слишком приятным. Пенни встряхнулась, прикусив язык, и впилась ногтем в ладонь, пытаясь выглядеть отстранённой, как будто необычная судорога, которую она чувствовала, горячая, влажная и трепещущая, между её желудком и коленями, была ещё меньше, чем ничего.

— Определённо, он уже разузнал всё о вас, чтобы выявить, не являетесь ли вы замаскированными наркодилерами, и есть ли у вас судимости, — продолжал Маркус. Он отправился на поиски сигареты, которую намеревался прикурить прежде, при входе в дом. Нашёл её в кармане пиджака и поднёс к губам.

— Моя бабушка распространяет только печенье, а так же часто и охотно добавляет соль вместо сахара. Я даже этого не делаю. И никто из нас никогда не сидел в тюрьме, — сказала Пенни, пожимая плечами. — Однажды бабушка украла пару колготок в магазине, но она сделала это не нарочно. Иногда она не понимает, что делает. Она помнила, что платила за них. Это единственное преступление, которое она когда-либо совершала, но никто этого не заметил.

— А ты? — спросил Маркус. Она увидела, как вспыхнуло пламя зажигалки, и он поджёг кончик сигареты. За рассеивающейся завесой дыма, он пристально наблюдал за ней, с таким большим вниманием, что Пенелопа почувствовала как внутренние органы перемешиваются, подобно ингредиентам для коктейля в шейкере.

— Я ужасно скучная. Поэтому предположу, твой инспектор, возможно, будет очень доволен тем, что разузнает обо мне.

— Он обязательно вернётся.

— В таком случае я скажу бабушке, приготовить побольше печенек.

— Почему ты делаешь это для меня?

— Можно подумать я делаю это для тебя. Я делаю это для себя, это весело. Вот и всё.

— И что ты хочешь взамен?

Пенелопа улыбнулась в свою очередь, склонив голову в сторону.

—Ты не привык к тому, что люди делают что-то, не требуя ничего взамен, не так ли? Должно быть, трудно жить в мире, где ценишься за то, что можешь дать и получить в ответ. Не переживай, продолжим игнорировать друг друга; я не попрошу тебя о странных вещах; тебе не придется притворяться влюбленным в меня, чтобы угодить моей бабушке или принести жертву, отдав мне свое тело.

Маркус насмешливо улыбался, не выпуская сигарету.

— После всего, это может быть и не жертва.

Пенни почувствовала у себя между рёбрами вибрирующий камертон. Но она ответила резко, с интонацией, в которой невозможно увидеть девушку, переживающую подобные мысли.

— По-моему, ты не трахнешь меня никогда. И теперь я пойду, думаю, что парень уже ушёл.

Сказав это, она подняла руку в знак приветствия и спустилась вниз. Только тогда она осознала что дрожит. Пенни подавила судорожное желание спросить у него, кто такая мисс Лопес, о которой надзиратель предупреждал его. У неё было ощущение, что по сравнению с ней и её безликой жизнью, мисс Лопес олицетворяла всё, за исключением ужасно скучной цыпочки.


Глава 4 

Маркус

В надежде остаться незамеченным я нашел худший из способов – выбрал, жить в здании, населённом пожилыми людьми. Я не принял во внимание это обстоятельство. Каждый раз, когда я встречаю кого-то на лестнице, меня спрашивают: кто я, что делаю, чего хочу, женат ли, и держу ли домашних животных. Отвечать всем – это полный отстой.

Да, и совершенно неожиданно, когда поднимаю по лестнице мешок для тренировок, я встречаю девушку, с которой столкнулся накануне ночью. На ней вновь надета эта нелепая розовая шляпа, из-под которой выглядывает прядь волос такого же цвета. Она рассматривает меня с широко раскрытыми глазами, и я сразу же ловлю её на этом. Обычная история. Вот ещё одна из многочисленных сучек, выглядящая как студентка, и способная выкрутить мне яйца. У меня нет проблем с женщинами, которые знают, чего они хотят: мы встречаемся, мы трахаемся, мы прощаемся. Но эти целомудренные девочки — худшие в истории среди тех, кто может вынести мозг. Они в состоянии сорвать с меня штаны и затем потребовать жениться на них. Вот почему я всегда держался от них подальше, и намерен продолжать в том же духе.

Похоже, мне требуется изменить время своего возвращения домой, чтобы избежать с ней встреч. Если я дам власть этой девице, то явно создам для себя проблемы. Неудачница, вынужденная жить со своей пожилой бабушкой... Я уже представляю последствия одного бессмысленного траха. Уж лучше вызвать приходского священника для проведения надо мной ритуала экзорцизма.


✽✽✽ 

Едва замечаю Малковича, в сознании проносится трёхэтажный мат. Надеялся, что он подождёт ещё немного, прежде чем найти меня и подвергнуть одному из своих обычных допросов. Он всегда не переносил Франческу. Не делает ничего другого, кроме как повторяет, что это её вина в том, что случилось и так, как случилось. И делает он это, изображая отцовскую заботу, что заставляет меня нервничать ещё больше. Если бы я только мог сломать его шею, но не могу. Я не хочу вновь возвращаться в тюрьму. Однако тот, кто продолжает настаивать на виновности Франчески в том, что я убил недоумка, потому что «истинно влюблённая женщина умоляла б прекратить избиение до крови, а не подстрекала к продолжению» — ничего не смыслит в наших отношениях. Франческа и я, мы одинаковы, и кажемся сделанными из одного и того же ребра злобного бога. Мы понимаем друг друга с полуслова, думаем об одних и те же вещах, у нас одинаковые потребности. Того типа я бы убил в любом случае.