Дверь коммуналки открыла старушка в платке. Явно глухая, потому что смотрела на мои губы, и невыразительно кивнув на соседнюю дверь, исчезла в бесконечном коридоре, тонувшем во тьме.

Я, отряхнув пальто и шарф от снега в крохотной прихожей, подошла к нужным дверям и постучала по старым ссохшимся створкам.

Послышался кашель и звук возни, а когда дверь распахнулась, в комнате оказалось темнее, чем в коридоре, а это надо было постараться. Мужской силуэт чуть посторонился, пропуская меня. Дверь за моей спиной захлопнулась.

— Добрый вечер, Софья Аркадьевна.

Я рванулась к двери, ровно в тот момент, когда между спасительным выходом и мною встал Смоляков.

— Не торопись, нам теперь торопиться некуда.

Он резким движение развернул меня, припечатав к двери лицом, сжал голову рукой, не давая повернуться или отойти. Укол в шею заставил оцепенеть, а по телу побежала странная дрожь. Ноги подкосились, и если бы ни тот, кто стоял сзади, я бы упала. Перехватив поперек живота, мужчина швырнул меня как куклу на диван, притулившийся совсем рядом с выходом.

— Да, милая, нам теперь торопиться некуда.

Смоляков похлопал меня по коленке и достал телефон.

— Алле, контора, здрасте. Я тут к отцу нотариуса вызывал, так вроде сказала — подойдет, а все нет и нет. Да уж поторопите ее, пожалуйста.

Мой телефон завозился в сумке через полминуты. Звонила Зоя, судя по мелодии, которую выхватывало мое сознание. А я полулежала, раскинув руки, в то же позе, не двигаясь и даже выдыхая с трудом. Мир вокруг менялся с невероятной скоростью, и вместо темноты, вокруг меня как в центрифуге крутилась радуга.

* * *

Это было последним и единственным, пожалуй, что запомнилось отчетливо.

Я выкрутила руль до упора, под оглушительный хохот Смолякова. Бледное лицо Вити мелькнуло совсем близко, и большая машина забралась на отбойник и, пробив ограждения, застыла на самом краю моста.

Я бы не смогла. Не смогла причинить ему вред. И не важно какова цена. Я бы не смогла причинить вред Вите.

Датчики сработали, и подушки безопасности выстрелили в тот самый момент, когда автомобиль, накренившись, полетел в черную Неву носом вниз, как ныряет пловец-олимпиец.

Смех Смолякова все не утихал, он и канул со мной в пустоту и обжигающе холодную воду. Пожалуй, это было последним и единственным, что запомнилось отчетливо.

Мне было так жаль…

Глава 26

Анатолий Иванович, расположившись в тускло освещенной, пустой в такой час столовой, листал дело, подлежащее передаче в суд, придвинув к себе дымящуюся чашку чая. Дело было явно проигрышным для стороны обвинения, а хотелось бы посадить хоть пару ублюдков и повысить, так сказать, показатели.

Варков любил «чаёвничать»: крепкий напиток стимулировал мыслительную деятельность — появлялась надежда увидеть то, что пряталось между строк протоколов допросов, обысков и очных ставок, ведь одно слово в состоянии решить исход дела, а может… он просто пытался создать свой ритуал. Хотя бы один.

Собственная жизнь Анатолию Ивановичу давно перестала принадлежать. Она делилась между семьей и работой, кренясь то в одну то в другую сторону, но в любом случае не оставляя ему право на нечто личное.

Может, поэтому Ирина подозрительность вызывала порой глухое раздражение, как железка, скребущая по стеклу, режет слух, но боли не причиняет. А попытки доказать жене, что не тот он человек, чтобы о «походах на сторону» думать и тем более на нее ходить, Анатолий Иванович давно забросил. Устал!

Ира не поверит, что он так и представлял себе жизнь. Ну, может не совсем так… Но нечто близкое. Дети. Жена. Проблемы… Только приблизившись к тому, чего хотел, удовлетворения он не испытывал. Удивительно, правда?

Жена недавно читала мальчишкам сказку Александра Грина. Варков сего романтичного фантаста и сам полистал в далеком детстве, но уж конечно не девчачьи «Алые паруса». Анатолию Ивановичу больше нравился «Блистающий мир», и то в аспекте полета главного героя. С такими-то даром наворотил бы дел маленький Толя. Но ныне на многое уже смотрелось с другой стороны. Летать Варков боялся, как и высоты. А красивый корабль, скользящий по водной глади, зачаровывающий умы детей и юных дев исполнением желаний, следователю виделся призраком, чья красота алых всполохов размылась самой жизнью.

От него так много хотели все, и особенно он сам, что в какой-то момент Анатолий Иванович стал смотреть на себя как бы сбоку, будто отделяясь от собственного бренного тела, оставляя тому «себе» ответственность и совесть, гнет проблем, забирая лишь логику, любопытство и любовь к изыскательству. Раньше эта способность помогала ему в расследовании, а теперь лишь усугубляла самокопание.

Телефон зачирикал, и Анатолий Иванович схватился за трубку, не глядя, по привычке.

— Следователь Варков, — сказано это было буднично, так кассир в супермаркете заученной фразой интересуется, нужен ли пакет.

— Анатолий Иванович! ЧП! — встревоженный голос помощницы Тани, умудрившейся задержаться на работе дольше положенного, выдернул мужчину из размышлений, но не более того, а брошенное «ЧП» и не подумало всколыхнуть в следователе переживания. Он потом только для себя решил, что перегорел, и, похоже, по-настоящему.

— Под конец моей смены и без ЧП… — фыркнул Варков, захлопнув толстую папку.

— Нет, Анатолий Иванович, это по делу Итальянца, — выпалила девушка.

Варков замер. Он при Татьяне никогда прозвища Виты не произносил. Таня — девушка смекалистая, и, конечно же, знает, как в узких кругах зовут Тропинина, но это, как говорится, не для ее уст, значит, что-то случилось.

— Звонил начальник Софьи Мизерной. Говорит, она пропала, ушла по работе полчаса назад и не вернулась. Телефон не отвечает…

Дослушивать Варков не стал, сразу начал рыться в телефонной книге в поисках номера начальника Софьи, с которым он имел дело после нападения. Владимир Александрович помнился ему вполне вменяемым мужиком, который тревогу просто так поднимать бы не стал. Как оказалось, ему позвонили секретари, а тем в свою очередь звонил клиент, который Софью так и не дождался, хотя проживает в соседнем с офисом доме.

Бегом спускаясь по лестнице, следователь отдавал указания семенящей за ним Татьяне, забыв напрочь о том, что она вполне может уйти домой. Сейчас он пытался сосредоточиться лишь на одном — позвонить Тропинину и узнать, не умыкнул ли Итальянец Софью. И это надо сделать до того, как следователь поднимет на уши всю королевскую рать.

Тропинин долго не брал трубку, а в холодном салоне авто, куда плюхнулся следователь, время тянулось в разы дольше.

— Да, — четкий, резкий ответ Итальянца развеял дымку надежды, которую нагонял Варков.

— Соня с тобой? — мир опять стал видеться чуть сбоку, как и всегда, когда надо было указать на очередной просчет и недальновидность, обремененного тысячами табу и проблем мозга.

— Что случилось? — голос Итальянца стал глухим, будто он уже знал ответ.

— Пропала, ушла по работе и не вернулась почти час назад.

В трубке повисло молчание. Тропинин никогда не был глупым, потому и имел то, что имел.

— Не вздумай поднимать шум, — это был почти приказ.

* * *

Шеф был сер, когда садился в машину. Таня же старалась унять дрожь в руках, будто была причастна к похищению или, того хуже, не оправдала надежд облеченных деньгами и властью. Будто была на месте Варкова.

Трагедия ее семьи заключалась в том, что девушка прекрасно знала, каково это. Отец, имевший когда-то должность, заработок и хорошие перспективы, так же «не угодил» одному из «таких», имеющих доступ к нитям, что опутывают систему и уходят куда-то вверх, теряясь в тумане званий и денег. И ей бы не работать сейчас тут даже со своим красным дипломом и светлой головой, если бы не еще более высшие, заступившиеся за отца, сумевшие стать плотиной между ужасным потоком, который бы смел ее родителя, не оставив никаких надежд. И хоть из органов отцу пришлось уйти, но все было сделано тихо-мирно, по состоянию здоровья, без тени, которая покрыла бы весь его род.

Хотя, конечно же, определенные должности даже при усердии и удаче Татьяне не светили, ну так они не светили и женщинам в принципе, уж больно специфична область, в которой так нравилось работать молодой женщине. Вотчина мужчин, как звала ее мать уголовный розыск.

Но Варкову было, пожалуй, хуже. Ведь Итальянец был еще и его другом. А с друзей всегда больший спрос. Тут не отпишешься, не забудешь.

Но Таня все же призналась самой себе, что взбудоражена как никогда. Такие дела как красные мазки по унылой серой рутине. Вполне возможно, что женщина похищена. И, возможно, с целью выкупа. Выживет она, или уже мертва, что скорее всего так и есть, если преступники — не идиоты, это в любом случае будет интересно. Ведь те, кто за этим стоит, понимали, кто маячит за спиной заложницы, кто поднимет трубку и позвонит «главному генералу» какому-нибудь? Психи! Или псих…

А Смоляков при своей биографии на роль психа очень даже подходил, по мнению отца Тани, которая без имен, но историю поведала, очень хотела мнение отца услышать. Тот в психологии преступников хорошо в свое время разбирался, да и сейчас интуиция следока, закаленная еще в СССР и девяностые, никуда не делась. По мнению отца Смоляков был способен на ужасные поступки. Он был слишком тих для своих кругов, исполнителен, приносил прибыль, за что его и ценили. Возможно, даже скорее всего, сам он наркотой не баловался, сильной точно, если умудрялся в таком дерьме столько лет крутиться и выживать. Там надо свежую голову иметь. И теперь, когда он должен серьезную сумму, когда способны сдать нервы у любого живого существа, он был крайне опасен.

* * *

Он собирался медленно, тщательно зашнуровывая кроссовки, заправляя майку в джинсы, разглаживая складочки на свитере. Он никуда не торопился, ничего не боялся, изредка кидая в мою сторону насмешливые фразы, но иногда взгляд его застревал в пространстве, а лицо выдавало целую гамму эмоций, будто он смотрел невидимый фильм и сопереживал героям и даже готов был вступить с ними в диалог.