Варков, стоявший у самого начала моста, вцепившись в перила, замер, наблюдая за падением огромного японского чудовища. Предрассветные сумерки превращали все, что развернулось перед его глазами, в некую иллюзию. Страшную сказку.

Нева не была скована льдом, и черные воды ее обхватили автомобиль и потянули вниз, засасывая в холод и тьму. Пальцы Анатолия Ивановича вцепились в ледяные поручни моста.

Краем глаза следователь увидел бегущий силуэт, послышались крики. Через несколько секунд с берега сорвался и поплыл, рассекая воду мощными гребками, мужчина.

Холодная вода. Ледяная. Настолько холодная, что дыхание перехватывает. Варков знал это, потом что теща с матерью не раз гоняли его окунаться в прорубь на крещение.

Машина, упавшая с моста не так далеко от берега, уже погрузилась по крышу. Вода вокруг пенилась и бурлила. А через секунду задние фонари, блеснув, ушли под воду. Пловец нырнул в метрах трех от все еще бурлящей воды.

Прежде чем помчаться к берегу, Варков кинул взгляд туда, где был Тропинин. Вита так и остался стоять в той же позе, что и пару минут назад, когда автомобиль пронесся мимо. Мужчина даже головы не повернул, обратившись статуей. Перехватив одного из оперативников, пробегавших мимо, Анатолий Иванович ткнул пальцем в сторону Тропинина.

— Следи, чтобы чего не выкинул!

— Есть!

Ноги донесли Варкова до края бетонных плит, которые устилали берег, за пару ударов сердца. От бега и попытках удержаться на сколькой поверхности в груди саднило, а в ушах звонили колокола.

Тот, кто вопреки здравому смыслу полез в воду, так и не показался. Может, выныривал, но Варков упустил этот момент. Следователь понимал, что чудес на свете не бывает. Понимал, что десять, а может и все пятнадцать метров — это высоко. Температура слишком низкая, течение слишком сильное. И все-таки он ждал того, кто рискнул прыгнуть в воду.

Он ждал, вспоминая, что очень хотел летом научить пацанов плавать, мечтал съездить на рыбалку со знакомым майором, которому жутко везло в ловле на живца, что мальчик в посольстве получавший вместе с бледной едва живой матерью траурную ленточку с орденом, стал мужчиной, и теперь готовится принять еще одну.

Тропинин теперь не то что замкнется в себе, он…

Вода вдруг вспенилась. И в первый момент Анатолий Иванович не поверил. Не поверил, но пальто полетело на плиты, и он, держась руками за торчавшую арматуру, постарался не мгновенно, но по возможности быстро опуститься в воду.

Тот, к кому на помощь рванулся Анатолий Иванович, плыл, гребя одной рукой, отфыркиваясь как собака, второй рукой удерживая голову женщины, запрокинутую на его плечо.

Ледяная вода впилась в тело следователя тысячами игл, делая реальность мутной. Но Варков плыл, прикусывая язык, чтобы соображать. В отличие от мужчины, в котором следователь едва узнал Лёню, плавал Анатолий Иванович не так хорошо и быстро. Они встретились, когда спаситель уже преодолел две трети пути, но сил у того, похоже, не осталось. Варков, перехватив тело Софьи, дал мужчине отдышаться, и погреб к берегу.

Достигнув плит, они обменялись ношей. Анатолий Иванович, отплевываясь и тяжело дыша, едва смог взобраться на парапет. Лёня приподнял, как мог, Софью, давая возможность ухватиться за ворот ее пальтишка. Через секунду возле них оказался один из оперов и Артем. Втроем они достали и аккуратно уложили женщину на берегу. Артем помог Лёне вылезти, того ноги едва держали, и бил озноб.

Мужчины сгрудились возле женщины, увы, не подававшей признаков жизни. Пуговицы на ее пальто оторваны, бурые пятна на светлом свитере, бледное лицо с мокрыми ресницами. Едва, у все еще пытавшегося отдышаться Варкова, хватило сил оторвать взгляд от Сони, как следователь в шоке замер — он не видел никогда Итальянца таким. Друг всегда был собранным, готовым ответить ударом на ударом, но сейчас он превратился в маленького мальчика. Даже не того, кого Варков встретил в посольстве после гибели отца. Тот мальчик был хмур со сжатыми губами. Но ребенок даже тогда не терялся, придерживая мать под локоть. А сейчас Тропинин растерял себя. Он сидел на плитах, которые устилали сход к воде, беспомощно следя за тем, как Лёня, на четвереньках подползший к Софье, орал благим матом, надавливая на ее грудную клетку, пытаясь запустить сердце.

Завывания сирен слились с криками. К ним спускались медики с чемоданами, платную бригаду которых Варков вызвал заранее, а Вита все сидел и смотрел на нее, не отрываясь, не мигая, не двигаясь. Он, кажется, не дышал вместе с ней. И Анатолию от этого становилось страшно.

* * *

Ей повезло. Пока, по крайней мере, потому что определить, что же повреждено вот так сходу, было сложно. Но сердце забилось, легкие заработали, заставив горло выплеснуть целый фонтан воды и скорчившись хрипло задышать.

Скорая умчалась в сторону Питера, за ней полетел Гелек с хозяином, цвет лица которого мало чем отличался от цвета его собственной машины.

Варков сидел в автомобиле одного из оперов, стянув мокрое белье и завернувшись в куртки, которые, не сговариваясь, скинули мужики, с печкой, работавшей на полную мощность и с фляжкой коньяка в руке. Рядом расположился Лёня.

Говорить не было сил, но Варкову жутко хотелось знать одну вещь.

— Ты ведь не просто водитель?

Леонид приоткрыл правый глаз и посмотрел на следователя, и спустя мгновение чуть усмехнулся.

— Мастер спорта по плаванию. Чемпион России двукратный.

Варков хмыкнул.

— Молодец Витька, держит того, кто знает его врага в лицо, к себе ближе матери родной. К воде не приближается, но утонуть боится.

— Мне повезло в это раз, — заметил Лёня.

— Нам все повезло, — вздохнул Варков и, закрыв глаза, уперся затылком в подголовник.

Глава 27

Палата отдельная, бело-бежевая, с высокими окнами, черной дырой тонкого телевизора, тихо мурчавшим холодильником и огромной корзиной цветов на столе. Жаль запаха их я не чувствовала. Может, потому что нос был сломан, а может из-за лекарств, которые в меня капали, вкалывали, заставляли есть вместо завтрака, обеда и ужина.

Я — везучая, поведала мне мама. Мне сделали пластику лица, после удара перелом носа и серьезные порезы могли оставить шрамы. Кроме носа ничего сломано не было, только сильные ушибы и ссадины.

Мне была предписана куча медицинских процедур. Сколько все это стоило, я не знала, но знала, кто за это заплатил.

Когда я очнулась, Витя был первым, кого я увидела. Он вошел в палату, будучи идеально побритым с идеальной прической в костюме идеально чистом, чище, наверное, белых халатов, которые мама накидывала на плечи, и бледным как смерть. Говорить мне было нельзя, а ему и не надо было. Он сжал мою руку и поцеловал в не забинтованную щеку. Тонкие губы дрогнули в улыбке, плечи расслабились. Только глаза остались потерянными настолько, что мне захотелось просить у него прощения. Почему-то казалось, что именно я — причина этого взгляда.

Его появления до прилета дочки и мамы были самыми приятными минутами за весь день. Надолго ко мне никого не пускали. Собственно, никого не пускали кроме Тропинина вообще, это мне потом Тома рассказала: она вместе с девочками с работы очень рвалась увидеть выжившую, но их развернули еще на подходе к регистратуре.

Прилетевших маму и Абрикоса встретили и отвезли в квартиру на Коломяжском, предоставив в абсолютное «пользование» Артема. Увидев меня, всю в бинтах, доча разревелась. Представляю, что там напридумывала себе бабушка. А дети… они же все чувствуют, и все понимают. Это мы себя утешаем их возрастом.

Мне повезло — на мне все заживало как на собаке. Посему нахождение в центре не продлилось дольше месяца.

После выписки Витя посчитал, что мне пока еще нужна сиделка-медсестра. Женщина приезжала в Лисий Нос утром, еще до того, как я открывала глаза, и уезжала поздно вечером, удостоверившись, что температура в порядке, а неугомонная пациентка спит, приняв все положенные пилюли.

Мама и Абрикос улетели обратно на юг, пока я окончательно не встану на ноги и не решу все проблемы. Витя не раз предлагал привезти мое семейство в Лисий Нос, уверив, что поселил их на Коломяжском, исключительно потому, что там им будет уютнее, чем в огромном пустом доме, куда вход чуть ли не пропускам. И я тут с ним не могла ни согласиться.

То, что бабушка улетела с Настей обратно, заставило Тропинина чуть приподнять бровь. Я же сослалась на то, что пока не в состоянии оказать Насте должный уход и заботу, бессовестно ткнув пальцем в нанятую им же медсестру, как в подтверждение своей правоты. Мы оба все понимали, но оба предпочли молчать об истинных мотивах моих поступков. Мне было еще страшно. И от воспоминаний о произошедшем особенно. Мне хотелось увериться, что я в состоянии отвечать хотя бы за себя.

Затонувший джип подняли вместе с телом Смолякова, в его крови было столько наркотика, что Варков удивлялся, как тот вообще мог говорить. Нашли и пистолет.

Если честно, я до сих пор не знаю, почему он не выстрелил?! Сергей ведь понял, что я не смогу никого убить…

Показания я давала еще в больнице. В палате присутствовали лишь Анатолий Иванович и Витя. Конечно же, первым вопросом стало, почему вместо Смолякова за рулем была я?

Я ответила честно, мне не за что было себя корить. Мужчины долго молчали. Варков нарушил тишину первым и продолжил допрашивать. Витя, а между ними чувствовалась какая-то отчужденность, так и стоял у окна до конца нашего разговора со следователем. Когда Анатолий Иванович закончил, и, собрав вещи и пожелав мне скорейшего выздоровления, направился к выходу, Тропинин оторвался от созерцания крохотного больничного парка и бросил: «Я провожу».

Следователь не стал спорить, и оба мужчины исчезли.

Я закрыла глаза в полной уверенности, что Витя не вернется сегодня. Как закрылась и открылась дверь, я не услышала, погрузившись в дрему, но мой лоб согрелся от теплого его дыхания.