Одно время Христина делала два захода, один для себя, другой для соседки, но становилось безумно жаль потраченного времени.

Потом отоваривалась только по бабкиному списку, а себе покупала продукты в окрестных лавочках, но после того, как ей подсунули сначала тухлую курицу, а затем совершенно разложившуюся рыбу, решила, что лучше один раз попыхтеть и семь дней забот не знать.

И определенно лучше притащить на своем горбу лишних пять кило картошки, чем приобрести репутацию обидчицы немощных старушек.

Христина жила не в центре, но в хорошем районе, в квартале сталинской постройки. Когда она переезжала сюда из Киева, денег, полученных ею в качестве отступного за свою долю в жилище бывшего мужа, хватало или на очень плохую однокомнатную, или на хорошую комнату. Анна Спиридоновна посоветовала второй вариант, и Христина не жалела, что согласилась. Во-первых, соседи хоть и посторонние люди, но все же лучше, чем полное одиночество в отдельной клетушке, ну и потом, старые дома выглядят гораздо приятнее глазу, чем унылое нагромождение бетонных коробок.

Войдя во двор, она вдруг увидела высокую худощавую фигуру племянника Анны Спиридоновны. Сердце екнуло, наверное, от страха: вдруг он принес какую-нибудь недобрую весть? Но Христина тут же быстро подумала, что в эпоху мобильных телефонов никто не посылает гонцов, тем более таких безукоризненно одетых и причесанных волосок к волоску.

– Здравствуйте! – сказал он, подходя. – Я взял на себя смелость подождать вас. Давайте-ка поменяемся, сумки мне, а это возьмите сами.

Макс протянул ей букет мелких розовых роз, который держал за спиной.

– Боже, какая тяжесть!

Христина смущенно улыбнулась.

– Вы, наверное, удивились, что я здесь?

Она кивнула.

– Хотел просить у вас прощения за свои нелестные отзывы о психотерапии.

– Что вы! Я вовсе не обиделась, о чем речь!

– И все же…

– То правда! Откуда б вам знать?

Макс замялся, нахмурился, махнул рукой, забыв, что держит в ней тяжелый пакет:

– Не сочтите за наглость, но я хотел бы с вами поговорить. Это займет буквально несколько минут. Может быть, я отнесу вашу поклажу и мы сходим выпить кофе где-нибудь?

– У меня можно, – улыбнулась Христина, вдруг подумав, что Макс будет первым ее гостем, – если вы не против, звичайно.

– Буду очень рад.


Христина волновалась, как правильно представить своего посетителя соседям, но в коридоре, по счастью, никого не было, и она быстро провела Макса к себе. Прежде чем ехать за продуктами, она сделала основательную уборку, и теперь было приятно, что кто-то, кроме нее самой, видит, как у нее чистенько и уютно.

– Будьте як вдома, – сказала она, волнуясь. Странное дело, Христина прекрасно говорила по-русски, но в присутствии племянника Анны Спиридоновны сбивалась и начинала изъясняться каким-то неестественным образом. То ли от волнения, то ли ей хотелось произвести на него впечатление деревенщины, чтобы он не принимал ее всерьез и не увлекся ею, она и сама не знала. Вероятно, гигантские кальмары тоже не знают, зачем им чернильное облако, просто выпускают его, почуяв опасность, и все.

Макс сел на единственный в ее хозяйстве стул, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.

– Насамперед[9] отнесу продукты соседке, бо с ней четко надо, чтоб ни гвоздя ни жезла. – Христина достала кошелек, где сдача и чеки соседки лежали в специальном отделении. При всей своей интеллигентности старушка каждый раз пересчитывала все платежи, и Христина понимала, что ошибка в рубль, пусть сделанная совершенно случайно, обойдется очень дорого.

– Так это не ваше?

Она засмеялась:

– Тю! Разве я похожа на ненажеру[10]?

Макс с улыбкой покачал головой. Поскольку телевизора у нее не было, Христина включила радио, чтобы гость не скучал, и вышла. Отдала соседке покупки и «сопутствующую документацию» и принялась готовить чай.

Так странно было чувствовать, что в комнате ее кто-то ждет, и Христина не могла решить, приятно это или нет.

Вдруг обнаружилось, что у нее нет не только двух одинаковых чашек, но и просто двух экземпляров чайной посуды, пусть и разномастных. Она и не думала, что одинока до такой степени…

Пришлось временно присвоить суповой мисочке звание пиалы и врать, что она пьет чай только таким утонченным образом.

И вазы для цветов у нее тоже не нашлось, Христина поставила букет в пластиковую бутылку из-под воды.

Макс вежливо съел одну сушку и кусочек сыра, прежде чем заговорить о деле:

– Не сочтите меня самовлюбленным и высокомерным дураком, но, боюсь, обнародованные мною профессиональные тайны могут повлиять на эффективность вашей терапии, – сказал он осторожно.

– О, не турбуйтесь[11], бо я взрослый человек…

– В этом нет сомнения. Просто мне стыдно, что я говорил такие вещи, про которые и не думал, что это правда. А если и думал, это еще не значит, что они являются правдой на самом деле. – Он смешался и поднес к губам почти пустую чашку. – не принимайте во внимание всего, что я говорил в нашу прошлую встречу, прошу вас. Возможно, мне просто хотелось похвастаться перед вами своим психическим здоровьем.

– Как это?

– Ну, знаете, бытует мнение, что психиатры сами с приветом. Ну вот я и захотел, чтобы вы увидели меня во всем блеске полной адекватности и уравновешенности.

– Та я и не сомневалась, что вы такой.

– Не такой, – сказал он с мягкой улыбкой. – но суть не в этом. Я тогда надышался кислородом, расслабился и не совсем понимал, что говорю и в каком обществе. Подобные речи с натяжкой уместны в узком кругу медиков, но и только. Видите ли, врачи вообще самые несносные пациенты на свете и часто не верят даже в те методы, что реально помогают. Ну и я… Знаете, когда внимательно изучишь психологические закономерности, наступает что-то вроде отторжения, нигилизма, если хотите. Хочется же думать, что все твои мысли и действия – результат твоей свободной воли, а не некоих происходящих в подсознании процессов, одинаковых для всех людей. Вы понимаете?

Она кивнула. Макс уже допил чай и сидел с прямой спиной, напряженный, будто бегун на старте, видимо, ждал от нее какого-нибудь знака, после которого можно встать и уйти. Христине вдруг стало грустно от мысли, что он пришел к ней как врач к больной. Пусть им двигало высокое чувство врачебного долга и ответственности, и он сочувствует ей настолько, чтобы потрудиться исправить невольный вред от своих речей, но из милой девушки она превратилась в его глазах в обычную пациентку, значит, Макс больше не будет воспринимать ее как равную.

Наступила неловкая пауза. Христина пыталась подобрать слова, чтобы вежливо сказать своему гостю, что миссия выполнена и можно уходить, а гость, в свою очередь, не мог подняться без этих разрешающих слов.

– Вы же давно знакомы с тетей Аней? – вдруг спросил он. – Интересно, почему она не направила вас ко мне, когда вы решили посещать психотерапевта?

Христина засмеялась:

– То не дивно, если она знала ваше мнение о терапии! А серьезно если, я долго стыдилась ей признаться, что у меня проблемы с головой. Думала, сейчас быстренько вылечусь, она ничего и не узнает.

– Не получилось быстренько?

Христина покачала головой.

– А вообще есть эффект?

– Пока не видно. Ну, мабуть, хуже не становится, и то слава богу.

Макс улыбнулся:

– О таком здравом рассуждении пациента можно только мечтать. Я бы вам предложил свою кандидатуру, если бы не скомпрометировал себя как специалиста в ваших глазах.

– Ой, ни за что! Я бы вам стеснялась все рассказывать, а без откровенности какое лечение!

– Вы правы, я бы тоже не мог к вам относиться как к пациентке.

Хорошее настроение вдруг вернулось, и слова нашлись:

– Что ж, вам, верно, пора! Спасибо огромное, что побеспокоились обо мне.

Гость поднялся, но, уже дойдя до двери, нерешительно остановился:

– Знаете, Христина… Если человек психиатр, это не значит, что у него строгий порядок в собственной голове. Такие же страхи и завихрения, и похуже кое-что. Впрочем, вы наверняка слышали поговорку: сапожник без сапог.

Она неуверенно кивнула.

– Так вот, – продолжал Макс, – в свое время я тоже подумывал, чтобы пойти на терапию. Были у меня травмирующие моменты, о которых мне совестно говорить теперь. Не важно, в чем они состояли, но я считал себя глубоким невротиком и всерьез размышлял, к кому из коллег обратиться. А потом подумал, что, постоянно переживая прошлое, я не буду жить в настоящем. Без конца анализировать старые обиды – это барахтаться в пустоте, и даже если найдется корень всех проблем, выдернуть его не получится, потому что прошлое изменить нельзя.

– Та это да…

– Не сердитесь, что я так говорю. Наверное, думаете, какой идиот, не успел извиниться, как тут же снова за свое, просто я хочу быть честным с вами. Я думаю, вы очень хороший человек, а для хороших людей жизнь вообще мучительная штука.

– Вы меня совсем не знаете, – заметила она вежливо.

– Понимаете, Христина, безмятежность и спокойствие – это редкие гости в нашей душе, и приходят они, наверное, не тогда, когда мы ворошим прошлое, а когда делаем что-то важное в настоящем. Я принял за константу две вещи: самого себя и то, что было, и знаете, после этого мне стало легче ориентироваться в том, что есть. Ну а радости… – Макс усмехнулся. – Радости, они как грибы. Всегда найдутся, если умеешь их искать.

Христина вздохнула. Слишком часто она слышала подобные советы и от Анны Спиридоновны, и от коллег по работе.

– Знать бы еще, как это сделать! – сказала она резко. – Вот прикажите мне зараз по-французски заговорить! Я бы и рада, да не знаю, как.

Макс поднял руку так, словно хотел взять ее за плечо, но вместо этого поправил свою и так безупречную прическу.

– Да я понимаю, что выгляжу дураком, – сказал он с досадой. – пришел такой маменькин сынок, который жизни не нюхал, и начал фонтанировать советами. Вы уж простите меня за это.