— Что-нибудь случилось? Ты на себя не похож. Он пожал плечами:

— Да нет, ничего особенного.

— Я же чувствую, тебя что-то беспокоит. Может быть, лучше рассказать?

Он искоса кинул на нее быстрый взгляд и снова отвернулся, внимательно глядя на дорогу.

— Наверное, студенты меня расстроили. Что-то не получается у меня с ними.

Соня усмехнулась:

— Ну, это звучит знакомо. А сегодня произошло что-нибудь из ряда вон выходящее?

— Да нет. — Он повернул к площади Маген Давид. — Ничего такого. Все то же, что и всегда.

— Так что тебя не устраивает? Обычная рутина?

— Отчасти. Но в основном студенты. Целый день, один за другим, в то время как многим этого вовсе не хочется. Не любят они это, понимаешь?

— Еще бы.

— Всего тридцать или сорок процентов проявляют какой-то интерес и делают то, что от них требуется. У многих совершенно нет способностей. Лишь десять процентов из всех моих студентов действительно хотят учиться и упорно работают.

— И из этих десяти процентов лишь один или двое смогут чего-то достичь, так?

— Совершенно верно. Кажется, это начинает действовать мне на нервы. Я не чувствую смысла в своем труде. Смотрю на этих ребят и думаю о том, как работает наш Миша, с какой страстью.

— Дима, наш Миша — один на миллион. Ребенок, одаренный от природы. Нельзя требовать этого от остальных студентов.

— Знаю. Не могу понять, почему сегодня это меня так раздражает. Обычно я почти не думаю об этих вещах.

Они подъехали к своему дому. Дмитрий припарковал машину. Они взяли свои портфели, вошли в вестибюль, подошли к почтовому ящику, вынули его содержимое. Остановились у лифта — чистого, надежного. Соня снова вспомнила тот загаженный, вечно неисправный московский лифт. В который раз мысленно вознесла благодарности судьбе.

Войдя в свою прохладную квартиру, она сразу отправилась на кухню. Дмитрий стал просматривать почту. Счета, рекламные листки и письма… В общем, мусор. Он взял кипу этой макулатуры, понес к корзинке для мусора. Неожиданно заметил среди листков что-то похожее на настоящее письмо. Вынул, взглянул на конверт. Из Нью-Йорка… От кого это? Дорогой конверт из плотной бумаги бежевого цвета. Он прошел в гостиную, сел на диван, вскрыл конверт.

Вошла Соня с двумя высокими стаканами охлажденного чая. Поставила их на кофейный столик. Села в кресло напротив мужа, скинула босоножки, с наслаждением пошевелила пальцами ног.

— Как хорошо оказаться дома, подальше от этой жары!

Она сделала большой глоток чая. Дмитрий ничего не ответил, всецело поглощенный письмом. Кажется, он ее даже не слышал. «Что это за письмо?» — подумала Соня, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица.

— Дмитрий…

Он продолжал читать, не обращая на нее внимания.

— Дмитрий!

Не отрываясь от письма, он поднял руку. Соня нехотя замолчала. Что вто такое? Как он смеет не обращать на нее внимания? Что там такого важного, в этом письме?

Наконец он закончил читать и протянул ей письмо:

— На, прочти сама.

— Что это?

— Прочти и все поймешь.

Она взяла у него из рук письмо, начала читать. Тревога и раздражение моментально уступили место изумлению. Нет, этого не может быть. Ее охватило чувство нереальности происходящего. Как будто в кино. Она еще раз перечитала письмо с самого начала. Нет, глаза ее не обманывают… Она положила письмо на столик. Прошла к дивану, села рядом с Дмитрием. Он заметил слезы у нее на глазах. Почувствовал, как к его глазам тоже подступают слезы. Обнял жену. Они вместе разрыдались от счастья. Потом они долго сидели обнявшись, пытаясь представить себе грядущие перемены в жизни.

— Ну, что ты об этом думаешь, Дима? — наконец спросила она.

— Что я думаю? — Он долго смотрел на нее, не в силах сдержать радость. — Я думаю, что чудеса существуют, вот что я думаю. Я верю в чудеса!

Он снова крепко прижал ее к себе, и они безудержно расхохотались, как дети.

От возбуждения Соня не могла усидеть на месте.

— Надо сказать Мише.

— Я сейчас ему позвоню. — Дмитрий обернулся к жене. — Или ты думаешь, лучше подождать, пока у него закончится урок? Соня взглянула на часы.

— Урок сейчас должен закончиться. Давай лучше подождем, пока он вернется домой. Как ты?

— Правильно. Тогда он сам сможет прочитать письмо.

Дверь хлопнула. Вошел Миша.

— Мама! Па! Где вы?

— Мы здесь, — ответил Дмитрий из гостиной. Миша вошел, скрипя кроссовками, с рюкзаком, набитым до отказа. Остановился, с любопытством глядя на родителей.

— Что происходит? И в честь чего вино? Вы что-нибудь празднуете?

Он сбросил рюкзак на пол, склонился к родителям, поцеловал в щеку мать, потом отца.

— Сядь, — произнесла Соня.

— А в чем дело?

Миша сел на кресло, перевесил ноги поверх подлокотников.

Соня подала ему конверт:

— Вот, читай.

Миша быстро пробежал письмо глазами. Вскочил. Пробежался в танце по комнате, подпрыгнул.

— Вот здорово! Вот здорово! Мы едем в Нью-Йорк! Наконец-то!

Он по очереди обнял и поцеловал родителей. Соня и Дмитрий молча наблюдали за сыном. Сколько лет они мечтали об этом моменте!

— Когда мы едем? — спросил Миша.

— Нам тут надо еще кое-что закончить, — ответил Дмитрий. — Но я думаю, это не займет много времени.

— Мистер Буним пишет, что мы можем приехать в любое время.

— Да, — ответила Соня. — Но мы с папой посоветовались и решили, что сначала надо, чтобы университет нашел для нас замену.

Потом надо подыскать квартиру в Нью-Йорке, и… Миша расхохотался:

— Да на ваши места в один момент выстроится очередь из желающих. На это больше одного дня не понадобится.

— Ты прав, — ответил Дмитрий. — Но университет наверняка захочет отобрать самых лучших.

— И кроме того, — вмешалась Соня, — надо продать машину, мебель, упаковать вещи. Много времени это не займет.

— Но ведь Буним пишет, что они все оплатят. Мы можем просто оставить все кому-нибудь…

— Он готов предоставить нам ссуду. Это ссуда, Миша. Ты ведь прочитал письмо. Он дает нам деньги на переезд и на обустройство в Нью-Йорке, но это не безвозмездный дар. Поэтому мы не можем просто сняться с места и уехать. Мы должны быть осмотрительны, сынок.

Миша внезапно замолчал. Задумался.

— Почему именно сейчас? Почему он не сделал этого раньше? Почему ждал столько лет?

— Миша, ты слишком возбужден. Ты невнимательно прочел письмо. Он пишет, что хотел быть уверен в том, что учение в Нью-Йорке пойдет тебе на пользу. В том, что ты созрел для этого.

— Он давно уже мог быть в этом уверен.

— Послушай, сынок, — заговорил Дмитрий. — Бунимы очень щедро помогали нам здесь, в Тель-Авиве, через Хаима. Ты ведь это знаешь.

— Да, знаю.

— И мы им вернули долг, также через Хаима. Но вероятно, как и большинство богатых людей, они хотят, чтобы их деньги окупались. Поэтому мистер Буннм ждал, хотел удостовериться, что мы стоим этих денег.

— Иными словами, он хотел быть уверен, что я достаточно одарен для Нью-Йорка?

— Совершенно верно, — кивнула Соня.

Миша устремил пристальный взгляд сначала на отца, потом на мать. Соне стало не по себе от этого взгляда. Никогда еще она не видела в чьих-либо глазах такой решимости. Такой пугающей решимости. Это, наверное, просто эффект яркого израильского солнца, пыталась она успокоить себя.

— Ну, я ему покажу! — отрывисто бросил Миша. — Вот увидите, я ему покажу.

Глава 12

Нью-Йорк, 1986 год

Швейцар придержал дверь. Кивнул в знак приветствия:

— Хэллоу, Майкл. Хороший денек, а?

— Привет, Сэм. Да, денек отличный, это точно.

Миша вошел в просторный, тускло освещенный вестибюль, направился к лифту. С плеча его свисала большая кожаная спортивная сумка.

— Майкл! — крикнул Сэм ему вслед.

— Да?

Сэм поднял руку в приветственном жесте.

— Успеха тебе сегодня вечером.

— Спасибо, Сэм.

Хлопая кроссовками, Миша прошел по мраморному вестибюлю к лифту. Как всегда, здесь стояли три огромных букета свежих цветов. Один — на элегантном комоде французского стиля у стены; другой — на кофейном столике, окруженном мягкими креслами; третий — на столе менаду лифтами. Густой запах розовых и белых лилий наполнял вестибюль. Приятное разнообразие после улицы…

Миша нажал кнопку лифта. Южная часть Центрального парка считается одним из самых престижных районов Нью-Йорка, однако здесь почти всегда пахнет конским навозом. Особенно теплым весенним днем, вот как сегодня. Миша сочувствовал бедным старым конягам, которых давно надо бы выпустить попастись на травке. А между тем они постоянно стоят, выстроившись в ряд вдоль улицы, ожидая, когда кому-нибудь из туристов захочется прокатиться верхом по парку. В этом городе вообще плохое повсюду соседствует с хорошим. Приходится принимать и то и другое. Вот, например, прелести Центрального парка — и лошадиный навоз. За все приходится платить, и все имеет свою цену. Нью-Йорк — это город крайностей и контрастов. Как ни старайся, от них никуда не уйти.

Пришел лифт. Миша отступил в сторону, пропуская элегантно одетую женщину. Крашеные белокурые волосы, все в мелких и крупных завитках, тщательно уложены. Лицо без единой морщинки — несомненно, результат искусных подтяжек — представляет собой целую гамму красок: результат искусно наложенной косметики.

Миша блеснул белозубой улыбкой:

— Добрый день.

Пронизывающие голубые глаза окинули быстрым взглядом его пропотевший спортивный костюм, длинные, еще влажные волосы. Женщина вскинула подбородок, устремила надменный взгляд вперед, сквозь него, и величественно прошествовала мимо.

Он в очередной раз рассеянно задал себе вопрос, почему она не ответила. Почему она вообще никогда с ним не разговаривает? Он уже не первый раз случайно встречается с ней. Казалось бы, она должна уже узнавать его. Может быть, ей не понравилось, как он выглядит? Как он одет? Нет, вряд ли. Она видела его в самой разной одежде — от потертых голубых джинсов до фрака с белым галстуком. Наверняка она знает, кто он такой, но почему-то делает вид, что не знает.